Марина Эльденберт - Заклятые супруги. Золотая мгла
24
Удивительный сегодня был день. Удивительный во всех смыслах – мы не только ни разу не поссорились, но и вместо того чтобы вернуться домой, отправились в Мортенхэйм. Я была непростительно взъерошена для леди: попытки Анри соорудить мне прическу закончились ничем, потому что часть шпилек потерялась на другом берегу. Пришлось просто распустить волосы. Амазонку, на которую налипли травинки, паутина и всякая мошкара, я отдала горничным на чистку. А вот с тем, во что переодеться, возникли проблемы – в гардеробе не нашлось ничего достаточно… женственного. В конце концов я все-таки откопала платье дебютантки – бледно-мятного цвета, уже не модное, но интересное. Неглубокое декольте подчеркивали кружева, лиф плотно облегал стан, а короткие пышные рукава-фонарики смотрелись симпатично.
К счастью, я в него влезла. И как-то слегка помолодела даже. То ли из-за холодного цвета, то ли потому что последний раз я его надевала в семнадцать. Десять лет назад… Целых десять лет.
– Как я выгляжу, Ирма?
– Замечательно, миледи. Мне очень нравится.
Удивительно, но мне тоже нравилось. Вот только нормально ли это – появляться в платье дебютантки в моем возрасте? Какое-то время я смотрела на себя в зеркало, раздумывая – а не переодеться ли? Потом решила оставить как есть. Вино приятно кружило голову, поэтому все запреты казались надуманными и несущественными. Если что, скажу, что мне напекло голову.
Комнату Анри отвели не в гостевом крыле, а рядом с моей. Но дожидаться его я все-таки решила в гостиной. Шла по коридорам и поражалась тому, каким большим и холодным мне кажется Мортенхэйм. Таким знакомым и в то же время далеким, точно я не была здесь те самые десять лет. В прошлый раз, когда мы приезжали с Луизой, я такого не чувствовала. Или просто не замечала?
До гостиной не дошла, невольно свернула к библиотеке и остановилась в нерешительности. А потом толкнула дверь, с наслаждением вдыхая знакомый запах бумаги, дерева, кожи. Передо мной раскинулась длинная зала, в которой можно потеряться, одна из самых больших в замке. Царившую здесь темноту, подчеркнутую задернутыми портьерами, разрушать не стала, не стала зажигать светильники. Пошла вдоль стеллажей, запрокинув голову – от высоты захватывало дух. Лестница между этажами и передвижные лестницы, с которых лучше не смотреть вниз. Бесконечные ряды книг: я скользила пальцами по истертым корешкам, даже перчатку сняла, чтобы чувствовать ярче. Нет, это место – мой единственный дом, и об этом следует помнить.
– Догадывался, что найду тебя в библиотеке.
Негромкие шаги: Анри шел следом, но я не остановилась. Слишком уж много он обо мне знает. Слишком хорошо меня чувствует. Как никто другой.
– Ты наверняка целыми днями пропадала здесь.
Все ближе, ближе и ближе. Я подавила желание ускорить шаг, обернулась, сложила руки на груди.
– А где пропадал ты, пока я пропадала здесь?
Анри приблизился. Сумерки за окном давно сгустились, вечер плавно перешел в ночь, но мы были отрезаны ото всего мира. С одной стороны – стеллажи книг, с другой – каменные стены и драпировка портьер. Интересное чувство, как во время солнечного затмения. Когда на минуту над землей сгущается ночь, но из-за темного диска по краям разливается свечение, и ты понимаешь: сейчас полыхнет так, что глазам станет больно. Я вглядывалась в лицо мужа, в тонкий, едва уловимо сияющий ободок радужки. Не так давно, здесь же, я спросила его о том же самом. Но как он ответит сейчас?
– В те годы мне было нечего тебе предложить, Тереза. Я был сопливым мальчишкой без прошлого и будущего, с сомнительным настоящим. Все, что у меня оставалось, – документы родителей и моя кровь. Залог того, что я смогу вернуть свою жизнь. Или то, что от нее осталось.
Он взял меня за руку – ту, что была без перчатки, погладил ладонь.
– А потом? Когда все наладилось?
– Я не собирался жениться. Даже не думал об этом.
– Вообще?
– Вообще. Пока ты один, ты в ответе только за себя самого.
– И что же заставило тебя передумать?
– Ты.
Тепло текло вдоль запястья. И по сердцу тоже.
Непростительное, запрещенное тепло.
– Но ты даже не знал меня. Не знал, понравлюсь ли я тебе.
– Не знал.
– Тогда почему я? Почему не любая другая?
Разговор леди Джейн с подружками впечатался в память. Не будь Анри моим мужем, очередь к нему выстроилась бы до вэлейской границы. Но энгерийские юные леди – это всего лишь верхушка айсберга. Не представляю, сколько в его жизни было женщин – взрослых, опытных соблазнительниц, рядом с которыми я лишь жалкая тень. Ярких и остроумных, с роскошными формами, блистательных, как он сам. Сердце неприятно кольнуло, а еще захотелось что-нибудь разбить или вцепиться в волосы тем женщинам – всем и каждой, которые остались в его путешествиях. Глупое, саднящее чувство, от которого не так-то легко избавиться.
