Георгий Мартынов - Каллисто
Гесьянь понял так же.
— С Диегонем, его сыном и Дьеньи получается как раз десять, — сказал он. — Не сомневаюсь, что все будут рады сопровождать вас.
На следующий день Синяев проснулся рано и разбудил Широкова.
Предстоящее соревнование, первое, которое они увидят на Каллисто, где спорт был широко распространен, чрезвычайно его интересовало.
Он знал, что у каллистян нет ничего похожего на футбол, но Гесьянь сказал, что фетимьи разыгрывается на первенство всей планеты, и этого было достаточно, чтобы в нем заговорил болельщик.
По привычке Синяев первым делом подумал о погоде: «А вдруг будет дождь?»
Широков пренебрежительно махнул рукой.
— Жди! — сказал он. — Прелесть внезапного летнего дождя! Веселый визг девушек, застигнутых им и бегущих под первое попавшееся прикрытие! Как же! Они распределяют погоду, как мы — расписание поездов.
Синяев нажал кнопку и «открыл» окна. Небо было совершенно безоблачно.
Они выкупались в бассейне, оделись, позавтракали и расположились в «большой комнате», как назвал ее вчера Гесьянь, ожидать прилета друзей.
Синяев поминутно смотрел на часы.
— Не опоздать бы!
Матч фетимьи должен был начаться ровно в полдень.
Каллистяне явились все вместе на большой олити, окрашенной в необычайный бледно-розовый цвет,
— Вы твердо решили провести опыт? — спросил Синьг. — Не забывайте, что сейчас самое жаркое время дня.
— Мы хотим видеть фетимьи, — сказал Синяев.
— Соревнование можно посмотреть на экране. Хотя бы на вельдь летите в своей олити.
— Довольно, Синьг! — сказал Широков. — Мы шестьдесят дней находимся на Каллисто, и пора выяснить. Всякой осторожности должна быть граница. Решили, о чем говорить!
— Не время ли? — спросил Синяев. — Опоздаем. Он ни о чем, кроме матча, не хотел думать.
— А вы знаете, в чем заключается игра? — спросила его Дьеньи.
Она была одета в короткое платье без рукавов и опять белого цвета.
— Не знаю, — ответил Синяев. — И вы мне не говорите. Я хочу понять сам.
Случайно или намеренно, но Широков оказался рядом с Дьеньи в мягком «стеклянном» кресле олити. Система управления здесь была такой же, как у их воздушного экипажа. Олити вел Вьег Диегонь.
Лучи Рельоса свободно проходили сквозь прозрачный футляр, который не ослаблял их силы. Было более, чем жарко. Широков и Синяев прикрыли головы носовыми платками. Хотя с Земли были взяты белые шляпы, какие носят обычно на южных курортах, ни тот ни другой не захотели надеть их. Слишком нелепо выглядели они на Каллисто, где никто не носил никаких головных уборов.
Еще не пролетели и половины пути, как Широков почувствовал недомогание. Временами словно туманная дымка заволакивала его сознание, сердце начинало биться неровно. Нежный голос Дьеньи звучал в эти мгновения как бы издалека. Но он молчал, хорошо зная, что, скажи он о своем состоянии, и Гесьянь немедленно вернет его домой. Синяев, разумеется, последует за ним и лишится удовольствия. Он так давно не видел ни одного спортивного соревнования, которые так любил.
«Пройдет, — думал Широков. — Просто я давно не был на солнце».
Олити вылетела за город. Кругом расстилалась оранжевая равнина. Вдали показались многочисленные здания, как везде разделенные желто-красными пятнами садов.
— Это Генья, — сказала Дьеньи, — спортивный пригород Атилли. Мне он хорошо знаком. Я жила здесь почти год, когда увлекалась спортом.
— Каким? — спросил Широков. — Вероятно, гимнастикой?
— Вы угадали. Но больших успехов я не достигла. Помешало мое увлечение звездоплаванием, а у меня были большие данные.
Широков ни на секунду не подумал, что Дьеньи хвастается.
Воздух казался пестрым из-за разнообразной окраски олити всех размеров. Тысячи каллистян летели на крыльях.
Их олити опустилась на обширной площади, уже заполненной десятками тысяч машин. Толпы каллистян, в разноцветных одеждах, шли к вельду. В воздухе стоял гул голосов.
Диегонь с сомнением покачал головой и сказал сыну, готовящемуся поднять футляр олити, чтобы выйти из нее:
— Не лучше ли было опуститься на самом вельде? Ничего! — ответил он на недоуменный взгляд Вьега. — В таком исключительном случае это позволительно. А потом вы вернетесь сюда и пешком присоединитесь к нам. Им, — он указал глазами на Широкова и Синяева, — нехорошо идти под лучами Рельоса так медленно.
