Алёна Алексина - Перехлестье
– Василиса… – Дэйн начал приподниматься, но следующие ее слова пригвоздили его к насиженному месту:
– Вы прям как две капли воды! Только он постарше! Вы что, братья?
Комок в горле у мага пропал, но в ушах почему-то зазвенело. Эта чудная девушка мало того, что без всяких церемоний обратилась к дэйну и совсем не боялась мага, так еще и заметила связывающее двоих мужчин родство! И не только заметила, а указала на него вслух. Да кто она?
Василиса снова перевела весело блестящие глаза с дэйна на Грехобора, обратила внимание на то, как один недовольно хмурится, а второй до судороги стискивает зубы.
– А-а-а, поругались, – «угадала» болтушка и тут же подытожила: – Зря. На свете нет ничего важнее семьи. Дэйн, у нас сегодня оладьи такие вкусные… Принести тебе со…
– Откуда он тут? – перебивая ее, требовательно спросил тот, к кому она так радушно обращалась.
– С улицы, – чуть опешив, ответила Васька.
– Ты пригласила?
– Я.
– Никогда больше не смей приглашать магов, – настолько мягко, насколько мог, приказал дэйн. – Это запрещено.
– Кем? – Девушка скрестила руки на груди.
Был бы тут Юрка, сразу же кинулся бы искать укромное место, желательно с надежной дверью, мощным замком, без окна, с глубоким погребом и запасом продуктов лет на пять. Уж он-то знал, как никто, что ни тон его подруги, ни выразительно сплетенные руки не сулят ничего хорошего.
– Кем запрещено?
– Богами, – ответил дэйн. – И мной.
– И почему же?
– Они зло.
– Почему? – продолжала допытываться собеседница.
– Потому что они зло.
– Почему?
– Потому что зло!
– Почему? – не сдавалась она.
– Ты насмехаешься? Они зло! Они родились такими! Такими их создали боги! Они приходят в этот мир преступниками, не знающими добра и пощады!
– Почему? – Васька искренне пыталась понять эту дикую истину и, видя, как в глазах обычно спокойного дэйна разгорается злоба, спросила: – Почему, если они зло, а боги так всесильны, маги продолжают рождаться? Почему ты говоришь, что они зло, если он сидит спокойно и тихо, никому не причиняя вреда? Почему ты его ненавидишь?
– Грехобора? Ненавижу? – Дэйн слегка расслабился и даже улыбнулся. – Человека, который однажды по прихоти разнес половину Клетки магов? Того, кто убил не только сорок дэйновых воспитанников и около сотни таких же, как он, магов, но еще и дэйна? Нет, я не ненавижу его. Я осознаю лишь, что он – угроза. А значит, не имеет права здесь быть. Поэтому тебе необходимо его выгнать.
Тот, о ком шла речь, сидел, опустив глаза на свои изуродованные руки, и ждал. Он понимал, что от услышанных обвинений эта милая улыбчивая девушка должна прийти в ужас. Сейчас ее красивое лицо с забавными ямочками на щеках вытянется и побледнеет, а в глазах появятся гадливость и пренебрежение. А потом в глубине зрачка зародится ужас, и она одарит мага презрительным, но полным затаенного страха взглядом.
Он боялся оторвать взор от своих судорожно сплетенных пальцев. Впервые за долгие годы он почувствовал себя человеком. Не магом, не Грехобором. Простым человеком, которому тоже нужны дом, тепло, уют, вкусная еда и… теплые слова. И вот сейчас он всего этого лишится. Заслуженно, что ж…
Но Василиса привыкла отмеривать людям неприязнь исключительно по их деяниям. Поэтому она задумчиво потерла подбородок и глубокомысленно изрекла:
– Хм… Если он такой жуткий-жуткий лиходей, тогда почему он еще жив, а ты сидишь напротив, ничего не делая? Почему ваши боги не наказали его?
Ваши боги? Грехобор впервые решился поднять глаза.
– Они наказали, – скупо ответил дэйн.
– То есть он понес кару?..
– Да.
– Но боги сохранили ему жизнь?
– Да! – Палача магов уже порядком раздражал этот бесцеремонный допрос, но он не мог не ответить на такие вопросы. И уже тем более ей.
– Тогда… почему я должна его выгонять?
Первый раз на памяти Грехобора дэйн не нашелся что сказать. Он открывал и закрывал рот, но слова не шли с языка. Собеседница же, наоборот, олицетворяла собой радушную безмятежность.
– Василиса… – с тихой угрозой в голосе заговорил наконец мужчина, но она его перебила, предложив совершенно немыслимое:
– Прогони его сам. Или боги не дают?
Он не мог. Грехобор знал это и почти улыбнулся. Если мага зазвали в дом, выгнать его может только тот, кто пригласил. В противном случае хозяева просто ждали, пока пришлец уйдет добровольно. Другое дело, что и приглашали люди в жилища только Повитух…
– Просто выполни мой приказ, – прошипел потерявший терпение дэйн.
