Дэвид Файнток - Надежда узника
– Можно, я пойду на свой матрац, сэр? – взмолился Берзель.
Бедняга. Надо его отпустить, а то разревется.
– Конечно. Ваше поведение заметно улучшилось, мистер Берзель. Так держать.
– Спасибо, сэр! – С благодарственной улыбкой и облегчением он ретировался на свой матрац.
– Никки, нам принесли завтрак. Я открыл глаза. Анни улыбнулась. Какая радость! Впервые за столько времени!
– Спасибо, лапочка.
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально. – Я сел, трясясь от лихорадки, набросился на хлеб и чуть теплый кофе.
После завтрака я снова заснул. Проснулся во второй половине дня, с трудом встал.
– Мистер Берзель, подайте маску, – приказал я.
– Вот она, – протянул маску Алекс. – Как самочувствие?
– Сносное.
Я нацепил маску, газ показался каким-то удушливым. Ночью кашель усилился. Утром, когда охранники принесли завтрак, я потребовал встречи с Лаурой Трифорт, но они даже не соизволили ответить. В обед я повторил требование. Поздно вечером, когда я уже ворочался в лихорадочной дремоте, Лаура наконец явилась.
– Вызывали? – сардонически спросила она.
– Вы уже добились своего. Революция свершилась. Зачем вы нас держите в тюрьме?
– После вашей пламенной речи на собрании я укрепилась в мысли, что вас надо изолировать, чтобы не допустить русской гражданской войны.
– Что вы имеете в виду?
– Я думала, вы знаете историю вашей Земли.
– Отпустите нас.
– Придет время – отпущу. Как вы себя чувствуете? Откуда такая забота?
– Хватит играть в кошки-мышки, Лаура, – вмешался Мантье, – лучше сразу сделай то, что задумала.
– Потерпи, Фредерик, скоро я вас всех выпущу.
– Что ты готовишь? Выстрел при попытке к бегству? – спокойно спросил Мантье.
– Не говори глупостей. Тебя арестовала не я. – Лаура резко развернулась и вышла.
– Мы ведь не можем отменить Республику, так чего она нас держит? – раздраженно спросил я.
– Упивается властью. Ей нравится видеть нас беспомощными, – предположил Толливер.
Мантье бросил на меня странный взгляд, но промолчал. Через несколько минут он попросил Алекса, Толливера и Берзеля отвести меня в санузел, чтобы поговорить со мной наедине.
– Нет, – отказал Толливер, – я вам не верю.
– Отставить, Толливер, – приказал я. – Мы уже были с ним наедине.
Нехотя Толливер подчинился. Меня отнесли в туалет.
– Как вы себя чувствуете? – тихо спросил меня Мантье, когда остальные вышли.
– Нормально, – соврал я, но тут же закашлялся. – Иногда, – добавил я. На самом деле я валился с ног от слабости. – Фредерик, если хотите что-то сказать, говорите прямо!
– У вас покраснело лицо: усилились приступы кашля.
– Неудивительно, ведь нас плохо кормят, не проветривают камеру, то есть комнату.
– Это верно, но ваше состояние заметно ухудшилось лишь со вчерашнего дня.
У меня уже не было сил стоять, я опустился на стул.
– Возможно, – согласился я, – но теперь у меня есть маска. Она поможет.
– В этом-то все и дело. Именно вчера вы начали дышать этими газами.
– Вы хотите сказать… – Я оцепенел от страшной догадки. – Лаура заменила дыхательную смесь в баллоне?
– Зачем же еще она вернула вам маску?
– Если бы она хотела моей смерти, то просто застрелила бы. Зачем ей такие сложности?
– Подумайте…
– Хватит! – Я дернулся и вдруг почувствовал в кармане штанов завернутую в лоскуток бритву.
Говорить ему о бритве нельзя. Ни в коем случае! Впрочем, что-то не похож Мантье на предателя. Может быть, Лаура действительно подсунула мне отраву? Если нет, тогда, может, инсинуации Мантье являются частью какой-то замысловатой игры? Зачем Лауре моя смерть? Зачем ей подсаживать мне шпиона?
– Капитан, сделайте мне одолжение, – попросил Мантье.
– Что я могу для вас сделать?
– Я не намного переживу вас. Насколько я понимаю, вы обладаете правом принимать исповедь. Я хочу исповедаться перед смертью.
– Шутите? Вам нужен священник.
– Но ведь вы являетесь представителем Церкви.
– Только на борту корабля.
– Если бы ваш корабль приземлился на необитаемой планете, вы остались бы представителем Церкви для вашего экипажа?
– Да.
– Считайте нас путешественниками, залетевшими на такую планету.
– Но…
– Мне не к кому больше обратиться! – воскликнул Мантье.
