Денис Ватутин - Легенда вулкана
— А эти доблестные гвардейцы не интересовались еще таким парнем по имени Дарби? — спросил я непринужденно, хотя у меня в животе забегали мурашки, а желудок прилип к диафрагме.
Он опять помедлил с ответом.
— Да, и его тоже ищут, — кивнул он наконец.
Я облегченно вздохнул.
— Ну тогда все ясно, — сказал я, нахмурив брови.
— А мне не очень, — хмыкнул тот в ответ.
— Да, понимаешь, — сказал я, доверительно понизив голос. — Я не совсем понял затею этого Дарби, но он каким-то манером раздобыл поручительные документы Совета Четырех и начал выкидывать всякие номера. В частности, прибился к нашей группе в Персеполисе, и когда мы пошли к Горной-Шесть, выяснилось, что он там кого-то обчистил, чуть ли не губернатора, а из-за того, что он ушел с нами, все решили, что мы с ним сообщники. Потом он наших туристов увел. Вот мы от него оторвались и даже не знаем, где он сейчас… А встречаться с людьми из Совета, которые считают нас бессовестными авантюристами…
— Так… — Машинист поднял руку. — Можешь меня особо не грузить: я знаю, что тебя еще называют Пастух Глюков и ты там во что-то серьезное вляпался, я знать даже не хочу во что. Помогу тебе только за-ради Калгана — он мужик толковый, я ему верю. Вещи ваши где?
Я показал.
— Поезд оцеплен, идите за мной.
Мы встали и вышли вслед за ним в узкий коридор. Машинист подошел к какой-то замызганной дверке между туалетом и купе напротив. На двери туалета была табличка: «Во время стоячки туалетом не пользоваться» (кто-то стер часть буквы «н», и получилась «ч»). Машинист открыл маленькую дверцу трехгранным ключом, вынул оттуда ведерко, швабру и какую-то свернутую в узелок тряпку.
— Полезайте, — скомандовал он.
— А может, можно как-то с ними договориться? — В голосе Ирины сквозило определенное нежелание оказаться в антисанитарных условиях после обещанных простыней.
— Не болтай лишнего, — мотнул тот головой, — лезьте без разговоров, если хотите ехать на этом поезде.
Хозяйственный отсек был узким, как пенал, но зато глубоким. Запах в нем был неприятный: сказывалась близость туалета. В дальнем углу стоял бак с углем, на который я усадил Ирину, а сам закрыл ее своим туловищем.
— Опустись пониже, — приказал наш спаситель.
Машинист задрапировал меня тряпкой, пахнущей пыльной мешковиной, потом ушел. После чего, судя по звукам, он задвинул меня каким-то ящиком, в который стал сыпать что-то, что-то набрасывать, звякнул ведром, и еще пара каких-то объектов уперлась острыми углами мне в плечо.
— И чтобы ни звука, пока я не скажу, что можно, — строго сказал Машинист, после чего лязгнул дверью, и стало совсем темно.
Сердце мое колотилось. Так вот, в оцепенении, тихонько перешептываясь и чувствуя, как постепенно затекают ноги, мы с Ириной просидели около получаса.
Внезапно дверь скрипнула, и сквозь ткань я почувствовал, что в нашу сторону направлен луч фонарика.
Я инстинктивно задержал дыхание, сжав Ирину за коленку.
— Шеф, ну ты что? И сортиры будешь проверять? — услышали мы ленивый и спокойный голос Машиниста.
— И под буфер залезу, если надо, — раздался хмурый низкий голос.
— Ну ты даешь! — восхитился наш спаситель. — Я ж тебе говорю, что только проверял сам все визы — таких бы заметил: память-то у меня того, профессиональная…
— Приказ у меня, понимаешь? Или у вас, у Машинистов…
Его фразу оборвал лязг двери — и вновь нас окутала темнота. Я осторожно выдохнул накопившийся в легких воздух.
Прошло еще около двадцати минут в напряжении и полнейшей потере ощущений от нижних конечностей. Было слышно, как снаружи переговаривались гвардейцы Совета, простукивая днище вагона специальными баграми с прикрепленными к ним зеркалами с подсветкой. Я такие раньше видал.
Наконец дверь вновь лязгнула, и раздался голос Машиниста:
— Конечно, я бойлер загружал! Да, сейчас, приберусь у себя только… — Сидите тихо… — добавил он уже нам театральным шепотом.
Затем он начал вынимать все предметы в обратном порядке, и когда сдернул с меня тряпку, развернул ее почти до пола в поднятых руках, загораживая коридор.
— В купе, живо! — почти прошипел он.
