А. Львов - Китайские миллионы
— Уже нашел, — заметил Будимирский.
— Да… на горе мне.
— Полно, Иза, — он такой же теперь твой слуга, как и мой, — я ведь рассказал тебе, что вчера произошло.
— Не знаю, не знаю, но сердце мое говорит, что меня ждет какое-то несчастие, что я не могу отвратить его, что оно неизбежно.
— Ах, ты об этом… но ведь ты говорила, что от меня будет зависеть спасти тебя?
Иза только вздохнула, потом решительно поднялась и пошла в дом. Через минуту покрытая кружевной черной накидкой она уже спустилась к берегу, крикнула красную феску, — своего молочного брата, и на шлюпке, на веслах, поплыла с ним в Макао, а Будимирский принялся за газеты, купленные им вчера вечером на пристани.
Это был счастливый для него час. Проглядев номер «Times'а», он развернул гон-конгский «China Mail», и первая телеграмма, бросившаяся ему в глаза, — телеграмма из Тиен-Тзина, окончательно успокоила все еще остававшиеся в нем тревогу и сомнения. Она гласила о таинственном исчезновении двух русских офицеров, о следствии, блестяще веденном немецким майором, открывшем все нити зверского преступления, несомненно, политического характера, о суде над Ситревой и ее казни через расстреляние.
«Как камень с плеч, — подумал Будимирский. — Свободен, свободен теперь! Остается лишь избавиться от этих мозгляков-японцев, дать вырасти усам и двинуться в Европу, чтобы царствовать. Да, с десятью миллионами можно и поцарствовать, тем более, имея об руку такую царицу, как Иза».
Долго и сладко мечтал Будимирский и не слыхал, как вернулась Иза с несколькими пакетами, которые нес за нею метис-рулевой.
Полу-европейский костюм, скомбинированный по указаниям Изы, — красная шелковая рубаха, светло-серые фланелевые пиджак и брюки, светлые ботинки с высокими гетрами наружу и большая «сомбреро» из фетра на голове — очень шли к Будимирскому, отныне Шарлю Дюбуа, который торопил теперь Изу обедать и ехать. Она подчинялась беспрекословно, с грустной улыбкой на устах, с легкой, затаенной тревогой в очах.
Часа за два до заката солнца они отчалили теперь на паровом катере и через двадцать минут вышли на набережной Макао, в центре города. Их осадили гиды-факторы, с предложением провести по всем «Gambling Hous'ам», т. е. игорным домам, но Иза наняла парного дженрикши и приказала старшему рикши везти их к ратуше, а потом по ее указаниям. «La Cidade do Santo Nome de Deus en China», т. е. «Город, посвященный святому имени Господню в Китае», несмотря на его обилие церквей и монастырей, прекрасную ратушу, точнее — правительственный дом, где рецидирует Secretario General do Governo e Secretario de Legaçao (португальцы очень любят длинные титулы), чуть ли не все обязанности которого заключаются в собирании налогов на азартные игры, наконец, полупокинутые дворцы, купающиеся в садах и лепящиеся по обрывам скал — не понравились Будимирскому отсутствием жизни и деятельности, но существование таких грандиозных отелей как Hingkee, расположенный на Prage Grande, главной набережной, и таких роскошных ресторанов как Boa-Vista показали ему, что если город мертв днем, то оживает и кипит жизнью вечером и ночью, которые приближались уже.
Действительно, солнце закатывалось уже за высоты Макао, а с восточной стороны, от Гон-Конга, по заливу быстро рассекали волны с полдюжины «Gambling Steamer'ов», и десятки джонок и паровых катеров, везущих игроков Гон-Конга, китайцев, японцев и европейцев, главным образом молодых клерков многочисленных торговых фирм этого восточно-азиатского Гамбурга.
В игорные дома, расположенные в грязной китайской части города, отправляться было рано еще, и Будимирский с Изой заняли место на прекрасной веранде «Boa-Vista», откуда открывался действительно чудный вид на море и пик Виктории, внизу опоясанный белыми зданиями Гон-Конга, а выше — британскими батареями.
Не успел новый Шарль Дюбуа заказать шерри-коблер для себя и «дольгэ» для Изы, как увидел приближающегося к нему с другой стороны веранды Хако.
Японец с час уже сидел здесь, на этом лучшем в Макао наблюдательном пункте, уверенный в том, что увидит мистера Найта и его «даму», если только они покажутся в городе, — ни к пристани, ни в китайский город, ни на лучшие улицы Макао нельзя было пройти незамеченным отсюда. Хако сразу узнал Изу, а по ней, конечно, узнал и «миссионера» в этом плантаторе-метисе с бритыми усами… Маскарад этот отнюдь не удивил его, — той или другой метаморфозы он ждал, а потому спокойно приблизился к Будимирскому и, убедившись, что кроме них на веранде никого не было, почтительно заговорил:
— Моту уехал, сэр, а я остался здесь, на случай, если вам понадобятся мои услуги.
