Алёна Алексина - Перехлестье
Высокий, спокойный, дэйн шел по лестнице, ведущей на просторную плоскую крышу, и размышлял о том, что ему надлежит сделать в самое ближайшее время. Ни сомнений. Ни терзаний. Слепая уверенность в собственной правоте. Его уже ждали. Конечно. На главу всех палачей была устремлена сотня глаз, таких же безразличных, пустых, как его собственные. Несколько новообращенных чуть нервничали. Сегодня станет ясно, смогут ли они быть палачами и вершить суд во благо богов.
– Наша цель? – негромко спросил дэйн одного из молодых.
– Клетка магов.
– Наши действия?
– Уничтожение.
– Сомнения?
– Нет.
Коротко кивнув в знак одобрения, он направился к фадиру – крылатому скакуну, который допускал на свою спину только дэйнов. Могучий вороной жеребец нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Окажись здесь Василиса, она бы сразу узнала этого конька, встреча с которым стоила ей памятного нервного напряжения.
Гордое животное тряхнуло длинной волнистой гривой и посмотрело на человека выжидающе. Фадир очень бурно реагировал на любое проявление чувств, поэтому обычному человеку, одолеваемому страхами, радостями и всевозможными страстями, невозможно было и мечтать оседлать такого красавца. А вот дэйн запрыгнул в седло одним махом, и жеребец под ним даже не прянул.
Легко тронув поводья, мужчина направил своего фадира на запад. Мощные крылья снимающихся с мест скакунов подняли на плоской крыше Цетира маленькую воздушную бурю. Тяжелые копыта ударили раз, второй, кони вставали на дыбы и снимались с места.
Городские стены, крыши, улицы стремительно таяли внизу. Крылатые кони мчались на запад, туда, где в непроходимой лесной чаще возвышались серые слоистые скалы с проросшими в их черных трещинах деревьями и кустарником, крутыми обрывами и туманом. Туда, где на захватывающей дух высоте находилась Клетка магов.
Несколько часов полета, и прибывшие на место дэйны исполнят волю богов, уничтожив всех узников. Пейзажи внизу сменяли один другой, ветер нещадно свистел в ушах, в седлах знатно качало, но палачи, отправившиеся вершить казнь, были спокойны, словно им предстояло не убивать, а любоваться красотами с высоты птичьего полета. Ни одного не терзали сомнения.
Спокойствие и уверенность в собственной правоте в жизни главы дэйнов были поколеблены лишь однажды. Лишь один раз он испытал нечто, отдаленно напоминающее сомнение, и этот момент он запомнил навсегда, потому что расплата была ужасной. Она настигла его, когда молодой яростный маг, наделенный неслыханной силой, почти до основания разрушил Клетку, убивая всякого, кто попадался на его пути. Почти всякого…
Какой-то частью сознания мужчина понимал, что этим сумбуром в мыслях, этими не к месту проснувшимися воспоминаниями обязан случайной встрече, произошедшей нынешним утром. Однако привычка к жесткому подчинению и отсутствию малейших сомнений восставала против этих размышлений. Глупо дэйну думать о том, что следовало навсегда предать забвению. Поэтому он вышвырнул воспоминания из головы и пригнулся к холке фадира, чтобы ледяной ветер не так бил в лицо.
Однако же несмотря на то, что порядок в мыслях был наведен, день казался безнадежно испорченным. Сегодня все шло не так – глава палачей чувствовал это. Даже солнце, и то норовило ослепить. Яркий луч резанул по глазам, когда фадир опускался на крышу Клетки, и поэтому дэйн не сразу заметил прислужника, ожидавшего, когда крылатый скакун, наконец, коснется копытами твердой поверхности. Молодой воспитанник держал за руку мальчика лет пяти. Мага. Такого быть не должно. Здесь, на крыше, разрешено появляться только дэйнам, но никогда – ученикам и уж тем более магам.
Дэйн соскочил с фадира и направился к прислужнику. Юноша даже попятился, увидев каменное лицо палача.
– Как ты посмел подняться сюда? – Сталь в неживом голосе заставила вздрогнуть и парня, и мальчишку-мага.
– Г-главный… я… они…
– Внятно. По порядку. Быстро.
– Они пришли под утро – еще и не рассвело толком. Открылся Лаз. Их было человек двадцать. Может, больше. Они хорошо подготовились, все очень быстро случилось…
– Кто?
– Колдуны. Колдуньи. Знахари. Они… – Парень смахнул со лба мелкую испарину и закончил севшим голосом: – увели всех магов. Остался только Колин – он спрятался…
– Дэйны?
– Старшие ушли ночью, почувствовав запрещенное колдовство. Сильное.
– Все пятеро? – недоверчиво перебил его мужчина.