Но каллистяне, находившиеся поблизости, уже узнали гостей Каллисто. Очевидно, известие о их прилете на вельдь мгновенно разнеслось по всей толпе. Движение к стадиону прекратилось, и тысячи лиц повернулись к ним.
— Опоздали! — сказал Диегонь. — Теперь придется выйти здесь.
Его опасения оказались напрасными. Когда они вышли из олити, толпа раздвинулась, и образовался широкий проход к одному из входов в здание.
Поднимаясь с кресла, Широков почувствовал сильнейшее сердцебиение. Он был вынужден несколько мгновений простоять на месте, держась за спинку. Его товарищи ничего не заметили, решив, что он просто хочет выйти последним. Припадок был коротким и прекратился так же внезапно, как и начался. Широков вышел из олити уже не на шутку встревоженный.
Каллистяне приветствовали людей Земли движениями рук, поднятых над головой. Не было ни одного возгласа, столь обычных на Земле в таких случаях. Между двумя стенами каллистян они прошли в здание без всяких затруднений.
— За время полета к Солнцу вы отвыкли от нас, — пошутила над Диегонем Дьеньи.
— Выходит, что так, — улыбнулся он.
Внешним видом вельдь Атилли был похож на Ленинградский стадион имени Кирова. Так же как там, здесь были широкие лестницы, ведущие к верхним входам, украшенные статуями. Сходство завершали полого поднимающиеся дорожки и многочисленные цветочные клумбы. Но общая архитектура здания была совсем иной.
Диегонь и его спутники прошли через нижний вход и очутились в длинном коридоре, идущем, по-видимому, вокруг всего стадиона. Было много дверей с цифрами на них, что напоминало коридоры театров.
Диегонь открыл дверь с цифрой «I», и они вошли в кабину. Она была величиной с большую театральную ложу и открыта спереди и сверху. Только в задней части был сделан навес.
Вельдь был уже почти полон. Это было колоссальное сооружение, с уходящими куда-то далеко в высоту, более крутыми, чем на земных стадионах, секторами для зрителей. Кабины, подобные той, где они находились, шли по нижнему ярусу. Остальные места были совершенно открыты и залиты ослепительным светом Рельоса. Они пестрели всеми цветами радуги, с линиями черных лиц над разноцветными костюмами.
— Для кого предназначены эти кабины? — спросил Синяев.
— Для тех, кто по каким-либо причинам не может находиться на открытых местах, — ответил Синьг. — Например, болен.
— Значит, чтобы попасть сюда, требуется свидетельство врача?
— Нет, зачем же? Предоставить место в кабине просят те, кто болен, — не понял вопроса Синьг, — но не очень. Если нужен врач, человек сидит дома.
Широков сел почти у самой задней стенки, под защиту навеса. Но и отсюда весь вельдь был как на ладони.
Он был похож на земные стадионы, но ни на минуту нельзя было забыть, что это построено не на Земле. Все было иным, все имело отпечаток архитектуры, чуждой людям. Вельдь был выстроен не из камня, не из металла, не из дерева и не из пластмассы. Это был все тот же удивительный материал, казавшийся прозрачным и блестящим, но бывший непрозрачным и матовым. Нигде не было солнечных бликов, яркий свет Рельоса не отражался ни от гладких стен, ни от полированных панелей, которые точно впитывали его лучи в свою «прозрачную» глубину. Невольно казалось, что все кругом должно быть раскалено, но стены и барьер были холодными на ощупь.
Вельдь имел овальную форму. Кругом шла, по-видимому, беговая дорожка странно белого цвета, словно из утрамбованного снега. В середине помещалось игровое поле, но не прямоугольное, а также в форме эллипса. Оно было покрыто ярко-оранжевой травой.
Ждать пришлось недолго.
Раздался звонкий удар, повторившийся три раза.
С четырех сторон на поле выбежали команды. Тут были юноши и девушки. Их было много, человек по тридцать в каждой группе. Они были одеты в плотно облегающие тело костюмы, белые, зеленые, розовые и голубые. Каждая группа вынесла по четыре соответственно окрашенных больших обруча. Сойдясь на середине, они обменялись этими обручами и разбежались по краям травяной площадки.
Широков видел, как вышли команды, успел рассмотреть их, но внезапно почувствовал, как от сердца к голове прошла волна холода. Стадион потускнел перед его глазами и как-то странно покачнулся.