Будимирскому неприятна была эта встреча, неприятно было и то, что Хако сразу узнал его, хотя бы и по компаньонке его, но он сдержался и спокойно буркнул:
— All right!
— Читали вы вчерашний вечерний «China Mаil»? — спросил он вдруг после долгой паузы японца, с его позволения усевшегося рядом за чашкою чаю.
— Читал, — спокойно улыбаясь, ответил японец. Будимирский с недоумением вытаращил на него глаза.
— Что же вы думаете?
Хако опять огляделся по сторонам: — Думаю что европейцы еще раз в дураках остались!
Будимирский постарался улыбнуться, но у него вышла гримаса. Он старался сохранить спокойствие, но сердце его жестоко билось.
— Я вас не понимаю… — пробормотал он, — объяснитесь…
— Объяснить я вам ничего не могу, потому что ничего не знаю, что там действительно произошло, но… я твердо уверен, как в том, что я здесь в Макао сижу пред вами, что Ситрева жива… О! Вы, значит, не знаете ее, если верите в такую выдумку… Чтобы она могла попасть в такую ловушку! Ха, ха, ха! — и он засмеялся мелким, скрипучим, злым хохотом.
Хако мог быть твердо уверенным в том, что Ситрева жива, потому что после полудня успел съездить в Гон-Конг и назад, и в кармане его лежала полученная через консула телеграмма, где шифром было ясно сказано:
«Ситрева приказывает немедля устранить препятствие»…
Препятствием этим была Иза, которая в стороне бледная, с страдающим видом, безучастно смотрела на собеседников, не понимая их разговора.
— Слава Богу, если это так! — опомнился наконец Будимирский, — я первый буду счастлив, если вы не ошибаетесь.
— О, это наверное так!
«Неужели он не ошибается, — думал авантюрист, — неужели план мой не увенчался успехом, и я, только утром воспевавший полную свободу, оказываюсь в полной неволе… Неужели нужно сызнова начинать, опять проливать кровь… Пока она и эти живы, — я пленник их… Нет, — этого не может быть. Зачем, однако, я волнуюсь дурацкой неизвестностью, когда в моих руках полная возможность сноситься с нею, — шифр и… консул японский в Гон-Конге, вспомнил он наконец. — Я завтра же буду все знать, а теперь надо показать этому желтокожему шпиону, что я верю ему и весел».
Будимирский потребовал бутылку клико и предложил Хако выпить за здоровье жрицы. После стакана крепкого хересу, выпитого с сахаром и лимоном через соломинку, после пережитого острого волнения Будимирский от шампанского слегка охмелел, и разыгрываемая им комедия казалась совсем естественной. — Хако верил его прекрасному расположению духа и был очень доволен, — тем легче ему будет привести в исполнение приказ жрицы: «устранить препятствие», — эту грустную красавицу, которую он ненавидел во имя долга.
Уже было темно, когда Будимирский, Иза и приглашенный им японец направились в китайскую часть города, чтобы осмотреть игорные дома. Хако как-то странно и криво улыбнулся, когда Будимирский пригласил его сопутствовать ему. Иза приказала рикши везти их в лучший игорный дом, но Будимирский был прав, заметив, что ему далеко до Казино европейского Макао, Монте-Карло… Там — дворец, здесь — сарай, там — строгий порядок и тишина, здесь — сутолока, грязь и адский шум. Публика прямо из небольшой передней проникала в одну из трех зал, посвященных играм в «Фань-дань», «Пак-кап-пиу» и «Ао-бой»…
Будимирский немало был удивлен, что игра в Макао здесь даже неизвестна, но вскоре убедился, что китайскими картами в эту игру и играть нельзя, ибо фигур на картах нет, хотя число очков доходит от одного до 12 в 32-х-картной колоде и до 13 в 36-ти-картной, употребляемой для «Ао-бой».
В первой зале, однако, «Фань-дань» очень понравился нашему авантюристу своей простотой. Громадный стол, покрытый зеленым сукном и окруженный толпой китайцев, европейцев, американцев и японцев, по диагоналям разделен был красными полосами на 4 части, обозначенные цифрами 1, 2, 3 и 4. На эти цифры игроки и кладут свои ставки. Кое-где красовались белые британские банкноты, но чаще виднелись соверены и американские золотые монеты в пять долларов, еще чаще же — серебряные доллары, ходовая монета по всему берегу Тихого океана. Посреди стола возвышалась куча мелких камешков, из которой два или три игрока, сделав ставку, взяли по горсти камешков, а четыре игрока прибавили к кучке по нескольку камешков. Горсть взял не глядя один крупье-китаец, горсть бросил туда другой крупье, так что определить точно количество камешков никто бы не мог.
![Никита [ИАКИНФ] Бичурин - Китайские военные силы (1840)](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
