Алексей Калугин - Время — назад!: Фантастические рассказы.
Обзор книги Алексей Калугин - Время — назад!: Фантастические рассказы.
Алексей КАЛУГИН
Время — назад!: Фантастические рассказы.
СОДЕРЖАНИЕ
Рождество рядового Берковица. Рассказ
Колдун. Рассказ
Рассвет потерянных душ. Рассказ
Побочный эффект. Рассказ
ДЕНЬ ЗА ДНЕМ
Больше хороших новостей. Рассказ
Только один день. Рассказ
Поделись со мной своей печалью. Рассказ
Реквием по мечте. Рассказ
Большая литература. Рассказ
Империя подставилась под удар. Рассказ
РУКА ОБ РУКУ
Голова-комод. Рассказ
В саду. Рассказ
Разлученные. Рассказ
Завтра, вчера, всегда. Рассказ
Свой Марс. Рассказ
Смысл жизни по Юрию Семецкому. Рассказ
Сезон открыт. Рассказ
ВОЗДАЯНИЕ
Убирайтесь вон из моих снов! Рассказ
Время — назад! Рассказ
А у нас — декаданс! Рассказ
Советник по культуре. Рассказ
Старики. Рассказ
РЕФЛЕКСИЯ
Синдром Лазаря. Рассказ
Крылья над миром. Рассказ
Срывающий Маски. Рассказ
Лжец. Рассказ
ПЕРВАЯ МАРСИАНСКАЯ
Рождество рядового Берковица
Мне казалось, что я умер. Черт возьми, это было совсем не так уж плохо, как может показаться живым. В особенности человеку, которому ни разу не довелось побывать на нашей передней линии обороны в тот момент, когда трагги ведут массированный артобстрел.
Мне казалось, что умерли все.
Я — это уж само собой. А также командир нашего расчета лейтенант Шнырин и двое моих приятелей — рядовые Динелли и Берковиц, — с которыми мы вот уже пятую неделю сидели в грязной, вонючей песчаной яме, рядом со здоровенным стальным монстром, из которого мы время от времени, выполняя приказы командования, палили куда-то в небо. Весь расчет строился на том, что наши снаряды непременно угодят в окопы траггов. Возможно, так оно и было. Да только нам об этом ничего не было известно. Мы предпочитали не высовываться за бруствер. Так было проще — война превращалась в набор рутинных действий, которые каждый из нас должен был совершать.
Так продолжалось до тех пор, пока шальной снаряд траггов, пролетевший по какой-то совершенно немыслимой траектории, не взорвался, зарывшись в заднюю стенку нашего окопа.
Наибольшее удовольствие мне доставляло полное безмолвие, присущее, как оказалось, потустороннему миру. Тишина на войне — сама по себе вещь почти немыслимая. Все время вокруг тебя что-нибудь грохочет, стреляет или взрывается. На худой конец, командир орет как оглашенный, пытаясь перекричать треск статических помех в надежде, что его доклад будет услышан на командном пункте. В такие минуты у меня порою возникали сомнения, есть вообще кто живой на противоположном конце линии связи или же лейтенант просто бросает слова в пустоту, дабы убедить себя и нас, что командование о нас пока еще не забыло?
Нет, конечно же, о нас не забывали. Доставка провианта, воды, почты и — что самое главное! — боеприпасов осуществлялась бесперебойно. Незадолго до накрывшего нас взрыва с той стороны песчаной пустыни, которую мы отчаянно обороняли, к окопу подъехал радиоуправляемый автокар и свалил на землю груду алюминиевых ящиков. Ко всеобщей радости, среди стандартных маркированных контейнеров оказался и мешок с почтой.
Разбросав в сторону ворох газет, которые давно уже никто не читал, мы выгребли из мешка письма. Три письма лейтенанту Шнырину, одно — мне и по два Динелли и Берковицу.
Последнему, помимо писем, предназначалась еще и небольшая картонная коробка.
— Это от мамы, — благоговейным полушепотом сообщил Берковиц, взяв в руки посылку.
Мы все затаив дыхание наблюдали, как он открывал коробку. Словно надеялись, что сейчас произойдет чудо.
Но чуда не произошло. В коробке находился торт домашней выпечки, от которого за то время, пока посылка проходила по всем инстанциям армейской почты, а затем летела с Земли на Марс, остались только сухие, как камень, бесформенные и местами заплесневевшие куски. Берковиц попытался было погрызть один из них, размочив предварительно в кружке с горячим чаем, но, едва только попробовав то, что получилось, выплюнул и закинул коробку в дальний угол окопа, где у нас находилась мусорная куча.