Глаза стряпухи сузились, а на пухлом и уже далеко не таком радушном, как прежде, лице заиграла недобрая улыбка.
– Грехобор, – обернулась она к магу, – поднимись наверх. Вторая дверь… – девушка быстро посмотрела на руки, определяя направление, – слева. Тот покой приготовлен для тебя. Можешь отдохнуть, помыться… Если что-то надо – зови служанку. Платить не нужно. Захочешь поесть – спускайся, я с удовольствием тебя накормлю. Оставайся здесь столько, сколько понравится. Дэйн, – улыбкой Василисы можно было замораживать заживо, – у нас почетных посетителей обслуживает Зария. Но нынче она расхворалась, поэтому придется тебе подождать, пока не спустится. Правда, сегодня это вряд ли случится. Я скажу Багою, чтобы уделил тебе внимание.
И, резко развернувшись, странная девушка пошла прочь, более не удостоив палача магов взглядом. Тот сидел, словно громом пораженный. Грехобор еще несколько минут осознавал случившееся, а потом медленно поднялся.
Что скрывать – его шатало. И даже не столько от привычной усталости, сколько от непривычных переполнявших чувств. Слишком много странного приключилось с ним за это короткое утро. Столько, сколько не приключалось за все последние годы. Да, отдых будет совсем не лишним. Тем более… поспать на кровати? Настоящей? С матрасом и одеялом? Он решил воспользоваться причудой судьбы и провести последнюю ночь своей жизни почти как человек. А завтра… завтра выйдет срок, и маг тихо умрет, не выполнив волю богов.
– Дэйн… – тихо, миролюбиво произнес Грехобор, подняв руки. – Я уйду отсюда утром.
Мужчина развернулся и пристально посмотрел на собеседника. На мгновение в его темных глазах что-то вспыхнуло, а потом он снова стал собой – равнодушным орудием возмездия богов.
– Это меня не касается, – ровно ответил он и неторопливо покинул харчевню.
Тепло. Мягкость одеяла. Легкий ветер овевает пылающее лицо. Нет, не ветер. Чьи-то легкие прикосновения, столь осторожные и ласковые, что их легко спутать с ветром.
– Красавица моя, – тихий, чуть хриплый голос заставил забеспокоиться. Она где-то слышала его! Где-то, вот только бы вспомнить где. – Красавица…
Нежные руки медленно скользнули к шее. Пальцы мягко обвели ключицу, замерли на мгновение, а потом вновь двинулись вверх.
Она хотела открыть глаза, но веки словно налились свинцом и не поднимались. Девушка понимала, это нужно прекратить, нужно отстраниться, но ласка была столь прекрасна, что внутри все замирало.
И снова прикосновения… легкие, едва ощутимые. Мужские губы скользнули по щеке. Звук дыхания, когда он вбирал воздух, чтобы ощутить ее запах. Легкое прикосновение языка, пробующего ее кожу на вкус… Спящая слепо повернула голову, слегка приоткрывая губы. Желая, надеясь…
– Нет-нет… Рано. Потерпи… – Голос, полный нежности и сожаления, отозвался в душе щемящей болью, а по телу пробежала сладкая дрожь.
Девушка, не открывая глаз, невидяще тянулась к незнакомым, но таким родным рукам.
– Я вернусь. Я буду рядом каждую ночь…
Убаюканная этим обещанием, она улыбнулась и погрузилась в безмятежный сон.
– Все готово? – отрывисто спросил дэйн младшего служку, ожидавшего его на входе в Цетир – место, где жили и учились палачи богов.
Высокое мрачное здание из безликого серого камня возносилось на три этажа. Его не венчали колонны, не украшали скульптуры или каменная резьба. Оно было похоже на гранитную глыбу – холодную, мрачную, одинокую. И внутри все выглядело так же – безлико, с вечным полумраком в длинных коридорах, с множеством дверей и лестниц. Запутанное, некрасивое здание, в котором и зимой и летом царила прохлада и отчего-то не жило даже эхо.
Дом. Дом всех дэйнов.
– Да. Вас ждут. – Служка, молодой еще парень, отступил на шаг, пропуская дэйна.
«Не выдержит, – попутно отметил про себя вновь прибывший, проходя мимо, – слишком много в нем сострадания».
Главным, самым важным условием для службы была безучастность. Не попытка скрыть и заглушить чувства, не видимость равнодушия, а отсутствие сострадания. Только вот как ни старался этот светловолосый юноша облачиться в броню безразличия, в серых глазах то и дело вспыхивало сомнение. Не выдержит. Сострадание, жалость, нежность позволены только видиям, и то лишь потому, что без них провидицы ничего не смогут узнать. Печально.
