Альфред Ван Вогт - Двойники
— Отлично понимаю, что вы имеете в виду, — чуть поколебавшись, ответила Кора. — Отрицать за ним определенный интеллект было бы неправильно. Он, например, может выступить совершенно блестяще в той или иной области, но оказаться полным профаном в другой.
— Храбр ли он?
— Если послушать его самого, то нет. Но на мой взгляд, он очень мужественный человек. Хотя, чтобы это проявилось, требуется его заинтересовать и практически вовлечь в дело.
— Каково его мнение о генералах?
— Он их считает полнейшими идиотами.
— Лоялен ли он, честен?
— Хм… Это как сказать. Видите ли, в тот первый день он взял с собой ружье с единственной целью: в надежде пристрелить оленя.
— Я хотел сказать: чтит ли он свои обязательства по долгам?
— Могу лишь процитировать в этой связи его самого он не хотел бы кому-то доставить удовольствие похваляться, что он его должник.
Генерал Дей улыбнулся.
— Ответьте, миссис Мэтлин, только честно: согласитесь ли вы на его возвращение к семейному очагу, если я присвою ему чин сержанта?
— А почему бы не капитана?
— Весьма сожалею, миссис Мэтлин, но если вы хорошо подумаете, то согласитесь со мной, что он никогда не унизится до того, чтобы принять это звание.
— О! Мне и размышлять-то нечего по этому поводу. Я знаю, что вы абсолютно правы. Ну что же… может, я и соглашусь его принять обратно в лоно семьи. Н-но… он ведь больше не состоит в частях Военно-Морских Сил!
— Это мы уладим, миссис Мэтлин. Рад был поговорить с вами!
И он повесил трубку.
Ровно через час все станции телевидения и радио оповестили, как, впрочем, и кричащие заголовки газет, что Мэтлина восстановили в рядах военнослужащих Военно-Морских Сил и что в этой связи он обязан явиться для прохождения службы в ближайший военный комиссариат.
К полуночи специальный реактивный самолет с Грэхемом и еще несколькими офицерами на борту направился к базе Военно-Морских Сил, где их безропотно поджидал Мэтлин. Они достали для него униформу простого морского пехотинца-солдата. В то время, когда остервенелый на вид человек, заросший уже многодневной щетиной, фыркая и ворча, натягивал ее на себя, они дружно набросились на него с вопросами.
Их интересовала любая мысль (независимо от того, какого она была характера или по какой причине она возникла), появлявшаяся в последнее время в его мозгу.
— Но это же чистое безумие, — возражал им Мэтлин. — Мне неизвестно ничего, кроме того, что этот инопланетянин рыщет повсюду, стараясь меня отыскать.
— Но мы уверены в обратном: вы располагаете какой-то информацией…
— Но это же полнейшая…
— Солдат Мэтлин! Это приказ!
Насупившись, с тоскливым видом, но относясь к своим обязанностям предельно сознательно, Мэтлин повиновался. Он поведал вопрошавшим все свои мысли в отношении монстра, которые мелькали в его голове в последние дни. А было их ой-ой-ой сколько, и мельтешили они в таком диком беспорядке… были настолько необычными, что казались ему лишенными смысла, нелепыми и нескладными… и само их возникновение приводило его к тоскливому заключению, а не повредился ли он разумом. В его видениях возникала какая-то неведомая, но обитаемая планета, абсолютно ему незнакомая, возникали образы космолета, сокрытого близ озера. В корпусе космолета работал конвейер, с которого сходили тысячи атомных бомб.
Слушавшие его откровения побледнели.
— Продолжайте! — тем не менее властно распорядился Грэхем.
— Вначале имелось всего лишь одно существо, — продолжал описывать панораму проходивших в его голове образов Мэтлин. — Но в багаже пришельца находилось определенное число запасных тел. И он мог их до бесконечности размножать.
И вдруг Мэтлин замолк.
— К черту! — выругался он. — Ненавижу говорить об этом. И вообще, чего вам приспичило выслушивать этакое? Ведь это всего-навсего лишенные смысла видения.
Грэхем по очереди оглядел командующего и Мэтлина.
— Мэтлин, — наконец вымолвил он. — Мы не считаем, что все это плод вашего воображения. Мы считаем, что вы в каком-то смысле настроены на ту же длину волны мышления, что и это существо. А нам совершенно необходимо знать, что проносится в его мозгу. Поэтому, ради всего святого, продолжайте ваш рассказ!
По мере того, как Мэтлин постепенно восстанавливал эту головоломку, разрезанную на части, создавалась какая-то единая картина.
