Дебора Харкнесс - Манускрипт всевластия
Сара отдала телефон Мэтью.
— Очень красиво, Софи, — искренне похвалил он, и мне пришлось согласиться. На высоком бледно-сером кувшине с двумя ручками я увидела свой портрет, несколько вытянутый согласно пропорциям. Мой подбородок, мой нос, мои уши, мои надбровные дуги, глиняные завитушки вместо волос. Глаза закрыты, рот безмятежно улыбается, как будто я знаю какой-то секрет и молчу о нем.
— Это тоже тебе. — Софи достала из кармана кофты перевязанный бечевкой маленький сверток. — Как только ребенок зашевелился, я поняла, что это твое. Дитя тоже знает — может, Агата из-за этого и волнуется. И никто, конечно, понятия не имеет, что делать, когда у двух демонов рождается ведьма. Агата надеется, что у тебя будут какие-то мысли на этот счет.
Мы напряженно смотрели, как Софи распутывает узлы.
— Извините… папа уж завяжет так завяжет…
— Помочь? — предложил Маркус.
— Спасибо, я сама, — улыбнулась Софи. — Без обертки она чернеет, а этого допускать нельзя — она должна оставаться белой.
Наше коллективное любопытство достигло предела. Стало слышно, как вылизывается Табита. Софи размотала бечевку, развернула клеенку.
— Ну вот. Я хоть и не ведьма, но последняя из рода Норманов. Мы хранили ее для тебя.
Маленькая, не больше четырех дюймов, фигурка была отлита из старого серебра — такие можно видеть в музейных витринах. Софи повернула ее лицом ко мне.
— Диана, — сказала я, хотя это и так было ясно. Богиня была представлена во всех подробностях, от полумесяца на лбу до сандалий. Нога выдвинута вперед, одна рука нашаривает в колчане стрелу, другая лежит на рогах оленя.
— Откуда она у вас? — Голос Мэтью звучал сдавленно, лицо стало серым.
— Не знаю. У Норманов ее передают из поколения в поколение. «Когда у кого-то будет нужда в ней, отдай», — сказала бабушка отцу, а отец мне. Клочок бумаги, на котором это было написано, давно потерялся.
— Что это, Мэтью? — Маркус был взволнован, Натаниэль тоже.
— Шахматная фигура, — ответил он надломленным голосом. — Белая королева.
— Откуда ты знаешь? — засомневалась Сара. — Она совсем не похожа на шахматную фигуру.
— Знаю, потому что она моя. Эти шахматы подарил мне отец.
— Как же она оказалась в Северной Каролине? — Фигурка скользнула по столу к моим протянутым пальцам. Зажатая в руке, она тут же согрелась, оленьи рога впились мне в ладонь.
— Я проиграл ее на пари, но насчет Северной Каролины ничего сказать не могу. — Мэтью спрятал лицо в ладонях и чуть слышно добавил: — Кит. — Это ни о чем мне не говорило.
— Ты помнишь, когда в последний раз ее видел? — спросила Сара.
— Прекрасно помню. Я играл ею в ночь Всех Святых, тогда же и проиграл.
— Хэллоуин будет на той неделе. — Мириам подвинулась на стуле так, чтобы смотреть Саре в глаза. — Может быть, под праздник Всех Святых путешествовать во времени становится проще?
— Мириам, — рявкнул Мэтью, но слово уже вылетело.
— Как это — во времени? — шепотом спросил Натаниэль у жены.
— У мамы это хорошо получалось, — прошептала в ответ она. — Из 1700-х она всегда возвращалась с новыми проектами горшков и кувшинов.
— Твоя мама бывала в прошлом? — Натаниэль, окинув взглядом разношерстную компанию иных в комнате, перевел его на живот Софи. — Кажется, у чародеев это передается по наследству наподобие ясновидения?
— В Хэллоуин преграда между живыми и мертвыми почти незаметна, — ответила Сара на вопрос Мириам, — потому и в прошлое из настоящего проскользнуть легче.
— Между живыми и мертвыми? — еще больше заволновался Натаниэль. — Мы привезли вам эту штуку для того, чтобы Софи могла спокойно спать по ночам!
— Хватит ли у Дианы сил? — спросил Маркус у Мэтью.
— В это время года ей и впрямь будет легче отправиться в путь, — рассудила Сара.
— Мне это напоминает посиделки бабушки с ее сестрами, — весело сообщила Софи. — Никто никого не слушал, но каждая прекрасно знала, кто что сказал.
Дом внес свою долю в спор, грохнув дверьми — сначала столовой, потом гостиной. Натаниэль, Мириам и Маркус вскочили на ноги.
— Что за черт? — крикнул Маркус.
— Дом, — устало бросила я. — Пойду посмотрю, что ему надо.
Мэтью, взяв фигурку, пошел за мной.
Старушка в вышитом корсаже ждала меня на пороге гостиной.
