Геннадий Прашкевич - Великий Краббен (сборник)
Но почему-то даже такое откровенное вранье не вызвало у него протеста. Он как бы почувствовал вдруг авторитет начальника, даже подтвердил, отводя глаза: «Ну да… Вроде правда дул ветер…»
Ванечка поднял глаза на Веснина. Это что же такое? – говорил его взгляд. Ты Кубыкину веришь? И Веснин похолодел от неясных предчувствий. Кажется, выросшим вдруг авторитетом начальника базы дело не кончится.
Интуиция не обманула Веснина.
8А было так.
После обеда Веснин устроился с Кубыкиным на Детском пляже.
Проигрывая третью партию, начальник базы авторитетно заметил: «Первейшая игра шахматы. Штанга уже потом, верно?»
Кубыкин прямо давил своим авторитетом.
За его широкой спиной уютно тянулись белые пески Детского пляжа, растворяющиеся незаметно в уродливых тальниках выступающего в море плоского мыса. Никто в те тальники никогда не ходил – там сыро, топко, злобные комары. Но сейчас в гнилых зарослях что-то возилось, негромко хлюпало. Боясь привлечь внимание Кубыкина, Веснин незаметно всматривался: кто там?
И увидел: Анфед!
Хмур, озабочен, озирается быстро.
Под мышкой какой-то подозрительный мешок.
Выглянет из тальника и снова в тальнике спрячется. То ли потерял что-то, то ли ищет. И на Детском пляже Анфед появился только минут через двадцать, причем с другой стороны – с дороги. След запутывал, не хотел, чтобы видели, откуда пришел. Только вот о кедах не подумал – они промокли насквозь. И шел странно. Спортсмен, всегда держался прямо и независимо, а тут горбился, ноги ставил осторожно, будто боялся споткнуться.
– Устал? – полюбопытствовал Кубыкин, расставляя фигуры для новой партии.
– Устал, – вздохнув тяжело, подтвердил Анфед.
– А рыбку словил? К ужину рыбка будет?
– Не будет к ужину рыбки, – еще горше вздохнул Анфед. Был он и впрямь чем-то озабочен, оглядывался на тальники. – У меня поставки сняли. Это из деревни кто-нибудь снял. И мозоль натер, вот… – показал он натертую руку. – А поставки, может, химики с соседней базы сняли…
– Они, они! – авторитетно подтвердил Кубыкин. – В армии у нас сержант всегда говорил – химики.
И спохватился:
– Мозоли-то как натер?
– Ну, волна. Сам знаешь. Лодку так и водит.
Веснин поднял голову. Море до горизонта лежало плоское, тихое, как стекло.
– Ладно. – Кубыкин неожиданно смешал фигурки. – В сон меня что-то тянет. Пойду прикорну часок.
– И я, – обрадовался Анфед.
И снова Веснина поразило то, как Анфед шел.
Он ступал сразу всею ступней, как можно тверже, даже палку подобрал, опирался на нее как старик.
– И ноги, что ли, натер?
– Ну, волна. Лодку так и водит.
А перед самой палаткой Анфед осторожно опустился на четвереньки, так же осторожно вполз под откинутую полу и сразу зашнуровался.
Веснин закурил.
Свихнуться от духоты можно.
Что делал Анфед в гнилых тальниках?
Круговой дорогой, обойдя кухню, мимо баньки, мимо пустой волейбольной площадки, усыпанной сосновыми шишками, никем не замеченный, добрался до тальникового мыса. Пусто, глухо. Комары попискивают. Вырожденцы – кусать разучились, целиком ушли в писк. Что можно спрятать в таком странном сыром месте? Был при Анфеде вроде мешок, а на пляж вернулся без мешка. Может, притопил в какой луже? Точно! Вот он мешок. Торчит краешком из воды, камнем придавлен.
Не раскрывая мешка, Веснин догадался, что там внутри – лещ!
И не просто лещ, а красавец! Вот такой. Одна только фотография на кило потянет. Чешуя – как копейки, серебряные, одна к другой. Такого не в лужу пихать, такого на кухню тащить надо. В голове всплыли вчерашний костерок, сухие молнии, Надин голос: «Если бы сбывались тайные желания». Вот вчера Анфед чего пожелал? Правильно! Леща! Да такого, чтобы чистить его от хвоста до самого обеда!
И вдруг похолодел. Анфед не только леща пожелал.
Настолько «не только», что сегодня одна только мысль об этом погнала его в неуютные тальники. Да и как тут не полезешь? Ведь если сказал ты – хочу леща! – а лещ тут же и объявился, значит, и другое твое желание на подходе. Зря, что ли, Анфед так осторожно ступал по земле, опирался на палку? Он же умный – Анфед, мало что неудачник. Все понимает, блюдет логику. Раз ему подкинули леща, значит, и насчет ноги позаботятся. Кто или что, неважно. Важен сам факт. Вот лещ – это факт. «Ногу сломать». Подальше от таких подарков! И леща – в болото. Вот, дескать, вам, матушка-природа, или что там еще, ваш разлюбезный лещ, и, пожалуйста, теперь не тревожьтесь насчет моей ноги…
Умница Анфед, ухмыльнулся Веснин.