Я призадумался. Не будет ли с моей стороны богохульством играть роль священника в таинстве покаяния? Имею ли я такое право? Сосредоточившись, я долго припоминал уставы и наконец тяжко вздохнул. Если это и будет грех, то на мне. Не на Мантье.
– Ладно. Если бы я был вашим капитаном, то прежде всего сказал: восстание против законной власти является преступлением против самого Господа Бога.
– В подпольном движении я участвовал, но революции не совершал, – возразил Мантье.
– Ваше подпольное движение противозаконно.
– Я участвовал лишь в обсуждениях, не более того.
– Деньги? Иная помощь?
– Было, – признался Мантье, краснея. – Но я не знал, куда идут деньги.
– Пока я здесь, на вашей планете, вы не можете ссылаться на то, что Правительство ООН вас покинуло, а значит, вы должны подчиняться его законам.
После долгого молчания Мантье согласился:
– Ладно.
– Вы раскаиваетесь в ваших грехах?
– Да.
– Во имя Отца, Сына и Святого Духа… Когда исповедь закончилась, Мантье поблагодарил меня, и мы вернулись в комнату. Я едва добрался до своего матраца. Очнувшись после тяжелого сна, я почувствовал себя еще хуже. Вся грудь болела. Когда тюремщики принесли пищу, Толливер потребовал, чтобы меня отвезли в клинику, но они его как будто не слышали.
Проснувшись в следующий раз от страшного приступа кашля, я понял, что жить мне осталось недолго, и подозвал к себе Мантье и Толливера.
– Фредерик, – зашептал я, – мне не остается ничего другого, как верить вам. Ради спасения вашей души мне бы хотелось, чтобы я не ошибся. – Я приложил палец к губам и под изумленными взорами Мантье и Толливера извлек из кармана бритву, отдал ее Толливеру. – Может быть, пригодится… Я вряд ли смогу быть полезен. А вам, Фредерик, в качестве оружия придется воспользоваться стулом или еще чем-нибудь.
– Найду из чего сделать дубинку.
– Только не ввязывайте в это дело Анни и Берзеля. И Алекса. Я постараюсь отвлечь охранников. Возможно, мне придется кричать, даже визжать. Попробуем сделать это сегодня вечером. Тянуть до утра опасно.
Когда мы обо всем договорились и я отпустил Мантье и Толливера, ко мне подошел встревоженный Алекс.
– Что вы затеяли?
– Ничего, – буркнул я. Как же противно врать!
– Но вы о чем-то шептались, – настаивал Алекс.
– Кто ты такой, чтобы требовать отчета у капитана? – вспылил я.
Алекс опустил глаза.
– Извини. – В его голосе чувствовалась обида. Мое сердце стучало с надрывом. Я скоро умру, так зачем омрачать последние часы ссорой с другом?
– Алекс, прости. Наклонись ближе. – Он наклонился, и я прошептал ему в ухо:
– Сегодня, когда нам принесут ужин, будет жестокая драка. Как только услышишь шаги охранника в коридоре, немедленно уводи Анни и Берзеля в туалет. Сидите там, пока все не кончится. Ты ответственен за их жизни.
– А как же ты?
– Со мной все будет в порядке.
Алекс пристально посмотрел мне в лицо и наконец согласился:
– Хорошо, мистер Сифорт.
Мне хотелось сказать ему что-нибудь еще, хотя бы два слова. Но что можно сказать, когда у стен есть уши?
– Мистер Тамаров…
– Что?
– Вы хороший офицер. И всегда им были.
– Спасибо, мистер Сифорт. – Алекс расправил плечи.
Я улыбнулся и вскоре уснул. Проснулся я слишком поздно, когда охранники уже ушли. Проклятье! Обругав себя последними словами, я подозвал Алекса и попросил:
– Мистер Тамаров, можете не спать всю ночь и разбудить меня до рассвета?
– Да, мистер Сифорт.
– Тогда так и сделай. Неуверенно подошел Толливер.
– Капитан, поймите меня правильно, я ни в коем случае не хочу вас обидеть…
– Говорите прямо.
– Я имею в виду ваше здоровье. Если с вами что-то случится, как нам быть? По-прежнему считать себя офицерами Военно-Космических Сил?
– Считать? – возмутился я. – Вы есть и будете офицером Военно-Космических Сил, пока вас не отправят в отставку.
– Каких Военно-Космических Сил? Где они?
– Здесь. И я, и вы представляем здесь Правительство ООН.
– Пока вы еще живы, сэр, скажите, кто главнее: я или мистер Тамаров?
Пришлось призадуматься. Алекс старше по званию, но числится в отпуске по болезни, а значит, по уставу не может командовать Толливером. Более того, Алекс утратил важные для службы воспоминания. Ничего не поделаешь, придется смириться с горькой правдой.
– Вы главный, – ответил я.
– Есть, сэр.
– Разве скоро рассвет? – простонал я.
– Да. Проснись же! – тормошил меня Алекс.
