Геннадий Прашкевич - Великий Краббен (сборник)
«Ну и что? – похохатывал Мишин. – Все так живут, и ты живи. Вот когда заработает мой аппарат, сразу поймешь, в чем дело. И выкинь ты, наконец, из головы этого Мельничука. Зри в корень!»
Глава седьмая
Жена сварила кофе.
– Давай никогда не ссориться, – с тайным значением предложила она. – Ты только попробуй, как вкусно. Это настоящий кофе, – подчеркнула она. – Без всяких вытяжек. Его привезла из Нигерии жена Довгайло, они ездили в длительную командировку. А ты, – все с тем же тайным значением намекнула она, – никак не хочешь оторваться от своих дурацких приборов. Тебя, между прочим, ценят. И Мельничук. И Хозин. И Довгайло. Говорят, что ты настоящий ученый, только робкий, все больше держишься за классическое наследие. Ты покайся. Ну что тебе стоит, милый? Прямо на Ученом совете покайся. Ну что тебе Ньютон? Он британец, не наш человек. А за Мельничука – коллектив, он дерзкий. Вот сам смотри, – доверчиво предложила она. – Я роняю чашку, и она разбивается. Может, ее притягивает земля, а может, на нее со стороны давит какая-то особенная сила. Какая разница, в сущности? Что ты ходишь к этому Мишину? Ты покайся! Прямо на Ученом совете покайся. Тогда мы поедем в длительную заграничную командировку. Не все ли равно, сила всемирного тяготения или сила всемирного давления? Чашка-то все равно разбивается.
Николай Владимирович неуверенно заметил:
– Ты это зря. Не все новое и дерзкое является истиной.
– Ну, дирекции виднее, – надулась жена. – Я не первый год работаю у профессора Мельничука. Знаю, что он думает о своих сотрудниках. Он о своих сотрудниках очень заботится. И тебя ценит. Только, говорит, очень уж ты находишься под влиянием Мишина. А он опять что-то удумал. То ли Бога найти, то ли подслушать мысли Вселенной. Наверное, профессор Мельничук уберет Мишина из института – по сокращению штатов. Если ты поспособствуешь Мельничуку, то получишь лабораторию.
– Что за бред? – Николай Владимирович нервничал. – Где моя вельветовая куртка? Через час Ученый совет. Я был и остаюсь на стороне Ньютона!
– Вот и сиди в старой квартире!
– Если уж говорить, то…
– Если уж говорить, то у Ньютона был просторный дом! – всхлипнула жена. – Я сама видела на картинках. И у него был сад. А в саду росли яблони.
– У нас тоже будет.
– Тогда не ходи к Мишину!
– А что? Он сегодня звонил?
– Звонил, конечно. Каркает, как ворона, в трубку. Как вы там, дескать? Да так же, говорю, как вчера. А он каркает: так не бывает! Ну, скажи, ну вот скажи мне, зачем он так каркает? Я ведь права! Чашка все равно разбивается!
Допив кофе, Николай Владимирович вышел на улицу.
Он любил свой городок, затерянный в черной сибирской тайге.
Торговые ряды, детские ясли, слева Дом ученых с как бы заштрихованными, как бы не прорисованными верхними этажами. Темные сосны. Значительная тишина. До Ученого совета вполне можно успеть заглянуть к Мишину. Даже обязательно надо заглянуть. Приказ о сокращении штатов уже подписан, аппарат Мишина могут выбросить из института в любой момент.
А может, это и хорошо? – трусливо подумал он, вспомнив слова жены.
Пересекая площадь, кивнул знакомой даме, покупавшей яблоки в торговом ряду.
Совсем недавно, вспомнил, стоял здесь огромный склад… А до этого какая-то коновязь… А сейчас бегут автомобили, размазанные, размытые, как в старом кино… И безостановочно плывут по серому небу серые, как бы не прорисованные облака… В таком вот вечно меняющемся мире надоедает все время бороться за незыблемость мировых законов.
Эта мысль его взволновала.
Долой профессора Мельничука!
Лекции профессора Мельничука неграмотны по форме и неверны по содержанию!