Я на деревянных, негнущихся ногах проковылял за ним в открытую дверь купе, и мы с Ириной вновь забились по углам коек. Окно было закрыто: сквозь мутноватый пластик виднелись расплывчатые очертания литерного бронепоезда. Наконец он издал сиплый гудок и, громко лязгнув сцепками, плавно тронулся дальше… И будто вторя ему, раздался долгожданный рев нашего локомотива, вагон качнулся, и станция поплыла назад, вслед за грозным бронированным чудовищем, унося мои тревоги за собой, туда, в пустыню, обратно к Эвменидам…
Это было как в детстве — тогда остро ощущаешь все перемены с собой, и банальная поездка на автомобиле превращается в приключение. Даже просто поход в театр или кино… Марс поддерживал это детское ощущение необычности. Я просто удивлялся собственной способности — почему я не уставал удивляться планете, которая почти поломала меня? Сделала другим? А может, так со всеми здесь? Или я простой романтик?
Отправились мы где-то без четверти двенадцать. Стучали колеса, раскачивались койки, на которых мы сидели. Я периодически ударялся головой о «потолок» — нависающий надо мной второй ярус.
Поезд глухо гремел и лязгал сталью. Было чувство, будто мы очищаемся от чего-то, некое состояние счастливого бегства: самый качественный релаксант — и вправду движение. Непривычно быстро для всадника двигался пейзаж — вертолет не давал ощущения движения, только ракурс…
Под колесами вагонов торчали трубы компрессоров, которые сдували песок с путей, поэтому скорость поезда была невысокой — он то разгонялся, то снижал ход. Песок с пылью окружали наш состав, отчего было впечатление, что мы плывем на гребне какого-то охристо-туманного облака, как всадник на спине ветра пустыни.
Но как писал старинный писатель Гоголь, ко всему привыкает подлец-человек, так что смотреть в окно быстро надоело. К тому же сквозь мутный плексиглас смотреть было неинтересно, а если окно открыть — дул холодный ветер, и как раз на Ирину, да и пыль с песком задувало.
Посмотрели мы в полуоткрытое окно только сам рассвет, встававший над Гордией. Вместе закурили, а Машинист принес обещанный эрзац-кофе. Он назвался Хмурым.
Я еще раз горячо поблагодарил его за заботу и помощь, а он, казалось, не понимал, что я имею в виду, поэтому я осекся, чтобы не выглядеть навязчиво-вежливым.
Он посидел какое-то время с нами в купе. Поболтали про всякую разную жизнь и ее проявления. Выяснилось, что Калган чуть ли не герой Ярдангов, под предводительством которого объединились кланы, вытеснившие со здешних районов Амазонии отморозков. Таких Охотников было шестеро, и они все из клана Машинистов. Он хотел понять, как я, пришлый, да к тому же еще и «землюк», смог добиться у него такого расположения, но, по понятным причинам, про геликоптер и «Зеркало-9» я умолчал, соврав о совместном рейде в Эвменидах, где Калган спас нас от происков Дарби.
С неподдельным интересом он расспрашивал Ирину, как опытного космического путешественника с Земли (все же у нее было четыре полета в космосе), да и про Землю она знала больше, чем я или кто-либо из колонистов.
Я так расслабился и потерял чувство реальности, что спросил — нет ли в поезде вагона-ресторана.
Хмурый ответил, что есть у них пищеблок в предпоследнем вагоне, сразу за «верблюжатней», как он назвал вагон-бестиарий.
Вообще надо заметить, что поезд далеко не весь состоял из пассажирских мест — зачастую перегородки плацкарты были сломаны и в появившемся пространстве лежали полезные грузы. А по словам Хмурого, сзади была прицеплена платформа с контейнерами, которой я не заметил за поворотом пакгауза. Больше прибыли было с товарных перевозок, нежели с пассажирских.
Он еще рассказал про свою жену и про тещу, которая просто не понимает, как ей повезло иметь зятя из Машинистов, а она, старая карга, только хнычет. Про дочь, Охотницу, и опытную притом, но он все равно за нее нервничает. А потом сказал, что все вопросы мы должны обсуждать с ним. Я сразу же обсудил с ним возможность приобретения спиртных напитков в пищеблоке, и он ответил, что для друга Калгана это без проблем. Я мысленно поблагодарил Калгана за его авторитет и расположение к нам и стал склонять Ирину к пьянству на движущейся территории.
Как ни странно, она согласилась. Хмурый обещал к нам присоединиться.
Он выдал нам ключ от купе, показал нам на висящий у стола селектор и попросил, если его кто-то будет вызывать, он в третьем вагоне. Затем он ушел, а мы отправились в хвост состава.
Будто над зловещими пропастями, пробирались мы с Ириной в межвагонном пространстве сквозь грохот колес и стальной звон сцепок. В других вагонах также кипела жизнь, пока мы не попали в «верблюжатник». Там на нас навалился запах животины и экскрементов. Ирина уткнулась носом в мое плечо, чтобы не задохнуться от этого аммиачного духа.
