Сергей Цикавый - Шаги в глубину
Планетой, так и не закончившей свой бой с «Тенью»…
— Доктор Окамото! Мы получили телеметрию!
Я открыла глаза. Черт, я способна до сих пор что-то видеть, и это поистине великолепно.
Офицер подал Окамото планшет и почтительно отскочил в сторону, косясь на меня. Нашел чудо зазеркальное, подумала я и с удивлением поняла, что меня еще что-то в этом мире раздражает. Тоже, если разобраться, здорово — в этом сером коридоре, под этими тусклыми-тусклыми лампами.
А еще я спокойна, как корабль без запал-карты. Все равно мне все расскажут. Тянулась пауза, тянулись удары сердца, размазанные химией. Кстати, да: это же круто — у меня есть сердце. Ну, или что-то, к чему смогли прицепить водитель ритма.
— Хорошо, — сказала Окамото и посмотрела на меня. — «Телесфор» впустил наши программные модули, прошел проверку. Там некритичные повреждения, щиты до сих пор работают. Вопрос времени.
— В задницу ваши повреждения, — сказала я. — Экипаж?
— Десант не пережил перегрузок. Дональд Эшспэрроу стабилен, но самое интересное, что Лиминаль разобрала себя не полностью.
— Разобрала?
Окамото посмотрела на меня и кивнула, ища, куда бы деть докуренную сигарету.
— Разобрала. Мария Карпцова очень любила термин «дизассемблирование», — чертова доктор загасила окурок пальцами и сунула его в карман халата. Вот так взяла и сунула в карман. — Но Рея не прошла полного процесса.
— И сейчас она…
— Она в коме.
Я откинулась в своей каталке. К телу возвращалась боль, и в руку тотчас же что-то тупо толкнуло: кто-то из медиков вколол в меня добавки.
— Редкостный засранец этот Его Сын, — сообщила я потолку.
— Что ты имеешь в виду, моя родная?
— Ну, вы подумайте, с чего «Телесфор» вдруг впустил ваши программные щупы, но не убрал щиты.
Окамото бросила взгляд на планшет и вдруг сорвалась с места. Она бежала среди расступающейся толпы безликих солдат, и я в жизни не видела ничего прекраснее, а потом загремела тревога, толпы не стало.
— Хрень какая-то, — с чувством сказал один санитар другому.
— Не иначе. А с ней-то что делать?
— «Ее» можете и спросить, идиоты, — вздохнула я.
Страшно неохота думать о тревоге, о том, что Дональд — говнюк, что все так обернулось и вообще — я набор мясной вырезки, наполовину прооперированный, наполовину слепленный так, чтоб не развалился.
— Виноват, — сказал первый санитар. — Еще укольчик?
— Себе поставь. За мой счет.
Санитары хмыкнули.
— Вас в медотсек, видимо?
— Ну, мне кажется, да. Но вам виднее, — я замолчала: как-то вдруг сообразилось, что я до сих пор не знаю, где нахожусь. Тревога отзвучала, над головой снова мелькали лампы, в животе что-то больно-пребольно дергалось, будто полуоторванное.
— Что это за корабль? Где мы?
— Это «Джаганнатха», госпожа капитан, — откликнулись слева.
— «Джаганнатха»? А где сейчас войд-коммандер Трее?
В наступившей тишине был только шорох каталки. Мне отчего-то показалось, что невидимые санитары переглянулись.
— Она в медикаментозной коме.
— В коме?
— Э, да. Вообще-то, по логам вашего фрегата, вы ее и ввели в кому. Множественные повреждения брюшины, отсечены обе ноги, черепно-мозговая…
Голос санитара уплывал в боль.
Ну, здравствуй, мой новый призрак. Голос Трее, руководивший мною в Закате. Ее советы, ее образ в командирском кресле — ты не можешь без дырки в голове, госпожа инквизитор Кальтенборн.
«Но я прогрессирую, — улыбнулась я. —Теперь мой внутренний голос хотя бы живой».
— Черт, но что за тревога-то была?
— А кто его знает. Думаешь, опять не расскажут?
Я очень хотела сказать, что тревога была отличнейшая. Что Дональд Эшспэрроу снова сбежал, что он подставился, выкачал из имперских лабораторий все данные о Лиминалях и красиво ушел. Я очень хотела объяснить двоим случайным попутчикам, что все так получилось благодаря печати высшего допуска, триумфу по случаю завершения миссии и банальному разгильдяйству.
Я хотела пообещать, что Трее выздоровеет, даст мне фрегат, и я поймаю ублюдка, который решил, что может просто так сбежать от меня.
Каждому свое, Алекса. Но как же они похожи: сын, ударившийся в вечные бега, и отныне вечно воюющий на своем черном сверхдредноуте канцлер Мономифа, бессмертный Его Меч.
