Софья Ролдугина - Кофе со льдом
Магда не пришла ни через минуту, ни через две, ни через пять. И я уже начала сердиться, когда вспомнила, что сама же дала служанке выходной — ее младшего внука завтра должны были завтра отнести в церковь на имянаречение.
Что ж, видимо, придется мне позаботиться о себе самой, уж коли я не догадалась позвать в особняк Мадлен, чтоб та заменила ненадолго Магду. Надо потом обязательно рассказать обо всем дяде Рэйвену — то-то он посмеется. И наверняка справедливо заметит, что перенятая у леди Милдред привычка обходиться самым малым количеством прислуги до добра не доведет.
Уже без всякой надежды дернув за шнурок в третий раз, я выбралась из-за стола и принялась собирать с пола рассыпанные бумаги — ту самую злополучную документацию на новую фабрику. Негромкий, но настойчивый стук в дверь застал меня врасплох.
— Да-да, войдите, — по привычке ответила я, плюхая тяжелую стопку бумаги на стол, и только потом подняла глаза на дверь… и обмерла. — Мистер Маноле, что вы здесь делаете, скажите на милость?!
— А вы не звали, леди Виржиния?
— Звала, но не вас, конечно! А Магду. Но ее нет, и…
Вид у Лайзо был до неприличия заспанный — сощуренные глаза, взлохмаченные волосы, да вдобавок ворот у рубахи распущенный. Так люди выглядят, когда одеваются впопыхах, натягивая на себя первое, что найдут.
— А зачем вы ее звали?
Я замерла.
На меня вдруг словно навалилась страшная тяжесть, будто лег на плечи мертвый, холодный груз. Сердце кольнуло болью — как искрой обожгло. Внезапно я ясно представила, как Лайзо сейчас выходит, оставляя меня наедине с пугающими, странными воспоминаниями, и медленно опустилась на стул:
— Скажите, мистер Маноле, — произнесла совсем тихо, подвигая к себе стопку бумаги, словно отгораживаясь ею от него. — Вы ведь хорошо знаете Эллиса, так? — Лайзо кивнул осторожно, и как-то подобрался весь, будто ожидая подвоха. — Тогда ответьте мне, кто такая Лайла Полынь? И… что случилось с… с Себастианом… с Бастом? Ведь что-то плохое, да?
Глаза у Лайзо расширились, как у кошки, заметившей в доме чужака, шипящей и вздыбливающей шерсть.
— Кто вам сказал эти имена, леди?
Я опустила взгляд.
— А что, если мне никто их не говорил?
Лайзо замер — а потом длинно вздохнул, опираясь спиной на дверной косяк.
— Интересно…
Повисло неловкое молчание. Я ощутила настоятельную потребность что-то сделать — хотя бы переложить письма из стопки справа на левый край стола. Дурацкая бумага разлеталась непослушными листами, как живая. Меня словно накрыло оцепенение, только не тела, а разума. И я не сразу поняла, что письма и сметы уже отодвинуты в сторону, а Лайзо накрывает мою дрожащую ладонь — своею.
Привычное «Да что вы себе позволяете!» застыло на губах. Слишком теплая, по-человечески живая, настоящая… реальная была ладонь по сравнению с моими ледяными пальцами.
— Мистер Маноле… — Я не поднимала глаз, глядя только на стол, на смуглую, теплую руку поверх фарфорово-белой и словно бы омертвелой. — Скажите, а вы когда-нибудь видели сны, которые не были бы просто… Нет, — оборвала я себя, сжала руку в кулак и отдернула ее. — Забудьте, — я зябко поправила тонкую шаль на плечах. — На самом деле я позвала Магду, чтобы она сделала мне чаю. Давно нужно нанять еще одну личную служанку, в конце концов, не может же в таком огромном особняке работать едва ли с десяток человек…
— Я вам сделаю чаю, — негромко прервал мою бессмысленную тираду Лайзо и отступил к двери. — Можете считать, леди, что я сегодня заместо Магды, — добавил он таким потешно-сомневающимся тоном, что я невольно улыбнулась. — И еще, леди. У меня, это… Друг есть, моряк из Колони. Бабка у него была… Ай, неважно. Словом, он меня научил такую штуку плести — ловец снов. И ежели вам неправильные сны снятся, то можно ловец у изголовья повесить… Он навроде паутинки выглядит, на кольце, и с подвесками. В Колони, говорят, все местные такое делают.
В его голосе не было ни намека на шутливость, и я решилась поднять взгляд. Лайзо стоял в дверях, скрестив руки на груди, и смотрел куда угодно, только не на меня. Его поза сквозила напряжением… и неуверенностью?
— Значит, ловец снов, — с деланым безразличием повторила я и вновь оправила шаль, и без того находящуюся в полном порядке. — В виде паутинки на кольце. С подвесками. Что ж, мистер Маноле, я, разумеется, не верю в подобное мракобесие. Но звучит красиво. Мне кажется, что в обстановке спальни не хватает какой-то такой детали… этнической, так, кажется, называет подобные вещи леди Клэймор. По ее словам, они ужасно модны в этом сезоне.
