Галина Долгая - Бирюзовые серьги богини
— Не надо воинов, сами справятся. Воины здесь нужны.
— Хорошо. Я тоже уйду, ко второму отряду, Кудайберды уже предупрежден, они прикроют тебя с юга. Тебе недолго придется ждать. Как только Бурангул пройдет холмы с Каньоном Грешниц, так мы сзади подтянемся.
— Да, жаль, в каньон они не сунутся, Ишбулат предупредит, а то бы там и прикончили.
— Бурангул — опытный воин, он и без советов Ишбулата в каньон не пойдет. Но так даже лучше. Им больше времени понадобится на обход. Мы подождем в засаде. Главное, чтобы они наш план раньше времени не поняли. Ты для них приманка. Не прячься, будь на виду, пусть и видят тебя, и слышат.
Тансылу смерила мужа презрительным взглядом.
— Не прячься? Ты думаешь, я боюсь?
— Не кипятись, Тансылу. Это я боюсь за тебя, — Аязгул прикоснулся к ее руке, заглянул в глаза, — береги себя, не лезь на рожон.
Тансылу отдернула руку. Ее словно обожгло от прикосновения Аязгула. Слезы навернулись на глаза. Она сжала зубы, чтобы не расплакаться, сама не понимая от чего. А Аязгул понял ее жест по-своему. Как бы ему сейчас хотелось увидеть нежный, зовущий взгляд любимой, уйти с ней в шатер и не выходить до самого утра, но, видно, не судьба! Нет у Тансылу к нему чувств, нет и никогда не было! Но есть у него! И он даже думать боится о том, что шальная стрела может отнять у него пусть холодную, пусть гордую, но такую беззащитную и любимую женщину.
Утром Аязгул ушел. Еще день Тансылу провела в томительном ожидании, и только следующей ночью воин заглянул к ней в шатер, сообщив о том, что передовой отряд Бурангула разбил лагерь на расстоянии видимости от них.
Тансылу спала готовой к бою — в кольчуге, сапожках, с туго заплетенными косами. Быстро убрав их под шлем, она подтянула пояс, что стягивал ее короткий халат, проверила на месте ли кинжал, пристегнула меч, а колчан, тесно заполненный стрелами, и лук Тансылу перекинула на спину. В лагере никто не спал, и, несмотря на холодную ночь, не горел ни один костер. Воины заняли заранее намеченные позиции и приготовились к бою. До рассвета оставалось немного времени. Тансылу прижалась к Черногривому, который, чуя напряжение людей, фыркал в нетерпении.
— Понимаешь! — Тансылу погладила коня, пряча озябшие пальцы в его гриве. Конь закивал головой. Тансылу сжала двумя руками его морду. — Тихо, тихо, рано еще. Потерпи чуть, скоро, совсем скоро мы с тобой первыми выйдем к врагу.
Словно поняв хозяйку, Черногривый ткнулся мягкими губами в ее щеку. Тансылу тихонько рассмеялась.
— Какой ты у меня нежный, только ты — мой настоящий друг, только ты, Черногривый…
Небо посветлело, хоть тучи еще с вечера заволокли его, но пока не было дождя, только воздух стал холоднее, сильнее подул ветер с гор.
— Пора! — решила Тансылу и запрыгнула на спину Черногривого, покрытого теплой войлочной кошмой.
Ноги привычно уперлись в крутые бока, одной рукой Тансылу ухватила повод, в другую взяла лук. Воины уже ждали, сидя на играющих под ними конях. Тансылу подняла лук над головой и, издав воинственный клич, помчалась вперед. Выскочив на возвышенность, за которой стоял передовой лагерь Бурангула, она остановилась. Дозор противника увидел вражеский отряд и поднял тревогу, но стрелы воинов Тансылу уже полетели и крики первых сраженных огласили степь вместо приветственной песни птиц восходящему солнцу.
Молниеносно взяв лагерь в кольцо, не останавливаясь, на ходу лучшие лучники племени Таргитая разили врага, не давая ему вырваться. К тому моменту, когда солнце, прорвавшись сквозь тяжелые тучи, выкатилось на небо, бой закончился. Ни одни воин Тансылу не был даже ранен. Но едва они успели подобрать стрелы с поля боя, как с двух сторон на них обрушились основные силы Бурангула. Во главе одного отряда Тансылу разглядела вождя. Волчий хвост мотылялся на его шлеме, надвинутом на глаза, но и из-под него Тансылу чувствовала огонь пылающего ненавистью взгляда.
— Назад! — крикнула воительница, и, развернув Черногривого, что есть мочи, помчалась на возвышенность, с которой пустила первую стрелу.
А всадники Бурангула, уже объединившись, скакали вслед за ее отрядом, вдохновленные быстрым бегством противника, пуская на ходу стрелы и издавая устрашающие вопли.
Почти у самого лагеря воины Тансылу развернули коней и, выпустив столько стрел, сколько удалось, выхватили мечи и ринулись вперед, рассекая звенящей сталью воздух.