Post Occasum [2], или Я могла это видеть
Наверное, там было темно. Был длиннющий коридор, в котором вместо колонн стояли статуи. Или не статуи, но что-то такое же, с ногами. Допустим, просто ноги. Наверное, это какой-то дурацкий символизм, но статуи были видны только до колен, а остальное тонуло в тени. Пантеон Конструкторов смотрел на своих гостей из глубокого мрака. Я, конечно, натура непоэтичная, но если статую не видно, то это просто дурной вкус и нездоровый пафос: додумайте, мол, сами, какие мы великие.
А вот сун цу Трее — которая, да, уже почти месяц как «сун цу», — мне воображать не надо: Кацуко-сан выглядела наверняка как всегда.
Опираясь на тяжелый меч в ножнах, как на трость, она шла по коридору. Как она умудряется сохранять такую осанку при больных ногах, я не в курсе. Форма войд-адмирала, неизменный берет, переживший полную колоду флотских нашивок… Впрочем, я увлеклась. Пока я тут мечтала о том, чтобы в ее возрасте выглядеть так же, женщина открыла неприметную дверь и исчезла между двумя статуями.
— Мое почтение, гений «Фойершельда».
Трее подошла к единственному столу, который бледно светился в центре небольшого стрельчатого зала. Из стола рос голубоватый полупрозрачный куб, размеченный на кубики-ячейки. Я никогда не любила гипер-шахматы, но что поделать, и мне пришлось спешно учиться.
По другую сторону стола стоял адмирал Хименес.
— И тебе мое почтение, герой столичной обороны, — сказала Кацуко-сан, ставя меч у стола. — Давно ждешь?
— Да так, — неопределенно пожал плечами тот. Ему всегда шла парадная форма, сколько я его помню. Улыбка поверх стольких наград — это круто вдвойне.
— Понятно, — ответила войд-адмирал и стянула с руки перчатку. Под ней оказалась еще одна — тонкая, с кругляшами сенсорного управления. У Трее чертовски дорогая модель — два моих жалования. Старую она подарила мне и, как на мой вкус, могла бы и не менять: ведь это всего лишь интерфейс управления фигурами, ну не изнашивается он.
Впрочем, я просто не игрок, мне не дано.
— Я рад, что мы друг друга поняли, — сказал Хименес, сжимая и разжимая пальцы. Почти наверняка модель перчатки у него поскромнее, чем у Кацуко-сан, во всяком случае, мне очень хочется так думать.
— Твоя аудиенция у Первого Гражданина длилась почти час.
— Твоя — почти полтора.
Прерванная партия выглядела сплошным хаосом. Трее замучила меня в госпитале «Джаганнатхи», пытаясь объяснить, как с ходу оценивают стартовавшую игру, но у меня там были немножко другие мысли. Не до шахмат мне было, короче говоря.
— Вопрос с новым канцлером пока остается в воздухе, — сказала Кацуко-сан, делая осторожное движение офицером. Всего один кубик вперед и вниз, на «а-дельта-четыре», и тут я бы окончательно потерялась.
— А, ну я так и понял.
Хименес протянул руку в куб и подсветил пешку. Фигурка сдвинулась, ставя под удар себя и свою соседку, а еще — открывая целое поле для маневра остальным фигурам адмирала-инквизитора. Вот игру Хименеса я понимала. Игру Кацуко-сан — нет. Эх, это всегда так.
— Тебя представили к награде. Или даже к двум, — небрежно бросила войд-адмирал, изучая новый простор. Он ей не нравился: слишком уж небрежен тон женщины.
— Я просил дать мне фонды на новые корабли.
— Хименес, ты остановил сцинтиан силами инквизиционного флота. Ты знаешь правила: денег могут не дать, но орден — обязательно, — и Трее взялась за рукоять меча: она до сих пор не может долго стоять без опоры.
— Я потерял сорок процентов своих подчиненных из пяти околостоличных округов.
— Должен был потерять не меньше девяноста.
— Должен был, — согласился Франциск. — Своими решениями ты дала мне возможность продемонстрировать редкостный тактический героизм.
Трее двинула рукой и сделала ход в совсем другой плоскости, словно издеваясь над хитрым маневром соперника. Думайте, сун цу Хименес, думайте!
— Своими решениями я без потерь уничтожила огромные силы у «Фойершельда», а уж Бездну Гадеса, извини, требовалось защищать куда лучше, чем Нуклеус.
— Хорошо-хорошо, — сказал Франциск, наблюдая за короткой прогулкой своего ферзя. — Мы с тобой герои. Но у меня рост преступности и инсургентских настроений, а людей и кораблей — мало.
Трее подалась вперед, опираясь на рукоять обеими руками. Она не отрывала взгляда от куба, разыскивая там что-то, чего не учел инквизитор. Инквизитор тер пальцем скверно выбритую щеку и сквозь куб изучал соперницу.