Лайзо просиял такой улыбкой, что мне даже стало неловко. Глаза у него странно заблестели.
— Завтра же готово будет, леди. Вот честное слово, до вечера сплету.
— И сделайте чаю, раз уж вы пришли вместо Магды, — ворчливо отозвалась я, утыкаясь в злосчастную смету. — Будьте так любезны, мистер Маноле, поторопитесь. Я не могу сидеть тут всю ночь.
— Сию секунду!
Он ушел, словно его ветром сдуло. А я глядела и глядела в прыгающие перед глазами цифры. И если бы кто-то зашел в этот момент в мой кабинет, то наверняка бы удивился и спросил, чего такого смешного в самой обычной смете?
Ночное происшествие все же привело к неприятным последствиям — я заболела. По телу разлилась страшная слабость, даже руку поднять и то было трудно. Семейный доктор, прибывший к полудню, констатировал пониженную температуру и слабый пульс, после чего вздохнул и проникновенно спросил:
— Скажите, леди Виржиния, вы в последние дни, гм, обедали?
— Кажется, да, — рассеянно откликнулась я, кутаясь в любимую шаль леди Милдред. — Я, признаться, не всегда обращаю внимание на такие мелочи.
— Понимаю, — сказал доктор Хэмптон, и глаза у него стали добрые-добрые, как у святых на картинках в житиях. Седые волосы сияли в тусклом дневном свете старым серебром, еще больше усугубляя впечатление. — А ужинали?
— Разумеется. Вечером я работаю с документами и всегда прошу Магду сделать мне чаю или кофе.
— Чаю — с чем…? Не откажите в любезности уточнить, — все так же ласково и понимающе улыбался Хэмптон.
Я задумалась. Неужели это так важно для диагноза?
— Обычно с молоком и сахаром… — доктор нахмурился, и я наконец сообразила: — О, вы не это имели в виду, да? Нет, обычно к чаю ничего не подается. Изредка — фрукты в шоколаде, например, апельсиновые дольки. Но обычно я предпочитаю не есть ничего, когда работаю с бумагами — своего рода «деловая аккуратность», — пошутила я, но доктора это нисколько не обрадовало.
— Нижайше прошу прощения за дерзость советовать вам, но если бы вы с такой же аккуратностью, леди Виржиния, относились к своему здоровью, то в моем визите не было бы никакой нужды, — в обычной своей церемонно-вежливой манере отчитал меня Хэмптон. Я ответила фамильным ледяным взглядом Валтеров, но доктор и бровью не повел: он заботился о здоровье вот уже второго поколения нашей семьи и насмотрелся на грозные взгляды во всех возможных вариациях. А мне в этом смысле было ох как далеко и до леди Милдред, и до собственного отца, еще в детстве наводившего страх и ужас на всю прислугу и случайно попавших под руку гостей. — Осмелюсь предположить также, что от вреднейшей привычки засиживаться допоздна за работой и уделять сну неприлично мало времени вы до сих пор не избавились. Ваш организм, леди Виржиния, ослаблен до крайности, в таком состоянии хватит и небольшого нервного потрясения, чтобы слабость обернулась болезнью. Вам нужно больше заботиться о себе. С вашего позволения, леди Виржиния, я составлю подходящую диету и режим дня. Не откажите в любезности следовать им хотя бы неделю, а еще лучше — поезжайте из Бромли в загородный особняк. Воздух на природе куда лучше столичного.
Исписав лист с двух сторон ценными указаниями, доктор распрощался и удалился, пожелав мне напоследок крепчайшего здоровья — и поменьше работы.
Прочитав рекомендации семейного врача, я приуныла: мне надлежало спать, питаться лечебными бульонами и запеканками да дышать свежим воздухом. Всевозможные повседневные занятия, начиная с ответов на деловые письма и заканчивая даже чтением, были строго противопоказаны. И, верно, я бы не смогла следовать предписанному режиму даже до вечера, если бы днем, почти одновременно, в особняк не пришли Магда и Мэдди — у одной кончился выходной, а другая прослышала о моей болезни.
— Ай-ай, леди Виржиния, как же я виновата, — тихо причитала Магда, суетясь вокруг. — Как же я так ушла, когда вам-то нужна была… Если б знала — ни за что б выходной не просила, ей-ей!
— Полно вам, Магда, — вздохнула я, прерывая бесконечный поток бормотания.
Почему-то ощущать себя в центре забот большого дома было очень приятно. Я знала, что повар очень постарался, чтобы приготовить некий особый «лечебный бульон» с пряностями и зеленью, рецепт которого передавался из поколения в поколение; что мальчишки, помощники садовника, самовольно нарезали в зимней оранжерее цветов, которые теперь наполняли благоуханием мою комнату; что Магда осталась со мною, хотя намеревалась взять еще один выходной, а Мадлен и вовсе закрыла кофейню с позволения Георга и пришла, чтобы позаботиться обо мне.
