Галина Долгая - Бирюзовые серьги богини
— Воины! — снова раздался голос Тансылу. — Вы можете присоединиться к моему войску и жить в своем племени, как и раньше, и служить мне и моему мужу Аязгулу, как раньше служили моему отцу Таргитаю и его жене.
Тревожный шепот прокатился в рядах воинов, следующих с Ишбулатом. А на краю каньона с двух сторон выстроились воины Тансылу.
— Не слушайте ее! Я — ваш вождь! — Ишбулат пытался перекричать девчонку.
— Самозванец ты, Ишбулат, а не вождь, — раздался сверху спокойный мужской голос. Старший воин, первым присягнувший Тансылу, обратился к своим собратьям: — Воины, слушайте! Я, Кудайберды, говорю вам — оставьте предателя и идите к нам. Идите вместе с семьями и добром. А ты, Ишбулат, уходи назад. Тебе нет места среди нас! А не уйдешь, погибнешь! Тебе из каньона не выйти, есть только одна дорога — назад!
— Прошу вас, муж, поверните коня! — взмолилась женщина, припав к ноге Ишбулата. — Подумайте о своих детях!
Ишбулат бросил на жену полный презрения взгляд, который смягчился, скользнув по трем малышам, что стояли за матерью. Воины отошли от своего предводителя, уводя за собой свои семьи. Ишбулат понял, что проиграл. Его щека нервно дернулась, и он процедил сквозь зубы, разворачивая коня:
— Ничего, еще пожалеете…
Забрав нехитрый скарб, уместившийся на двух лошадях, семья Ишбулата покинула племя, подчинившись воле той, жизнь которой еще день назад висела на волоске.
Отблески костра проникали в шатер — не такой широкий, как юрта, но достаточно просторный для того, чтобы два человека могли спать в нем, не касаясь друг друга. Аязгул лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к дыханию Тансылу.
«Нет, она не спит». Мужчину тяготило такое близкое соседство с любимой женщиной, но он помнил свою клятву и боролся с желанием, отгоняя мысли о ласках и нежности. Но на то они и мысли — как избавиться от того, о чем мечтаешь каждую ночь?!
— Тансылу… ты спишь?
— Нет.
— Почему?
— Я думаю.
Тансылу приподнялась с кошмы. Ее косы расплелись и накрыли спину, как крылья ворона. Аязгул сглотнул, потянулся рукой к светлеющей рубахе Тансылу, под которой дышало свежестью молодое красивое тело. Но острие кинжала легло на горло.
— Аязгул, вот, что я хочу сказать: я перережу тебе горло, как Ульмасу, если ты еще раз осмелишься встать передо мной. Я — вождь! Не ты. Запомни это, Аязгул.
Он не сразу понял, о чем она сказала. Но явно не о его намерениях сейчас. Но на всякий случай согласился. А Тансылу, спрятав кинжал, спросила:
— Как ты думаешь, куда поехал Ишбулат?
Аязгул тоже сел.
— К Бурагнулу. Их теперь объединяет одно — злоба и жажда мести.
— Вот и я думаю о том же. Ишбулат хорошо знает путь к нашим стойбищам. День-два и сюда может прийти войско.
— Наши воины не спят.
— Этого мало. Нам надо уходить, уводить стада, людей. А здесь устроить засаду. Если мы не покончим с Бурангулом, он покончит со мной!
Аязгул натянул сапоги, встал, накинул халат.
— Ты куда? — Тансылу насторожилась.
— Скажу, чтобы с рассветом отправились за старшинами всех отрядов. Соберем совет. Будем решать. За горами есть хорошая долина, никем не занята. Я сам видел, когда поднимался на хребет Черных гор, с бродячими людьми разговаривал. Говорят, травы много, места много, отдельные семьи живут, племен нет.
— Пошли туда охотников, пусть сами все разузнают. Назад в старый кишлак[14] возвращаться нельзя. Если в той долине, о которой ты говоришь, можно зимовать, то туда и пойдем. И надо торопиться: до холодов осталось мало времени, ветер уже сильный дует, дожди зачастили.
Аязгул наклонился, отдернул войлочный полог, задержался на миг.
— Спи, Тансылу, до рассвета еще есть время, спи. Ни о чем не беспокойся.
Тансылу свернулась клубочком, обхватив ноги. Как хорошо, что у нее есть Аязгул, подумала она и улыбнулась. Да, за его спиной было безопасно. Но Тансылу не хотела стать слабой, зависимой во всем даже от преданного друга. Не такой вождь нужен племени! Пусть Аязгул охраняет ее с тылу, а воины смотрят ей в глаза и слушают ее приказания, а не ее мужа! Мужа… Что-то странное ощущала Тансылу, когда произносила это слово теперь. Не то, что раньше, когда за ним всплывал отвратительный образ Ульмаса, или еще раньше, когда оно в ее воображении было сродни слову «вождь». А лежа рядом с Аязгулом каждую ночь, она слышала его прерывистое дыхание и необычное сосущее ощущение, томление во всем теле, и это не давало ей сомкнуть глаза. Не было рядом матери, не было у Тансылу и подруг, и никого из женщин не могла она расспросить о том, что с ней происходит. Так и боролась с собой, делая вид, что только дела племени заботят ее. Хотя, да, так оно и есть, сейчас решается судьба не только ее самой, но и всего племени. Останутся ли они свободными и вольными делать то, что хотят, или подчинятся Бурангулу, станут его рабами, познают месть Ишбулата, который не простит никого, кто его предал?..