Инопланетянин прибыл в солнечную систему на двух космокораблях, на борту которых имелись запасные тела различного размера, рассортированные по стадиям их естественного развития. Когда один из кораблей был уничтожен вместе с грузом запасных тел, инопланетное существо воспроизвело его заново, так что в конечном счете их вновь оказалось два.
Каждое подвергнувшееся уничтожению тело также было немедленно восстановлено. Имелся определенный способ его ускоренного развития, так что в течение двух дней молодая особь превратилась во взрослую тварь в расцвете сил. При этом в каждом новом теле полностью восстанавливалась “память” обо всем, что случилось с теми, которые ему предшествовали — срабатывала система автоматической записи всего, что с ними происходило.
По прибытии возникшее к жизни первое тело находилось в состоянии полной восприимчивости, с возможностью воспроизводить мысли и чувства жителей вновь открытого мира.
Будь, как они, думай так же, говори на их языке!
И оно было словно целина, без единой проведенной по ней борозде, когда случайно повстречало Стива Мэтлина. В сущности, вся история и сводилась к этому: существо полностью прониклось сущностью личности Мэтлина.
— Стив, — раздумчиво протянул Грэхем, — вы понимаете теперь, что все разрушительного характера мысли оно получило только от вас?
— Ха! — моргнул Мэтлин.
— У вас есть друзья, Стив? Любите ли вы по-настоящему кого-нибудь? Неважно кого? Где бы то ни было в этом мире? — допытывался Грэхем, вспоминая о том, что поведала ему Кора.
Но Мэтлин не сумел назвать никого. За исключением, разумеется, Коры и своих детей. Но даже и эти его чувства были не “без примесей”. По настоянию Коры трое старших детей были отосланы в город на учебу, подальше от дома. И все же он испытывал к ней и к своему потомству чувство настоящей привязанности.
— Это и объясняет тот факт, почему Кора до сих пор еще жива, — сдавленно произнес Грэхем. — Поэтому существо и не уничтожило ее в тот день, когда сожгло ферму.
— Н-н-но… — запротестовал Мэтлин. — Зачем же было ликвидировать ферму?
— Вы же ненавидели этот доставшийся вам участок, верно?
Мэтлин смолчал. Он действительно претендовал на нечто в тысячу раз лучшее.
— Как вы считаете, Стив, что нам надлежало бы сделать с половиной жителей этой страны?
— На мой взгляд, нам вообще следовало бы стереть человеческую расу с лица Земли и все начать с нуля, — не задумываясь, отбарабанил Мэтлин.
— А как, по-вашему, стоило бы нам поступить с русскими?
— Если бы решение зависело от меня, я вообще бы всю Азию забросал атомными бомбами.
— У вас нет желания сменить настрой ваших мыслей, Стив? — после некоторой паузы мягко спросил Грэхем.
Мэтлин, уже успевший к тому времени облачиться в форму морского пехотинца, мрачно взглянул на себя в зеркало.
— Послушайте! Вы меня приперли к стенке. Ладно. Согласен: пусть мне пудрят мозги все эти чертовы генералы, задурившие себя какой-то идеей. Так что выкладывайте: что вам конкретно надо от меня? Чего вы ожидаете?
В тот же момент НЕЧТО перестало лихорадочно воспроизводить в потоке атомные бомбы… и вновь стало самим собой.
Его полное подчинение умонастроению Мэтлина прекратилось.
НЕЧТО, трепеща, представило доклад о случившемся, используя передатчик волн мгновенного распространения, приемник для которого находился на расстоянии в тысячи световых лет от этого места.
“Все, чего мы опасались в случае сближения в состоянии тотальной восприимчивости, когда- наш мозг полностью освобожден от любого внушения, которое мы надеялись наложить на новую планету, произошло. Именно тогда, когда я был полностью восприимчив к любой новой мысли, мое первое тело было уничтожено двуногим жителем этой системы, существом, начиненным невероятными идеями, возникшими, судя по всему, в результате какого-то дурного обращения в прошлом. Эта неспособность освободиться от программирования, случившегося в результате травматизма, похоже, является уникальным феноменом населения этой планеты.
Понимая, что я попал в ловушку и буду в ней до конца его жизни, я предпринял несколько попыток убить это существо. Но этого мне сделать не удалось, поскольку оно оказалось чрезвычайно изворотливым. Однако достаточно было надеть на него костюм, который здесь называют униформой, как он тут же превратился в миролюбивое создание.
