Марина Эльденберт - Заклятые супруги. Золотая мгла
– Тереза, а ну вернись ко мне. Хватит шляться по прошлому, там все равно одни призраки.
Не могу не согласиться. Если какие призраки и способны причинить вред, то это призраки прошлого.
– После смерти отца я все-таки разорвала связь, отрезав себя от Луни. И долгое время считала себя предательницей. Наверное, это было малодушно: он меня чувствует, но я его – нет. Я оставила его одного. Но я больше не могла. Просто не могла постоянно выносить эту ледяную пустоту и тоску…
– Не оставила. Иначе бы нас здесь не было. – Анри мягко привлек меня к себе. Я дернулась, но он не отпустил. – Ты и так слишком долго была рядом. И ты до сих пор его держишь.
Чем дольше мы так стояли, тем спокойнее мне становилось.
Я действительно могла усыпить его навсегда уже давно – защита мне не требовалась, только Луни никогда не был просто куклой. Он был моим другом при жизни и остался им после смерти. Пусть у него не бьется сердце, но это сердце по-настоящему большое. Он будет жить, пока жива я.
– В Лигенбурге ему вряд ли понравится, а вот в нашем поместье в Лавуа выделим ему отдельную комнату.
Я промолчала. Не знала, что ответить.
Не знала, когда мы поднимались наверх, когда шли к картинной галерее по широкому коридору. Лунный свет разбросал под нашими ногами бледно-голубые полоски, расчерченные тенями рам. Не знала, когда Анри открывал передо мной дверь, пропуская в огромный музейный зал. Первый из девяти. Здесь собирали картины со всего мира. Отец был равнодушен к искусству, а вот дед увлекался не на шутку, поэтому за большую часть этого богатства стоило благодарить его. Остальное – всякие фамильные полотна, сюжетные и портретные, передавались из поколения в поколение, некоторые уже реставрировали.
Залы были оформлены в темно-красных тонах с бордюрами из черно-золотистых узоров. Мы молча бродили между пейзажей и портретов моих предков – до тех пор, пока не оказались в дальней комнате. Там всю стену занимало огромное полотно, вселяющее в меня не то благоговейный страх, не то леденящий восторг: человек – весь в темном, со шкурой черной лисы на широких плечах, ведет за собой полчище поднятой нежити. Ветер треплет его волосы и накидку, разбрасывает то ли снег, то ли пепел, то ли тлен, тьма клубится над ним и поднявшимися мертвецами. Непроглядная, могущественная и неукротимая. Золотая рама, в которую закован сюжет, кажется тесной, непростительно хрупкой, словно запертая в картине мощь способна разрушить не только этот зал, но и Мортенхэйм, до последнего камня. А может быть, и весь мир.
– Роберт Дюхайм? – подошедший Анри положил руки мне на плечи. – Поднявший армию мертвых?
Я кивнула, не сводя взгляда с картины. На границе эпох, во время одной из захватнических войн, этот человек вернул на поле битвы павших воинов своего короля. Когда обескровленное войско уже готово было сдаться, поднялись те, кто отдал жизнь за государство и корону. Единственный случай в истории. Дюхайма называли и чернокнижником, продавшим душу демонам за небывалую силу, и Спасителем, сошедшим с небес. Не знаю, как ему такое удалось, но секрет он унес с собой в могилу. Сильнейший некромаг своего времени изменил ход почти проигранной войны, обратил противника в бегство, но сам остался на том поле навсегда.
– Хорошая копия. – Анри притянул меня к себе. – Завораживает.
Завораживает – не то слово. И это не копия, но вряд ли об этом стоит говорить сейчас. Я положила руки поверх его, задумчиво глядя в отдающие демонической зеленью глаза. Глаза моего пра-пра-пра, и еще бесчисленное множество раз пра-… прадеда.
25
Вчерашний день больше напоминал сон. По крайней мере, сейчас мне казалось именно так. Звенящая в раскаленном добела зное нежность на Ирте, холод прошлого в Мортенхэйме, расстеленные на крыше, у самых башен, несколько теплых и очень толстых одеял, взбитые пуховые подушки и один плед на двоих. Скользящая по коже легкая прохлада раннего утра, тихий шепот Анри: «Я хочу показать тебе кое-что», – и золотая кромка над холмами, и солнечно-огненный диск, разливающий свет над землями брата. Мой первый настоящий рассвет.
– О чем думаешь?
В Лигенбург мы вернулись во второй половине дня – поужинали и устроились в спальне. Я сидела, подогнув под себя ноги, Анри полулежал рядом – в длинном, неплотно запахнутом халате, разглядывая меня так, словно насмотреться не мог. Еще не стемнело, можно было бы скоротать время за книгой, но мне не хотелось его отпускать. Скорее наоборот – хотелось провести этот вечер с мужем, целиком, до последней минуты.
– Никто так часто не спрашивал меня, о чем я думаю.
Анри заправил волосы мне за ухо.
– Просто я упорный.
Что есть, то есть.