Юноша, поколебавшись, кивнул.
– Служки?
– Они… они их…
– Четко!
– Это было колдовство, главный! Служки сами отдавали им магов, словно никогда не приносили клятвы богам. Они просто открывали узилища… а потом… потом…
Собеседник отмахнулся. Он знал, что было потом. Клятва, данная богам однажды, была нерушима. Предатели, преступившие ее, умирали. Дэйн, признавший волю богов, никогда эту волю не нарушит, если хочет жить.
– Дэйны вернулись?
Парнишка покачал головой. Мальчишка-маг всхлипнул и прижался теснее к своему новому другу. Худенький, светловолосый и светлоглазый, он стоял, завороженно глядя на переступающего с ноги на ногу могучего фадира. А во взгляде читалась смесь детского восторга, страха и любопытства. Такой невинный… маг.
– До тебя донесли приказ? – перевел взгляд с ребенка на служку дэйн.
Кровь отхлынула от лица юноши. И этот не выдержит… зачем они только приносят клятву? Сидели бы дома.
– Выполняй. Быстро.
Парень обвел взглядом остальных дэйнов, все еще парящих в небе в ожидании приказа от старшего, потом опустил глаза на Колина, доверчиво жавшегося к его ноге. Не говорилось ни в одной проповеди, что дети-маги ничем не отличаются от взрослых.
Жрецы не предупреждали, что малышам-магам так же нужна забота, что они смеются, если их щекотать, и плачут, если обидеть, что они играют и дерутся, как все нормальные ребятишки. Что они – не зло…
Он еще не заметил тщательно скрываемой ненависти в глазах мальчика, который вдруг остро и свирепо посмотрел на дэйна. Не ощущал усилия, с которым дэйн удерживал маленького мага и его свирепый дар. Он окаменел, наконец понимая, что именно требует от него старший.
«Решил ослушаться приказа?» – вторгся в его мысли равнодушный голос.
– Нет, – шепотом ответил юноша, и сильные пальцы легли на тонкую шею ребенка.
Мальчик не успел понять, что тот, кого он считал своим защитником, предал его. Оно и к лучшему. Ученики Цетира могли убивать быстро и безболезненно. Их учили этому. Вот только не предупреждали, что, однажды совершив такое, переживешь в душе бурю. И эта буря либо разрушит тебя изнутри до основания, либо… уничтожит то немногое, что еще осталось в душе.
Глядя на безжизненное детское тело, юный ученик Клетки испытывал боль, гнев, ненависть… а потом все ушло. Как вода в песок. И родился новый дэйн, лишенный привязанностей, угрызений совести, тоски. Еще одно равнодушное оружие богов.
Старший коротко кивнул, удовлетворенный содеянным, и направился к своему фадиру. Больше тут нечего делать.
Они вернулись за полночь. Дэйн, не прощаясь со спутниками, поспешил вниз, с досадой понимая, что ему сейчас предстоит не самая приятная встреча. Разговор со жрецом в этот раз состоится не в харчевне. Сегодня придется идти в храм.
Храм в Аринтме располагался на главной площади.
Красивое здание с резными дверьми и остроконечной крышей, в которой были устроены узкие окна. Он переливался в свете солнца золотым, янтарным, бронзовым, медным… Точеные столбы венчали широкий вход, а вокруг сплошным кольцом росли каменные морогу́ны.
Каменными эти деревья называли потому, что они были очень тяжелы в обработке – с одинаковым трудом поддавались и топору дровосека, и рубанку столяра, и резцу краснодеревщика, а еще не боялись огня. Зато, даже будучи срубленными пять, а то и десять лет назад, мощные бревна продолжали истекать смолой, прозрачной, словно слюда, и золотистой, будто мед.
Смола, застывая, обволакивала стены жилища, делая их прочнее камня, заставляя переливаться в лучах солнца всеми оттенками золотого и проявляя затейливый переплетающийся рисунок черной, будто деготь, древесины.
Из морогуна строили только храмы и ими же их обсаживали, заключая в кольцо. Могучие исполины отсекали шум улиц, приглушали все посторонние звуки, а длинные, с мужскую ладонь, иглы рассеивали вокруг терпкое благоухание.
Святое место.
Дэйн его терпеть не мог.
И запах этот тоже.
Но делать нечего. Мужчина поднялся по ступенькам, толкнул дверь и оказался в прохладе святилища, напоенной все тем же ароматом смолы и хвои – острым, пряным, дурманящим.
Здесь повсюду растекался мерцающий золотистый свет. Десятки свечей горели на высоких постаментах. А у подножия Чаши Откровений, преклонив колени, стоял человек, которого дэйн без труда узнал бы даже со спины в кромешной тьме.