Тансылу, оттесненная своими воинами, искала взглядом волчий хвост на шлеме, и вот она увидела его, и взгляды двух противников встретились. Тансылу крепко сжала меч в руке и, пригнувшись к шее коня, помчалась навстречу судьбе.
Бурангул жаждал мести. Он не сомневался, что его войско победит, но он сам, только сам хотел отрубить девчонке голову и потому еще накануне сказал своим воинам об этом. И вот она — эта бестия, одержимая демонами, забывшая закон предков, осквернившая брачное ложе кровью своего мужа — его любимого сына! И сейчас свершится возмездие, и смерть Ульмаса — Бессмертного, как он сам назвал сына, не спрашивая шаманов, — будет отомщена.
Бурангул пришпорил коня и, воздев руку с разящим клинком, подался вперед. Когда Тансылу приблизилась на расстояние вытянутой руки, он резко опустил меч, но девчонка спряталась за коня, свесившись за него и удерживаясь, крепко зажав его спину длинными ногами. Она метнулась в сторону, извернулась змеей и, обойдя Бурангула, полоснула его мечом ниже талии. Сталь проскрежетала по стали. Кольчуга Бурангула удержала удар, а он успел развернуться и помчался за дочерью Таргитая, чтобы раз и навсегда покончить с ней.
Тансылу, оглянувшись через плечо, увидела настигающего ее врага. Отбросила меч, на ходу сняла лук и, выхватив стрелу из колчана, пустила ее, развернувшись так, будто и не летящий конь был под ней, а твердая земля. Бурангул тоже пустил стрелу, но Тансылу и на этот раз увернулась, а ее стрела вонзилась в шею коня Бурангула.
Вождь кубарем слетел с осевшей лошади, и, несмотря на потемнение в глазах, встал сначала на колени, а потом еле поднялся, чувствуя, как земля плывет под ногами, но тут же был сбит копытами Черногривого на спину, а на грудь камнем упала Тансылу. Короткий взмах, и под злобное шипение: «Сдохни!» кинжал рассек горло Бурангула, окропившись кровью отца, так и не сумевшего отомстить за сына, убитого той же рукой.
Тем временем подошли отряды Аязгула и Кудайберды. Они окружили все войско Бурангула и звон клинков смешался с криками и стонами раненных и умирающих. Тансылу сняла шлем с Бурангула, подхватила его меч, вскочила на Черногривого и, разя каждого, кто попадался на ее пути, ворвалась в самое сердце битвы и пронзительно закричала:
— Бурангул убит! Остановитесь, воины!
Кто-то услышал и опустил меч, провожая взглядом смелую воительницу с высокоподнятой рукой, в которой она держала всем знакомый шлем вождя, кто-то, опьяненный кровью, не видел и не слышал ничего, кроме лязга мечей, и продолжал махать клинком. Но когда дочь Таргитая взобралась выше всех на небольшой холм, почти все опустили мечи и смотрели на нее. Зорким взглядом Тансылу отметила среди всех Аязгула. Он не смотрел на нее, он следил за воинами, натянув тетиву своего лука.
— Бурангул убит! — повторила Тансылу, потрясая его шлемом над головой. — Я, дочь Таргитая, убила его. Теперь вам, воины Бурангула, не за кого сражаться. А потому остановитесь! Хватит проливать кровь, забирайте своих раненых и идите в кишлак. И скажите всем, кого встретите, что Тансылу сама завоевала право называться вождем своего племени — племени, созданного ее отцом Таргитаем. Я все сказала.
В тишине зазвучала тетива и стрела, распарывая воздух свистом, вонзилась подмышку Ишбулата, так и не успевшего отправить свою стрелу в Тансылу. Больше никто не помышлял о мести, и Аязгул пробрался к жене и встал за ней.
Битва закончилась. Впереди была зима. И борьба за выживание всего племени в высокогорной долине за Черными Горами. А по степи полетел слух, что сбылось древнее пророчество, и миру явился во плоти дух Великого Воина. Шаманы поклонились ему у Батыр-камня, принеся в жертву не одного барана. Но воинственный дух жаждал другой крови. Уже вкусив ее, он плотоядно облизывал губы, а из ненасытной пасти демонов, поднявшихся над землей, растекалось по степи смрадное дыхание смерти.
Тансылу сверкала очами, опьяненная победой. Возгордившись, она вознеслась духом над всеми воинами, чувствуя свою силу и власть над ними. Да и Аязгул теперь никогда не встанет перед ней. Только она будет впереди всего племени, всего войска, только она!..
Копыта Черногривого проваливались в пушистый снег по самые колени. А с неба все летели белые мухи, кружились над головой и падали на шапку, на плечи, покрытые толстой медвежьей шкурой поверх войлочного халата. Конь то и дело тряс головой и с его челки звездочками осыпались снежинки. До перевала оставалось рукой подать, когда Тансылу услышала у самого уха такой родной голос:
