Вера Космолинская - Осеннее равноденствие
Обзор книги Вера Космолинская - Осеннее равноденствие
Вера Петровна Космолинская
Осеннее равноденствие
В салоне мадам де Ренье было скучно, как всегда. Можно было и не приходить сюда, чтобы снова в этом убедиться. Но ведь Амели моя подруга, и ей непременно хочется видеть меня у себя, хотя бы раз в неделю. Она встретила меня с обычным восторженным видом, к которому примешивалась некоторая суетливая таинственность.
— Луиза, милая, — воскликнула она, подхватив меня под руку. — У меня есть восхитительная новость! Мой кузен Поль вернулся из Австрии. Ты помнишь шалунишку Поля? В сущности, он самодовольный дурачок, но милый.
— Конечно, помню, Амели. Он был отчаянным лгунишкой. А теперь он собирается писать книгу о путешествиях?
— Ну, разве это не чудесно, Луиза? Он обещал посетить нас сегодня, но, боюсь, как всегда, придет с опозданием… Это так занимательно! Между прочим, с ним приехал в Париж его новый знакомый. Какой-то венгерский князь или барон и, говорят, он очень богат и хорош собой. Только подумай, как романтично! Надеюсь, Поль приведет с собой этого милого дикаря. Это бы нас развлекло.
— Я очень рада. Давно уже не происходило ничего интересного. А Поль, хотя бы, умеет рассказывать.
— Ничего интересного? Ах, Луиза, ты так привередлива! — засмеялась Амели.
Прохладный осенний вечер. В уютной светлой гостиной горел камин, приятно потрескивали сосновые поленца. Гостей сегодня было совсем немного, и конечно же, мужа Амели среди них не было. Человек уже почтенного возраста, он предпочитал тихую и здоровую жизнь в поместье столичной неразберихе. Общительной и энергичной Амели он не мешал, всецело ей доверяясь — главное, чтобы она не тормошила его лишний раз, а в остальном, пусть делает, что хочет. И так они прекрасно ладили.
Вскоре, несмотря на уговоры, я выбралась из-за карточного стола и расположилась помечтать в кресле, поближе к камину. Компанию мне составил Робер, склонный к полноте, но еще подтянутый и подвижный любитель охоты, со своими классически неправдоподобными историями, счастливый, что нашел себе слушателя — я не перебивала его, и там где нужно издавала ни к чему не обязывающие вежливо-изумленные междометия.
Увы, вечер только начинался. Ведь в светских кругах жизнь пробуждается только после захода солнца. Какая жалость — мой брат и Иоланта, его жена и моя подруга детства, приедут только через неделю. Если бы они знали, как мне тут скучно…
Должно быть, я задремала, засмотревшись на огонь, когда ощутила, что вокруг произошло какое-то оживление. Словно застигнутая врасплох, я встрепенулась, выглянув из глубин своего кресла. К моему удивлению и разочарованию, ничего в гостиной не изменилось. Газовый свет, короткие восклицания игроков, и ничего не заметивший Робер продолжал рассказывать, но уже не об олене, а о хитром старом волке, таскавшем ягнят и невинных младенцев, весело играли язычки пламени в камине… Но в это мгновение двери распахнулись на самом деле. Как взметнулись тяжелые крылья — прихотливо подсказало мое воображение. Вошли с докладом:
— Барон де Руж и граф Дракула!
— Поль! — радостно воскликнул Робер, вскакивая со своего места, как и все присутствующие.
— Граф Дракула? — пробормотала я с сомнением. — Тот самый венгр? Какое забавное имя.
Все устремились навстречу долгожданным гостям. Поль совсем не изменился за год. Все такой же беспечный красавец, с буйной жизнерадостностью во всем облике.
— Позвольте, граф, — весело промолвил Поль, — представить вам наше маленькое общество.
Его спутник походил на кого угодно, но только не на «милого дикаря», как неосторожно выразилась Амели. Он был еще довольно молод — чуть старше тридцати и обладал незаурядной привлекательной наружностью, а вся манера держаться наводила на мысли о венценосных особах и выдавала привычку повелевать.
— Мадемуазель де Венсер! — торжественно объявил Поль.
— Я очарован, — глядя на меня с улыбкой, произнес граф. У него был голос удивительно приятного тембра и чудесные темные глаза, в которых мелькнула смешливая искорка. — Какое прекрасное имя!
Я затаила дыхание. Этот неуловимый смешок и легкое ударение на последних словах — не мог же он слышать то, что я сказала про себя еще перед его появлением — вызвали у меня невольное замешательство. Какой вздор!.. Я была очарована, в то же время ощутив к графу нелепую неприязнь. Впрочем, вскоре она исчезла.
Немного позже мы сидели шумливым кружком, слушая разглагольствования Поля о путешествии, о природе Австро-Венгрии, обществе империи, и о разных народных легендах и преданиях. Граф Дракула временами, снисходительно улыбнувшись, мягко поправлял своего увлекающегося друга, который вздумал было окрестить северные Карпаты Альпами, а Буковину перенес поближе к Пруссии. Эти непринужденные замечания, казалось бы, не прерывающие повествования, придали последнему несомненный налет почти полной фантастичности. В конце концов оно превратилось в совершенный анекдот. Вскоре это понял даже Поль и, так как все веселились, начал хмуриться. Но и тут граф не дал никому опомниться:
— Господин де Руж обладает незаурядным художественным талантом. — заметил он без тени иронии. — Несмотря на те несущественные мелочи, на которые я позволил себе обратить внимание, он относится к своему делу более серьезно и вдумчиво, чем большинство почтенных и признанных наукой людей, беря на себя труд не только описывать увиденное, но и осмысливать его, что доступно далеко не каждому. Я благодарен ему за это.
Поль немедленно оттаял. Остальные же, почувствовав несомненную справедливость сказанного, ощутили нечто похожее на раскаяние. Только сам граф хранил невозмутимость.
— А знаете ли вы, сколько замечательных сказок и легенд я слышал в тех краях? — продолжил Поль, снова оживившись. — Лешие, вампиры, русалки, вервольфы… И глядя на эту удивительную природу и местных жителей, впрямь можно в них уверовать. Здесь же просто невозможно представить себе все те сказочные леса, которыми богата Центральная Европа, грозные и невыразимо притягательные в своем недоступном величии горы, смертоносные и прекрасные горные реки и водопады, и зловещие болота.
— Да, — подтвердил граф с небрежной усмешкой. — Это действительно дикие края. Жаль, что все меняется. В мире остается все меньше волшебства. Для людей.
— Позвольте, граф! — трепетно воскликнула Амели. — Но разве наш просвещенный век — не лучший в истории человечества? Мы дышим воздухом свободы и романтизма, в эпохе разума!
— Разумеется, мадам. Но можно ли долго хранить равновесие между мечтой и расчетом? Просвещение доступно многим, но разум… А свобода — за нее всегда нужно платить. Открывая подземелье, вы можете выпустить оттуда крыс, зараженных неведомой болезнью, или самого князя Тьмы.
— Простите, — сказала я, когда воцарилась пауза. Но так ли ужасно, что уходит волшебство? Было ли оно? А если оно существует в действительности, как оно может исчезнуть?
— Если оно исчезнет из человеческого сознания. Когда забудется сила Земли, ее душа, красота и сама жизнь. Становясь собственным единственным идеалом, человек ставит себе предел к совершенствованию. Дальше можно идти только вниз, чтобы когда-нибудь после вспомнить, выдумать, создать, и снова обрести идеал.
— Господи, как мрачно, — прощебетала Эжени де Лер. — А ведь вы, граф, так молоды и большая часть жизни у вас впереди. Я уверена, что она будет прекрасной!
Эжени придала своему лицу самое умильное выражение за весь вечер.
— Вы находите? — комплимент, похоже сильно развеселил Дракулу. Будто Эжени сказала милую, но заведомую нелепость.
— А все-таки, волшебство существует, — воскликнул Поль с воодушевлением. — По крайней мере, я верю в оборотней!