– Детей ты не хочешь, а помимо крови во мне нет ничего выдающегося. У меня не самый легкий характер, красавицей назвать сложно…
Анри приложил палец к моим губам:
– Мне не нужны другие, Тереза. Только ты.
От неожиданности я даже не нашлась, что ответить, а он наклонился ко мне, положил ладони на плечи.
– Я приехал в Энгерию, чтобы посмотреть на тебя и разобраться с договором, который оставался последним незакрытым делом. Но все получилось именно так, как получилось. Ты об этом жалеешь?
В тишине библиотеки мое сердце билось слишком громко. Наверное, даже Анри его слышал. Я закрыла глаза, чтобы не видеть его – просто под взглядом мужа разумные мысли куда-то испарялись. Оставалась только проникновенная, выворачивающая наизнанку нежность.
– Я тебе не верю.
– Неудивительно. После того, что я учудил.
Я глубоко вздохнула и открыла глаза.
– Но я хочу тебе доверять.
Ответ дался мне нелегко, тяжелее чем самое горячее признание. Возможно потому, что я вытащила самое сокровенное со дна души и облекла в слова. Это в книжках Миллес Даскер все шустро: «Ах, я вас люблю». – «Ох, я тоже», – и динь-динь, свадебные колокола, рис в волосы и голуби в небо.
– Доверие – хрупкая штука. – Анри протянул мне раскрытую ладонь. – Будем учиться вместе?
Я легко сжала его пальцы и улыбнулась.
– Хочешь посмотреть Мортенхэйм?
Бродить вместе с Анри по коридорам родового замка было странно. Будто все, что я знала, расцветало новыми красками, начиная от массивных газовых светильников, старинных гобеленов и витражей в холле до белоснежных седин нашего дворецкого Барнса, который интересовался, когда мы собираемся ужинать. Если честно, я не собиралась вообще – во мне до сих пор живо выпитое и съеденное, тесниться ему некуда, да и Анри не особо горел желанием сидеть за столом.
– Он здесь с сотворения времен? – заговорщицким шепотом поинтересовался муж, когда Барнс скрылся за поворотом.
Я бросила на Анри укоризненный взгляд, но больше для вида. На самом деле непростительно хотелось рассмеяться. Я помнила дворецкого столько же, сколько и себя, за эти годы он полностью поседел, но в печеное яблоко не превратился, а выправки и отточенных воспитанием манер ему не занимать.
– Я не представляю Мортенхэйм без него.
Мы заглянули в гостиные, в музыкальный салон, петляли по лабиринтам коридоров, прошли сквозь бальную залу, потом отправились в матушкину оранжерею. Это место меня никогда не привлекало, в подземельях и то уютнее. А после того, что случилось здесь в ночь Зимнего бала, – и подавно.
– Что-то не так? – Анри сжал мою руку, пытливо заглянул в глаза.
– Здесь, – коротко сказала я, указывая вперед, – граф Аддингтон пытался убить моего брата. Здесь он умер.
Лицо Анри потемнело, точно тьма собралась изо всех уголков этого места и перешла на него.
Длинный коридор со стеклянными стенами тянулся прямо в парк, и когда мы шли по нему, создавалось ощущение, что лес подступает со всех сторон. Тени от колышущихся под ветром ветвей плясали на мраморном полу, напоминая скрюченные судорогами чудовищно длинные пальцы. Внутри же, напротив, все застыло. Змеящиеся лианы тропических растений, вазочки закрывшихся на ночь цветов у самой земли, остроконечные листья пальм. Ни дуновения ветерка, ни малейшего движения. Только холод… ох, какой холод – до костей пробирает. За последние месяцы в оранжерее засохло апельсиновое дерево и несколько кустов гибискуса, орхидеи перестали цвести. Итан Аддингтон был силен при жизни и после смерти продолжал отравлять все злобой своего поражения.
– Ты хорошо его знала?
– Аддингтона? Нет. Он постоянно ошивался возле отца, даже когда еще не был лорд-канцлером, потом рядом с Винсентом. Любил беседовать с матушкой, а вот у меня после разговоров с ним болела голова.
Тогда я не понимала: Итан пытался проверить, насколько я поддаюсь внушению. Каким-то образом ему удалось не только в совершенстве постичь это древнее знание, но и применять так, что никто ничего не заподозрил. Мощная и опасная магия – подчинение сознания, способна поломать человека, свести с ума и убить. Впрочем, заклятия на крови тоже смертельно опасны, но лорд-канцлер не гнушался ничем для достижения цели. Единственное, что он сделал хорошего, сам того не желая, – это вернул брату его любовь.
