Алёна Алексина - Перехлестье
– Что значит «нет»?! – надеясь, что ослышалась, переспросила она.
– Я не возьму тело одной из дев у другой из дев, – вполне доступно ответил он.
– То есть мне что ж, самой ее тащить?
– Да.
Стряпуха скрипнула зубами.
– То есть и проводить нас до харчевни любезный господин не соизволит? Нижайше прошу! – прошипела кухарка. – Даже умоляю. Только пусть господин побыстрее определяется, а то одной деве тяжело другую деву держать!
Мужчина развернулся и медленно пошел вперед, иногда останавливаясь, ожидая спутницу. Точнее, спутниц.
Сколько поворотов они миновали, девушка не считала, но вот оно, родное крыльцо «Пятака»! О счастье! На радостях Васька так резво устремилась вперед, что даже обогнала своего проводника.
– Дверь открой, лось сохатый!
Недавний конь, переименованный в лося, молча шагнул вперед, распахивая створку, и Лиска потащила Зарию дальше. Остановилась. Помолчала. Вздохнула. Подумала о том, что сегодня перебрала, наверное, всех копытных от козла до лося. Устыдилась и миролюбиво спросила:
– Зайдешь?
– Нет.
М-да. Незнакомец слова явно экономил.
– Так!
Василиса резко обернулась и отчеканила:
– Ты пройдешь сюда, сядешь и подождешь, пока я дотащу эту… дурищу.
Мужчина переступил с ноги на ногу и озадаченно спросил:
– Зачем?
– Надо! – рубанув так, Василиса взвыла во всю мощь легких: – БАГОЙ!
– Чего орешь-то?
Повернувшись, стряпуха наткнулась на препятствие – хозяина харчевни, выскочившего на ее вопль в одних подштанниках. Тут уж девушка не сплоховала и ловко свалила свою ношу прямо на него.
– Держи подарок.
– Тю! – искренне удивился мужчина, перехватывая бесчувственное тело. – Ты ее поколотила, что ль?
– Я ее спасла! – огрызнулась Лиска.
Посмотрев в багровое лицо обычно улыбчивой девки, Багой удержался от расспросов и, пробурчав что-то про двух бешеных куриц, понес Зарию наверх.
Вдох. Выдох. Спокойно, Вася, спокойно. Ну и пусть ночь почти не спала. Пусть едва от натуги глаза не вылезли. Зато сделала доброе дело. И похудела, наверное, тоже. Правда, впереди теперь целый день у плиты, да еще и без помощницы, но где наша не пропадала?
Развернувшись, чтобы пойти на кухню, девушка краем глаза заметила, что мужчина, проводивший ее до «Пятака», все еще стоит в дверях, не переступая порога харчевни. Взошедшее солнце светило ему в спину, не давая разглядеть лицо, но Ваське до этого не было никакого дела. Твердо вознамерившись отблагодарить незнакомца (он, конечно, не помог тащить чернушку, но мало ли какие тут законы) вкусным завтраком, она даже не допустила мысли, что последний может сопротивляться.
Поэтому, решительно выдохнув, Василиса подошла к мужчине и просто-напросто втащила его в харчевню и поволокла к столу. Толкнула на лавку и убежала на кухню. Еще ж готовить. Не водой же с коркой хлеба благодарить этого добродея.
Грехобор и дэйн
Грехобор смотрел на свой левый рукав не отрываясь. Смотрел, смотрел и все не мог понять, чего, собственно, ждет? Грома? Молний? Появления богов или дэйнов? Воплей ужаса с кухни? Ничего. Лишь за стеной грохотала горшками его новая знакомая, да сонно жужжала под потолком одинокая муха.
До него дотронулись.
Пусть и не совсем до него, всего лишь до рукава рубахи, но не просто случайно прикоснулись, а втащили под кров, куда он никогда бы сам не зашел, усадили за стол…
Мужчина потер руками лицо, пытаясь осознать случившееся. Как? Как она смогла? Она ведь даже… в этот миг перед ним с грохотом поставили тарелку, на которой горкой высились оладьи, щедро политые сметаной. Маг смотрел. Еда. Человеческая. Пахнет домом. Она превратится в пыль и грязь в его руках. Он ведь не может принимать угощение, есть из одного блюда с обычными людьми. Не может…
– Что ты на них смотришь? – откуда-то издалека донесся удивленный и настойчивый голос.
Что он мог ответить?
– Хозяйка…
– Ешь. – И в голосе сталь. – Ну!
Красивая рука подхватила толстый блинчик, обмакнула в сметану и поднесла к его губам.
– Ешь, говорю. Худой как смерть!
Грехобор открыл рот, чтобы отказаться, но настырная девка так ловко впихнула туда блин, что он подавился невысказанными словами.
Боги!
Мужчина прикрыл глаза.
– Нравится? – Ее голос потеплел.
Странник в ответ пробормотал что-то невразумительное. Ему не хотелось говорить. Да и отвык он от разговоров. Ему хотелось только одного – наслаждаться вкусом, настоящим вкусом умопомрачительной еды. Ничего не слышать, просто… ощущать…
– Ну, дальше сам. Я тебе не нянька.
Большие руки неуверенно взяли с блюда пухлый блин, и Грехобор откусил еще кусочек, уже заранее понимая, что сейчас произойдет. Привычная горечь наполнит рот, стечет по языку в горло, но… вкус был таким же удивительным, как и в первый раз.
Он ел медленно, прикрыв глаза. Наверное, нужно было поглощать лакомство с жадностью оголодавшего пса, но он не мог. Потому что в этом случае все закончилось бы слишком быстро. Непростительно быстро.
Посетители приходили и уходили, а он все сидел над огромным блюдом, медленно, словно во сне, жуя. Он съел все и откинулся на спинку скамьи, впервые за девять лет чувствуя себя сытым. И только теперь заметил, что все это время стряпуха сидела напротив, подперев кулаками подбородок, и… смотрела. Просто смотрела, чуть улыбаясь.
Девушка казалась бы обычной, но забавные веснушки, кудряшки вокруг круглого курносого лица, веселые серо-зеленые глаза и улыбка… все это делало ее особенной. Почему? Грехобор застыл, понимая, что ему впервые в жизни улыбается обычный человек. Может, она слепая?
– Наелся? Или чего посытнее принести?
Мужчина отрицательно покачал головой, поднимая вверх обезображенные руки, показывая, кто он. Новая знакомая даже не изменилась в лице.
– Может, похлебки?
– Нет. Просто… я – Грехобор, – запнувшись, сказал маг.
– Василиса, – кивнула девушка и сделала то, что встряхнуло лишенца сильнее самого страшного заклятия: она протянула ладошку и, схватив его покалеченную правую руку, энергично пожала ее.
Он застыл, ожидая… боясь… и очнулся только от веселой фразы:
– Я дико извиняюсь, но верни мне руку. Она нужна, чтобы готовить щи.
И, перевернув весь его мир, Василиса снова улыбнулась, освободила пальцы из плена окаменевшей ладони, после чего спокойно ушла на кухню.
– Грехобор?! – Смутно знакомый голос заставил мужчину вскинуться. Дэйн. Не просто какой-то, а тот самый дэйн, который был приставлен к нему в Клетке.
– Дэйн.
Он поклонился, согласно обычаю поднимая руки, и напрягся.
– Ты не имеешь права здесь быть.
– Я приглашен, – тихо возразил ему маг.
– Ты никогда не принимаешь приглашения. – Дэйн нахмурился и подозрительно оглядел собеседника.
– В этот раз принял.
Тишина. Дэйн осматривал того, кто уничтожил Клетку. Рассматривал бесстрастно. Ни одно чувство не отразилось на застывшем лице. Грехобор, в свою очередь, оглядывал палача магов. Все тот же холодный взгляд, все то же равнодушие. Те же черты лица, лишь слегка изменившиеся за девять прошедших лет.
– Может, следует уйти?
Привычный повиноваться дэйну, разрешенный маг уже поднялся, уже направился к выходу, как вдруг странный внутренний мятеж заставил его остановиться и сказать:
– Нет.
И он опустился обратно на скамью.
– Нет?
– Нет.
Внутри его трясло. Смесь обиды, злобы, отчаяния – всего разом! А в первую очередь – страха. Страха, от которого сводило все внутренности, скручивало в тугой узел. Однако разрешенный маг с виду остался невозмутим. Он даже не вздрогнул (чему и сам очень удивился), когда дэйн без спросу сел напротив.
– Ты изменился. Сильно постарел, – равнодушно заметил палач магов. – Или это набранные грехи тяготят?
– Я пуст, – как всегда немногословно ответил Грехобор, не отводя взгляда от холодных колючих глаз собеседника.
Тот откинулся на спинку скамьи и усмехнулся, оглядывая собеседника.
– Точно изменился. В глаза смотришь. Неужто наконец сладил с совестью, а, Грехобор?
Это был выверенный и откровенно подлый удар. Гнусный, безжалостный, на который способен только дэйн. И конечно, этот удар достиг цели. Разрешенный маг дотронулся пальцами до шрама на виске и опустил глаза. И хотя то, что он когда-то совершил, то, что, собственно, и сделало его Грехобором, для многих уже подернулось пеленой забвения, он все помнил…
По сути надо было просто подняться и выйти. Пока еще есть силы. Пока дэйн не завел речь о том, что еще могло причинить постаревшему страннику настоящую человеческую боль.
– Ух ты!
В растерянности мужчина не сразу сообразил, что эти слова исходят не от его бывшего тюремщика, а от возникшей рядом стряпухи.
– Василиса… – Дэйн начал приподниматься, но следующие ее слова пригвоздили его к насиженному месту:
