Алексей Калугин - Время – назад! (сборник)
Наверное, лицо мое было покрыто такими же отвратительными пятнами. По счастью, медное зеркало, которое я взял с полки, придавало всему, что в нем отражалось, желто-коричневые тона. Единственное, что я мог сказать, взглянув на себя в зеркало, так только то, что вид у меня был осунувшийся: глаза запали, нос заострился, щеки обвисли.
Забравшись в бадью, я не почувствовал прикосновения воды к своему телу. Я не мог сказать, насколько вода горячая, поскольку кожа моя вообще ничего не чувствовала. Возможно, это может показаться странным, но меня вовсе не пугала и даже не удивляла бесчувственность собственного тела. Я был мертв, а мертвый не должен ничего ощущать.
Чтобы еще раз убедиться в том, что это не сон, я взял шило и, подняв над водой ногу с почерневшими ногтями, вонзил его в стопу. Острое шило проткнуло стопу насквозь, но при этом я не почувствовал ни малейшей боли, а из раны не появилось ни капли крови.
Усмехнувшись, я воткнул шило в край бадьи и принялся мыться. В конце концов, если мне предстояло снова жить среди людей, то и выглядеть я должен был как человек, а не как живой мертвец.
Поскольку я не мог чувствовать исходящий от меня запах гниения, я старательно тер себя мочалкой, снова и снова ныряя с головой в воду. Во время одного из таких погружений я с некоторым удивлением понял, что могу находиться под водой сколь угодно долгое время, потому что, как и всякий мертвец, не испытывал потребности дышать. Мне нужно было набрать воздуха в грудь только в тот момент, когда я собирался что-то сказать.
Решив, что уже смыл с себя весь трупный запах, я попытался оттереть и пятна на коже. Я старательно тер мочалкой большое темно-синее пятно на левом предплечье до тех пор, пока с руки не начала слезать кожа.
Выбравшись из бадьи, я обтер свое ужасное тело, оделся в приготовленные чистые одежды, перевязал руку полоской белой материи и, расчесав волосы, вышел к сестрам.
По тому, как напряглись их лица и опустились уголки губ, я понял, что от меня по-прежнему смердит.
– Ты превосходно выглядишь, Лазарь. – Губы Марии расплылись в натянутой улыбке. – Но…
– Что?
Не знаю, что увидела сестра в моих мертвых глазах, только лицо ее внезапно сделалось белым, как саван. Дернув подбородком, словно пытаясь проглотить застрявший в горле кусок, Мария опустила взгляд к полу.
– Ты был мертв четыре дня, Лазарь, – тихо произнесла она.
– Я и сейчас мертвый, – спокойно ответил я сестре.
Мой голос скрипел и скрежетал, точно мельничные жернова, перетирающие крупный речной песок.
– Нет-нет, – быстро затрясла головой Мария. – Иисус воскресил тебя к жизни.
– Он заставил мой дух вернуться из Небытия, – возразил я сестре. – Но я по-прежнему мертв. – Я слегка развел руки в стороны. – И я не понимаю, зачем он это сделал.
– Он совершил великое чудо, прославляющее Бога, Сыном которого он является, – ответила на мой вопрос Марфа.
Взгляд ее при этом сиял так, словно в нем отражался тот самый Божественный Свет, о котором так много говорит Назаретянин.
– Может быть. – Я решил не спорить с сестрами. – Но мне от этого не легче.
– Иисус сказал, что тебе потребуется какое-то время для того, чтобы вернуться к обычной жизни, – сообщила мне Мария.
– А он, часом, не сказал, когда от меня перестанет вонять? – с усмешкой поинтересовался я.
– Иисус сказал, что мы должны верить, – смиренно склонила голову Мария.
– Верить? – Я снова не сумел удержаться от усмешки. – Он считает, что если я буду верить, то мое тело перестанет гнить?
– Ты снова жив, Лазарь…
– Я по-прежнему мертв, сестра. Разве ты не чувствуешь, как от меня смердит?
– Тебе просто нужно будет еще раз как следует помыться, – сказала. – А пока тебе поможет это. – Сестра протянула мне кувшинчик с благовониями.
– Откуда это у тебя? – удивился я. – Благовония стоят немалых денег. Или за те четыре дня, что я был мертв, жизнь стала иной?
– Эти благовония велел передать тебе Иисус, – сказала сестра. – Он знал, что первое время у тебя могут возникнуть проблемы.
– Он всегда и обо всех проявляет заботу, – тут же добавила Мария.
Я не стал спорить с сестрами. Просто скинул с плеч хитон и опустил его до пояса, позволив им умастить мое разлагающееся тело благовониями.
После того как запахи лаванды, шафрана и мира заглушили вонь гниющей плоти, я снова надел хитон и сел к столу.
– Ты, должно быть, ужасно голоден, – с доброй материнской улыбкой посмотрела на меня Марфа. – Ты ведь не ел четыре дня.
В этом она ошибалась. Глядя на блюда, которые в нашей семье подавались на стол разве что только на Пасху, до которой оставалось еще шесть дней, я не испытывал ни малейшего желания что-либо съесть. Мертвые не нуждаются в пище.
Чтобы не обидеть сестер, я проглотил пару маленьких кусочков маринованной рыбы и ломтик вареного мяса. Еда не доставляла мне удовольствия, поскольку я не чувствовал ее вкуса.
Надеясь избавиться от сухости в горле, я выпил большую чашу воды с лимонным соком. Вернее, не выпил, а, запрокинув голову, влил воду себе в горло.
Влага во рту держалась всего пару минут. После этого язык мой снова превратился в сухое мочало, а выпитая вода стала распирать живот с такой силой, что мне пришлось выйти на двор.
Забежав за угол, я обхватил живот руками и согнулся пополам, почти коснувшись головой земли. Вода потекла из меня через рот и нос. Вместе с ней выскользнули и те кусочки пищи, что я проглотил.
Освободив желудок, я вновь вернулся к сестрам.
– Все в порядке? – спросила Мария.
Я улыбнулся и присел к столу. Но ни есть, ни пить я уже не стал.
– Сегодня жители Вифании готовят Иисусу вечерю, – сказала Мария. – Он хочет, чтобы и ты на ней присутствовал.
– Я никуда не пойду, – покачал головой я.
– Вечеря устраивается по случаю твоего воскрешения, – с укором посмотрела на меня сестра. – Если ты не явишься на нее, как после этого станем мы смотреть людям в глаза?
В этом Мария была права. Мне-то, поскольку я был мертв, не было никакого дела до того, что станут думать и говорить обо мне люди. А сестрам жить среди них, даст Бог, еще не один год.
– Хорошо, я приду на вечерю.
* * *Перед тем как выйти из дома, сестры еще раз умастили мое тело благовониями. Стоя перед ними обнаженным по пояс, я обратил внимание на то, что трупные пятна на теле моем сделались еще больше и насыщеннее по цвету. Это означало, что вскоре никакими благовониями невозможно будет перебить мерзкий смрад, исходящий от разлагающейся плоти. Но сестрам я ничего говорить не стал. Пусть до времени тешат себя надеждой, что их умерший брат снова к ним вернулся.
Вечеря была устроена в саду за селением, в котором росли смоквы и лимонные деревья. Когда мы с сестрами подошли к поляне, все приглашенные были уже на месте. Для обычных гостей на траве были расстелены вышитые покрывала. Назаретянину же с его учениками были постелены ковры. Вокруг поляны толпились простые люди, не приглашенные к столу. Среди них были как мои бывшие односельчане, так и жители близлежащих селений, которые, услышав о чуде, совершенном Назаретянином в Вифании, поспешили сюда, чтобы собственными глазами узреть восставшего из мертвых.
Завидев нас, Назаретянин приподнялся на локте и призывно взмахнул рукой:
– Иди сюда, Лазарь! Здесь для тебя оставлено место!
– Иди, – тихо шепнула мне Мария. – Сын Божий зовет тебя.
И снова я не стал спорить с сестрами. Оставив их, я подошел к тому месту, где возлежал на ковре Назаретянин. Поджав ноги, он освободил место, чтобы я смог присесть.
– Ну, как ты себя чувствуешь, Лазарь? – улыбнувшись, негромко спросил он.
– Как и должен чувствовать себя покойник, – так же тихо ответил я.
Назаретянин усмехнулся и пригубил кубок, наполненный красным виноградным вином.
– Зачем ты это сделал? – спросил я.
– Во славу Божию, – ответил Назаретянин, поставив кубок на землю рядом с собой. – Я есмь воскресение и жизнь. Верующий в меня, если и умрет, оживет.
– Но я-то в тебя не верю, – сказал я.
Назаретянин даже бровью не повел.
– Зато посмотри, сколько людей собралось здесь, чтобы взглянуть на тебя, – наклонившись ко мне, заговорщическим полушепотом произнес он. – И все они теперь уверуют в Сына Божьего.
– И что с того?
– Вера спасет людей.
– Людям нужна не вера, а хлеб каждый день.
Назаретянин хотел было что-то мне ответить, но, заметив, что в его сторону направляется сестра моя Мария, обратился к ней:
– Что хочешь ты, женщина?
Мария молча опустилась на колени и из кувшина, который находился у нее в руках, вылила на ноги Назаретянина не меньше фунта драгоценного мира, после чего, склонившись к самой земле, отерла ноги его своими густыми черными волосами.
По воздуху поплыли волны благоухания, и народ, столпившийся вокруг поляны, на которой свершалась вечеря, восторженно загудел.