— Здравствуйте, мэм, — сказала вышедшая вслед за нами Софи. — Эта леди немного похожа на тебя, правда?
Итак, ты выбрала, по какой дороге идти. Голос старушки звучал слабей прежнего.
— Да. Мы выбрали вместе.
Все, кто еще оставался в столовой, вышли и собрались позади меня.
Для путешествия тебе кое-что понадобится.
Двери в гостиную распахнулись. За спиной у меня кучковались иные, впереди, у камина, толпились призраки.
Как интересно, сухо молвила бабушка, возглавлявшая их.
В стенах загремело что-то вроде костей. Я села в бабушкину качалку — ноги подкашивались.
На стене между окном и камином ширилась трещина, старое дерево скрипело и содрогалось. Что-то мягкое, с четырьмя конечностями, вылетело оттуда и шлепнулось мне на колени. Я передернулась.
— Ах ты черт, — выдохнула Сара.
Панель уже не починишь, с сожалением прокомментировала бабушка.
Серая тряпичная кукла, помимо рук и ног, имела также подобие головы с выцветшими пучками волос. На месте сердца ей вышили крестик.
— Что это? — Я провела пальцем по неровным стежкам.
— Не трогай! — крикнула Эм.
— Она первая меня тронула.
— Старинная кукла, никогда такую не видела, — сказала Софи.
— Кажется, одна ваша прабабка попала из-за кукол в беду? — нахмурилась Мириам.
— Бриджит Бишоп, — сказали хором Эм, Сара и я.
Старушка в вышитом корсаже стояла теперь рядом с бабушкой.
— Это твое? — прошептала я.
Бриджит улыбнулась уголком рта. Держи ухо востро, когда окажешься на распутье, дочка. Там зарыто множество тайн.
Я снова тронула крестик на груди, и ткань разошлась. Кукла была набита сушеными травами, цветами и стеблями. По комнате разлился их аромат.
— Рута, — опознала я компонент чая Марты.
— Клевер, ракитник, спорыш, кора ржавого вяза, — продолжила Сара. — Это приворотная кукла — объект, возможно, Диана, — но защитные чары на ней тоже имеются.
Умная у тебя девочка выросла, похвалила бабушку Бриджит.
В середке что-то блестело. Когда я попыталась это достать, кукла распалась на части.
Вот и конец, вздохнула Бриджит. Бабушка обняла ее, утешая.
— Сережка. — В золотой оправе сидела огромная жемчужная слезка.
— Какого дьявола делает серьга моей матери в ведьминской кукле? — Мэтью опять стал пепельно-серым.
— Может, ее серьги в ту давнюю ночь оказались рядом с шахматной королевой? — предположила Мириам. И серьга, и фигура были очень старые — старше куклы, старше самого дома Бишопов.
Мэтью, подумав, кивнул и спросил меня:
— Хватит тебе недели на сборы?
— Не знаю.
— Конечно же хватит, — проворковала Софи, обращаясь к своему животу. — Она все для тебя сделает, ведьмочка. Знаешь, Диана, она хочет, чтобы ты была ее крестной!
— Считая ребенка — призраки, конечно, не в счет, — нас в доме девять. — Маркус говорил небрежно, точно как Мэтью в минуты стресса.
— Четыре ведьмы, три вампира, два демона, — перечислила Софи, не отнимая ладоней от живота. — Не хватает одного демона для тайного круга, а после ухода Мэтью с Дианой нам понадобится еще и вампир. Как насчет вашей матери, Мэтью — она жива?
— Она устала, — сказал, извиняясь за жену, Натаниэль. — Ей трудно сосредоточиться.
— Что ты сказала? — переспросила Эм, с трудом сохраняя спокойствие.
— Тайным кругом в старину называли молитвенные собрания инакомыслящих — спросите их. — Софи кивнула на Маркуса с Мириам.
— Я говорила тебе, что дело не только в Бишопах и де Клермонах, — сказала Эм Саре. — И даже не в том, могут ли Мэтью и Диана быть вместе. Софи и Натаниэль тоже имеют к этому отношение — речь, как верно сказала Диана, идет о будущем. С Конгрегацией должны бороться не отдельные семьи, а… как это?
— Тайный круг, — повторила Мириам. — Хорошо звучит, правда? Зловеще.
— Твоя мать, похоже, была права, — сказал Мэтью Натаниэлю. — Ваше место здесь, с нами.
— Само собой, — подтвердила Сара. — Ваша спальня наверху, вторая дверь справа.
— Спасибо. — Натаниэлю стало несколько легче, но Мэтью все еще вызывал у него настороженность.
— Будем знакомы: Маркус.
Молодой демон пожал руку вампиру, почти не заметив, какая она холодная.
— Вот видишь, милый, зря мы бронировали места в той гостинице, — лучезарно улыбнулась Софи. — А печенья, случаем, еще не найдется?