— Я тоже поверю, когда увижу их собственными глазами, — задиристо вмешался Антуан — наш ученый скептик, страстный поклонник ботаники, всю жизнь проводящий над микроскопом. Правда, вряд ли он сумел бы отличить гвоздику от маргаритки, узрев их в свежем, непрепарированном виде.
— В самом деле? — вежливо полюбопытствовал Дракула. — Вы верите только в то, что видите?
— Разумеется.
— Тогда примите мои поздравления. Вы действительно не верите в то, что Земля круглая? А вдруг это только слухи?
— Может быть, — рассмеялся Антуан. — Это мысль!
А вот мы с графом на самом деле видели вервольфа, — снова вставил Поль. — Я бы и сам ни за что не поверил, но теперь готов к самому невероятному. Ведь я сам видел человека в волчьей шкуре!
— Вы, конечно, привезли с собой эту шкуру? — со смехом спросил Робер.
— А вы бы стали снимать шкуру с человека? — холодно осведомился Поль. — Она же была его собственной.
— Атавизм? — поинтересовался Антуан.
— Эволюция, — раздраженно передразнил Поль. — Это создание нападало на людей в лунные ночи и убивало их — это совсем не шутки. В то время я жил в одной деревенской гостинице и каждый вечер слушал эти сказки под аккомпанемент похоронного колокольного звона. Жертвы выглядели ужасающе — их буквально кто-то пожирал. Все в округе, вместо того, чтобы хоть что-то предпринять, тряслись от суеверного ужаса. Я был заинтригован — это должен был быть великолепный зверь, хотя и бешеный. Бездействие местных жителей объяснялось одним нюансом легенды о вервольфах — если охотник остается в живых, будучи ими укушен, он сам превращается в такого же вервольфа. Это не прельщало никого, кроме меня и еще двоих чужестранцев, с которыми я познакомился в дороге. Это были англичане, и раз уж нас на какое-то время свела вместе муза скитаний, мы заключили пари — кто первым добудет голову зверя для своей охотничьей коллекции — проигравшие оплачивали проживание счастливчика в гостинице и давали в его честь праздничный ужин. Итак, в лунную ночь, когда все двери наглухо запирались, мы вышли под открытое небо и беспечно пустились на поиски приключений — каждый в свою сторону. Где-то вдали раздавался долгожданный волчий вой. Всего лишь волк. Чего же тут бояться человеку с крепкими нервами, добрым карабином и без предрассудков? Не так уж просто было бы поймать этого волка-одиночку, если б он сам не бросался на людей. И тут, к моему ужасу я услышал невдалеке подряд три револьверных выстрела и душераздирающий человеческий крик. Я ринулся туда, испугавшись, что это один из моих знакомых. Увы, так оно и было. Я нашел их на краю поля, рядом с лесом. Мимо меня что-то промелькнуло — похоже, большая летучая мышь, скрывшаяся в зарослях. Невольно отшатнувшись, я поскользнулся и упал. Бестия перестала терзать свою бесчувственную жертву и с коротким глухим рычанием уставилась на меня странно горящими желтыми глазищами. Трудно поверить, что у живого существа могут быть такие глаза. Я поднял карабин и выстрелил. Клянусь, пуля попала в цель, но животное ее даже не заметило, взметнувшись в устрашающем броске, и показав весь свой хирургический набор зубов. Как завороженный, я не мог двинуться с места и погиб бы несомненно, но в это роковое мгновение снова прогремел выстрел. Тварь жалобно взвыла и, скуля, упала наземь. В первое мгновение я решил, что это Джарвиз — второй англичанин, но человек в черном, с поблескивающим револьвером в руке был мне совершенно незнаком. Он хладнокровно разрядил в волка весь барабан и убедившись, что тот мертв, обернулся ко мне. Я пробормотал что-то невразумительное, находясь на грани обморока, тогда как на лице моего избавителя появилось разве что легкое беспокойство: «Надеюсь, сударь, вы не пострадали? — осведомился он на прекрасном французском, — Разрешите представиться. Я граф Дракула.»