«Убить! Говорила, надо было убить Ишбулата и дело с концом! — Тансылу сжала кулаки, повернулась на спину. — Что ж, убью, убью обоих — и его, и Бурангула. Не будь я рождена воином!»
Тансылу уснула перед самым рассветом. И привиделся ей во сне волк. Он смотрел на нее раскосыми желтыми глазами, смотрел до тех пор, пока она не провалилась во тьму.
А посыльные выехали до рассвета и уже к полудню в лагере собрались старшины отрядов, а на следующий день к перевалу, через который пролегал путь в дикую долину, двинулись стада и табуны племени.
— Бурангул собрал свое войско на пути к зимним стойбищам. Ишбулат с ним, — доложил охотник, которого Аязгул посылал разведать, что делается в степи, — стада идут туда, куда уходит солнце, много овец, много лошадей. Воины стоят лагерем в трех местах, там, где всегда идем мы.
Аязгул кивнул и подумал: «Посмотрим, сколько он будет там ждать! Лишь бы молва раньше времени не достигла его ушей».
— Что наши стада? Перевалили хребет?
Другой охотник приблизился к Аязгулу.
— Не все. Отары Кальтакула только снялись с места, идут. В горах снег выпал, как бы не померзли.
— Не померзнут. Пусть поторопятся! В долине еще тепло, отогреются! Кишлак ставят уже?
— Ставят! У реки ставят, на другом берегу. Переправу сделали. Овцы пройдут, люди пройдут, снимем. Женщины спрашивают, где муку брать будем? В старый кишлак обозы приходили. Как сейчас быть? В той долине никого нет.
Аязгул задумался. Верно женщины беспокоятся. И кузнец нужен, и гончар, и мука нужна, и просо надо. Охотнику ответил:
— Передай, чтобы не беспокоились. Переправим стада, подумаем обо всем остальном. Да Бурангула дождемся, а там видно будет. Еще вот что: сказал всем, чтобы оставили людей огонь жечь, когда стада уйдут?
— Сказал. Уже жгут.
— Хорошо. Люди Бурангула огонь видят, думают, что все еще там. Пусть так думают. Вряд ли его охотники осмелятся ближе подойти. Тут места наши, побоятся.
Аязгул поискал глазами Тансылу. Она сидела в стороне у старого раскидистого дерева, что выросло у подножия холма, и наблюдала за воинами, готовившимися к битве.
Поблескивали на солнце начищенные шлемы, позвякивали пластины кольчуг, скрежетали о камень точимые мечи и кинжалы. Женщины готовили обед, дети подносили всем желающим кумыс. Жизнь в стойбище не останавливалась. Только не слышно было ни блеяния овец, ни ржания лошадей, ни покрикивания пастухов — обычных звуков для кочевья. Ушли стада, и теперь стойбище превратилось в военный лагерь, готовя засаду для Бурангула.
Воины беседовали меж собой, поглядывая то на Тансылу, то на ее мужа.
— Как думаешь, кто из них главный?
— Аязгул, она ж девчонка совсем!
— Девчонка-то девчонка, а смотри, как очами сверкает, да и рука у нее твердая, крови к тому же не боится.
— Вот в бою и поглядим, кто из них вождь, а пока они парой ходят. И чего Таргитай сразу не отдал дочь Аязгулу? Жили бы себе, как раньше, а теперь вот, к войне готовимся.
— Как думаешь, Бурангул придет?
— Придет! Месть — это одно, а кто, скажи, от такой добычи откажется, как наши табуны да отары? То-то же! Придет! Скоро придет! Все кочевья уже вернулись на зимние стойбища, Бурагнул ждет не дождется, когда мы пойдем, а нас нет, он и подумает, что испугались, решили в горах зимовать. И поведет своих сюда.
— Слышь, — прошептал молодой воин, — Азамат вчера с дозора вернулся, я слышал, как говорил Аязгулу, мол, охотников чужих видел, не иначе, как терпение у Бурангула кончилось, так что недолго нам тут уже без дела сидеть…
Аязгул отпустил охотников, подошел к Тансылу. Она встретила его, кивнув на воинов.
— Шепчутся, с опаской поглядывают, не нравится мне это.
— Пусть шепчутся, главное, чтобы к бою хорошо готовились. Тансылу, слушай. Не сегодня-завтра, думаю, Бурангул дойдет до красных камней, охотники говорят, ожила степь, слышен топот копыт, эхо до нас докатилось. С утра отправляй всех женщин в долину, пусть догонят последнюю отару и идут вместе. Дай проводника, нескольких воинов.