Но предварительно Берковиц достал из коробки пару красных шерстяных носков ручной вязки. С ними-то за время доставки ничего не случилось.
Натянув один из носков на руку, Берковиц сначала понюхал его, а затем, чуть наклонив голову, медленно провел им по грязной, заросшей недельной шетиной щеке.
Неожиданно выражение лица Берковица изменилось. Он быстро сдернул носок с руки. В руке, зажатая между средним и указательным пальцами, осталась небольшая прямоугольная открытка, на которой была изображена наряженная елка.
— Это что еще такое? — удивленно посмотрел на открытку лейтенант.
Берковиц перевернул небольшой глянцевый прямоугольник и прочитал текст на обратной стороне открытки.
— Поздравление с Рождеством, — сказал он.
И его тонкие губы расплылись в счастливой улыбке.
— С Рождеством? — удивленно переспросил я. — Разве уже был Новый год?
— У вас, русских, все не как у людей, — усмехнувшись, махнул на меня рукой Динелли. — Рождество приходит на неделю раньше Нового года.
— Да ну? — недоверчиво посмотрел я на Динелли: итальянец был мастером на всевозможные розыгрыши.
— Точно, — кивком подтвердил его слова лейтенант Шнырин. — У католиков Рождество наступает на неделю раньше Нового года.
— Слушай, а ты разве не еврей? — спросил я у Берковица.
— Еврей, — кивнул тот.
— Так какой же ты в таком случае католик?
— А я и не говорю, что католик.
— Разве у евреев тоже бывает Рождество?
— Рождество давно уже стало для всех праздником, не имеющим никакого отношения к религии, — ответил Берковиц, — Это что-то вроде подготовки к празднованию Нового года.
— Где же в таком случае официальное поздравление от командования? — поинтересовался Динелли.
— Откуда мне знать? — пожал плечами лейтенант. — Кто-нибудь вообще-то знает, какое сегодня число?
Ответить ему не смог никто.
С того момента, как мы десантировались на Марс, время для нас перестало существовать. Оно исчезло неизвестно куда: то ли оказалось разорванным в клочья воющими, словно бешеные псы, снарядами траггов, то ли растворилось в нашем собственном тягостном ожидании очередного артобстрела. Наверное, и красноватые марсианские сумерки также не способствовали быстрой и безболезненной адаптации к новому режиму смены дня и ночи. Хотя, скорее всего, все дело было в том, что после недельного пребывания в окопах всем нам стало до такой степени омерзительно и одновременно безразлично все, что происходило вокруг, что мы подсознательно перестали обращать внимание на ход времени. В конце концов, не все ли равно, как долго ты просидишь в грязном, вонючем окопе, питаясь просроченными консервами, вызывающими не столько чувство насыщения, сколько мучительную изжогу, и запивая их абсолютно безвкусной коричневатой бурдой, которую в зависимости от того, что значилось на этикетке, мы называли то чаем, то кофе, если в конечном итоге всех нас ожидал один и тот же подарок — случайно залетевший в окоп вражеский снаряд.
Случайно, потому что конкретно в наш или в чей-то другой окоп трагги, конечно же, не целились. Они просто молотили наугад по нашей территории. А мы отвечали им тем же.
Такая война могла продолжаться до бесконечности.
Но вот из-за чего она, собственно, началась, мы, те, кто вот уже без малого два месяца сидит, зарываясь все глубже в красноватый марсианский песок, скорее всего, никогда уже не узнаем. Войну начинают президенты и стоящие за их спинами генералы. Нам же, простым рядовым, сержантам, как, впрочем, и младшим офицерам вроде командира нашего артиллерийского расчета лейтенанта Шнырина, предоставляется только право геройски погибнуть на этой войне. Если полистать газеты, которые мы давно уже не читаем, то на страницах, где речь идет о боевых действиях, можно найти списки особо отличившихся и получивших за это высокие правительственные награды солдат, а рядом — описания совершенных ими подвигов. Возможно, на Земле кто-то и принимает эти сводки за чистую монету, но мы-то отлично знаем, чего они стоят. Человека разорвало на куски снарядом траггов, когда он вылез из окопа, чтобы, спустив штаны, посидеть спокойно на корточках пару минут в стороне от всех, а в газете напишут, что он геройски погиб во время боевой операции, до конца исполнив свой воинский долг.