И вздохнул. Сам-то что вчера пожелал?
Обдало холодком: «Судьбу сломать». Даже лещ в мешке дернулся.
Веснин волоком дотащил грязный мешок до воды и вытряхнул тяжелую рыбину в море. Лещ как упал, так и пошел на дно. Пустил пару пузырьков, и как его и не было. Утонул, что ли? – испугался Веснин. Но вслух сказал: «Я тебя в родную стихию вернул. Дальше сам выкручивайся».
9А вечером разошелся Ванечка. Вытащил из палатки к костру все еще дующуюся Надю, ударил по струнам гитары.
– Эх, была бы дорога от звезды до звезды, на коне проскакал бы…
– …и туды, и сюды, – закончил за него Кубыкин.
– Вот видишь, – обрадовался Ванечка. – А говоришь, голоса у тебя нет. На самом деле все у тебя есть, просто ты опустился.
На шум выполз из палатки Анфед. Сел не на крепкий пенек, не на скамейку, – аккуратно расстелил на сухом песке штормовку и опустился на нее. Так не упадешь, подметил про себя Веснин.
А Кубыкин удивился:
– Мозоли болят?
– Да так… – неопределенно повел рукой Анфед.
И даже хотел что-то объяснить, но Надя опять взялась за свое:
– Было что-то такое в воде! Я не придумываю. Скажи, Кубыкин!
– Да есть в воде всякое, – авторитетно подтвердил Кубыкин, не сводя подозрительных глаз с Анфеда. – Милка Каплицкая у нас в прошлом году таз эмалированный утопила. Мне списывать теперь. Сколько на свете таких дур, как Каплицкая?
– Анфед, посчитай, – привычно попросил Ванечка.
– Я уже посчитал, – хмуро сообщил Анфед. – С Надей – две.
– Анфед!
Спортсмен отмахнулся.
Забрал у Ванечки гитару, забренчал страстно:
– Ничего такого нету, все в порядке, все ажур… Только съехали соседи и уперли наших кур… Машка бросила Ивана, Манька вышла за Петра…
Если и сегодня дождь не прольется, все с ума сойдем, подумал Веснин.
10И дымные сумерки сгустились над лесом, и странно зеркально вспухло, багрово выпятилось прежде плоское море, и темный жар сумерек затопил лесистые берега, а Веснин сидел у костра, искал объяснений.
Что-то не сходилось.
Ну да, был лещ, но Анфед не сломал ногу.
Ну да, оказался лагерь выметенным, но Кубыкин вертел хвостом, говоря об уборке.
Ну да, слышал он странный голос, но только чего не услышишь в ночном предгрозовом, утопленном в духоту лесу?
И еще эта выжженная полоса на поляне.
Серова бы сюда. Серов – человек решений. Он вызвал бы на базу своих приятелей-физиков, а химики всегда под боком. Даже в палатке не оставило Веснина неясное раздражение. Увязал в чепухе, терял логику рассуждений. Душная пакость невнятности клубилась в душе, будто душу, как жидкость в колбе, переболтали. Видел позади бесконечную вереницу не доведенных до конца дел, среди них (сейчас понимал) были настоящие. Злился: что толку в опыте, если нет возможности его реализовать? Например, какой опыт поможет ему нарисовать будущего человека? Разве самый умный и опытный дьяк Петра Первого сумел бы дать убедительное описание российского человека, скажем, двадцатого века? Какого же черта я берусь описывать людей, которым жить на Земле еще через двадцать, через тридцать веков?
…ты не поймешь ответа.
Нежный газовый шлейф, слабо светящийся, как тусклая радуга, вновь клубился вокруг ствола обожженной сосны. А какой смысл в таком вот однобоком общении? – совсем разозлился Веснин. «Ты не поймешь ответа». А что ты сделал, собственно, чтобы я смог понять?
Расслабься, сказал он себе.
Ты же сам с собой разговариваешь.
И усмехнулся. А лещ? А поведение Анфеда? А визг Нади? А эта невероятно чистая территория? А авторитетная убедительность начальника базы? А семь ступеней, наконец? Если я сейчас говорю сам с собой, то может, я говорю с собой – будущим?
Веснин покачал головой. Почему будущий я должен походить на газовый шлейф и говорить голосом Кубыкина? Почему будущий я так настойчиво напоминает о детстве, в котором не было ничего, ради чего стоит возвратиться? И сам удивился: неужели так уж ничего там не было? А летний сеновал, дыра в крыше, несколько волшебных звезд в дыре? А душное сено, долгий рев коровы, пускающей с губ стеклянные струйки прозрачной слюны? А молочный туман над рекой, кусочек желтого сахара к чаю, сладкая болтовня у костра, печеная в золе картошка?