– Не представляю, что подарить Винсенту и Луизе на свадьбу.
Он приподнял брови:
– Если честно, я тоже.
Я сложила руки на груди:
– Вот как? Ты же мужчина, у тебя должны быть ответы на все вопросы.
– Кто тебе сказал такую чушь?
– Перед Винсентом будешь оправдываться сам.
– Я пойду на поклон к Луизе.
– Зря ты рассчитываешь на ее снисходительность. Она умеет приложить так, что мало не покажется.
Анри покачал головой и притянул меня к себе.
– Сдается мне, в продолжение разговора мужчины останутся в проигрыше.
Я удобнее устроилась на широкой груди, уже привычно переплела пальцы с его.
– Мужчины не любят и не умеют признавать ошибки.
– Да неужели?
– Еще одно слово – и я тебя укушу.
– Вот и весь разговор.
За окном раздался хруст, что-то звякнуло. Кошмар влез на подоконник с несвойственной для кошек неуклюжестью, поскользнулся и свалился на пол. Прежде чем я успела вскочить, чтобы посмотреть, все ли с ним в порядке, он уже отряхнулся как ни в чем не бывало. Запрыгнул на кровать, прошелся по покрывалу, оставляя на нем отпечатки грязных лап, негромко мурлыкнул.
– Этот кот окончательно обнаглел.
«Этот кот» посмотрел на Анри с выражением морды: «Предатель, я тебе верил», – после чего повернулся к нам хвостом и улегся с видом оскорбленного достоинства.
– Хочешь, научу играть в карты?
– Любишь азартные игры?
– Играю, когда не играть нельзя.
Что бы это могло значить? Я запрокинула голову, но лицо Анри оставалось безмятежным, точно мы обсуждали, будет ли завтра дождь. Я поколебалась, но любопытство пересилило: новые знания привлекают меня, как цветы пчел. В Энгерии азартные игры не одобряются, да и вряд ли мне это когда-нибудь пригодится, но… почему бы и нет.
Я кивнула, и Анри улыбнулся.
– Даже не сомневался, что ты согласишься. Никуда не уходи.
Из окна вяло тянуло горячим ветерком, над городом распростерлось душное зыбкое марево. Вчера было невыносимо жарко, сегодня – еще больше. Похоже, ночью прохладнее не станет. В Лигенбурге такая погода вообще редкость, а если и случается, то в июле-августе. В этом же году намечается поразительно знойный июнь. Для меня особенно.
Дожидаясь, пока вернется муж, я смотрела на спящего котенка. С того дня, как я вошла в этот дом, многое поменялось. Здесь я стала женщиной. В этой комнате Анри подарил мне платье и порвал его. Он заступился за меня перед матушкой, мы ездили на пикник, я раскрылась перед ним, как никогда и ни перед кем, теперь вот собираюсь учиться играть в карты. Времени прошло всего ничего, а он знает обо мне больше меня самой. И кажется, мне это нравится.
Анри вернулся быстро и почему-то с двумя колодами карт. Бесцеремонно подвинул Кошмара, получил лапой по запястью, но продолжать битву не стал.
– Тасуй.
Он вручил мне новехонькие карты с темно-синими узорчатыми рубашками, и я достаточно неловко их перемешала. Помимо пасьянсов, которые не раскладывала только самая ленивая леди, и всяких женских партий ни о чем, с картами я раньше дел не имела, поэтому чувствовала себя крайне неловко. Как всегда, когда речь заходила о чем-то, что я не знала от и до.
– В эту игру играют на деньги, Тереза. Чаще всего на очень большие деньги.
Он забрал карты, легко коснувшись пальцев. Под легкий шелест и пестрое мельтешение рубашек, я не отрываясь смотрела на его руки: несколько движений – и колоды полностью перемешаны. Честное слово, первый раз такое видела.
– Снимай. На себя. – Он улыбался, но понять, что значит эта улыбка, я не могла. Словно мы совершили скачок во времени, и передо мной снова оказался незнакомец.
– Сдается по две карте. Сначала слева направо. Потом справа налево. Поскольку нас двое… – Анри покосился на кота. – Нет, этот неплатежеспособен.
Я с трудом сдержала смешок.
– Я тоже.
– Ну почему. На тебе прелестный халат, под ним не менее прелестная сорочка, а под ней…
– Я поняла.
Анри улыбнулся и сдал по две карты.
– Вот и ладно. Продолжаем?
Что-то похожее было в детстве, когда отец заставлял меня зубрить основные заклинания некромагии. Я злилась, плакала, но проклятые плетения отказывались выстраиваться во что-то мало-мальски понятное, а запоминаться и подавно. Он рвал их в клочья, заставляя начинать заново, иногда я сидела до глубокой ночи, чтобы разобраться в одной-единственной схеме. Правда, в отличие от этой дурацкой игры, от них была хоть какая-то польза: справившись, я чувствовала себя умной и становилась сильнее. Здесь же все зависело от выпавших карт, которые складываются в числа, и комбинаций, которые кто-то придумал как выигрышные.