Николай Владимирович свернул к черному входу и по узким полуподвальным коридорам старого лабораторного здания добрался до мощных двойных дверей, лишенных таблички, зато снабженных смотровым глазком.
– Мишин у себя? – спросил он рабочих, почему-то столпившихся у двери.
– У себя, у себя, – послышались недовольные голоса. – Он теперь даже ночует там. И никого к себе не пускает.
– А вы чего собрались?
– Нас послали. Приказ вышел. Приказано вынести аппарат Мишина. Выяснилось, что Мишин лжеученый. Его аппарат не вписан ни в какую тему, а энергии жрет будь здоров!
– Мельничук приказал?
– Он! Он! – зашумели рабочие.
Николай Владимирович сплюнул и определенным образом постучал костяшками пальцев по косяку. «Не открою! Сейчас не открою! – сварливо прокаркал из-за дверей Мишин. – Приходите после обеда, тогда сам все вынесу».
– Да я это! – крикнул Николай Владимирович, и рабочие сразу придвинулись к двери. Но он грозно остановил их и быстро юркнул в приоткрывшуюся дверь.
Мишин потирал руки. Мишин был страшно доволен.
Дьявольская металлическая конструкция, перевитая пестрыми проводами, поднималась под самый потолок. Наверху ее венчало нечто вроде направленной антенны, уставившейся в распахнутое окно. Экраны, выключатели, посеребренные приборные панели. «Видишь, как удачно получилось, – сварливо прокаркал Мишин. – Я колонки упер у сына. Он их до самого вечера не хватится. А если и хватится, то потерпит. В конце концов, музыкальный центр он купил на мои деньги».
– Там за дверью рабочие, – пожалел друга Николай Владимирович. – Может, мы сами вынесем твой аппарат? По крайней мере, ничего не сломаем. Я помогу. Поставишь в сарае на даче, а? Академик Капица тоже несколько лет работал на даче. Мельничуку донесут, он решит, что я все же уговорил тебя кончить дело миром. И даст мне большую лабораторию. А я заберу тебя к себе.
– Заберешь, заберешь…
– Не понимаю, чему ты радуешься?
– А тому, что мы не зависим больше от Мельничука! – торжествующе каркнул Мишин. – Вакуум не может не заполняться флюктуациями. А значит, флюктуируют сами геометрические структуры.
– Ну-ну.
В дверь постучали.
«Надеюсь, не Мельничук», – трусовато подумал Николай Владимирович.
Наверное, о том же подумал и усатый Мишин. «Вот ведь обесточат, сволочи!» – закаркал, полез он к какому-то решетчатому пульту, потянул на себя пластиковую рукоять. «Все услышим, все поймем», – непонятно бубнил он, а на панелях одна за другой вспыхивали разноцветные лампы, оживали экраны осциллографов. Из двух больших колонок, разнесенных под мрачным потолком лаборатории, набирая мощь, понеслись, обгоняя друг друга, странные, трудно идентифицируемые звуки. Или голоса… Невнятные, далекие… Будто из какого-то совсем другого мира…
– Неплохо, совсем неплохо, – сказал Редактор. – Седьмая глава начинает, наконец, получаться. Герой понемногу оживает. Вот страсти бы ему, решительности!
– В первом варианте он вполне был готов к поступку, – заметил Автор.
– В первом варианте он был драчлив, – возразил Редактор. – Мы с вами еле его уняли. Но теперь не мешало бы проявить характер.
– Во втором варианте он вполне готов был…
– Если и готов, то под давлением жены! И совсем не в том плане! Кстати, скажите, зачем ему такое громоздкое имя? Николай Владимирович. Никак не выговоришь. Наши читатели не любят громоздких имен. Давайте возьмем что-нибудь покороче. Скажем, Илья. Или Пётр. Или Пётр Ильич, а? – Редактор довольно потер руки. – И совсем не нужно цепляться за всяких второстепенных героев. Вот зачем, скажем, этот Мишин? Выбросить вместе с дурацким его аппаратом. Что за бредовая идея: подслушивать небо! Этак они и нас начнут подслушивать…
Глава седьмая
(Вариант отнюдь не последний)
Жена сварила кофе.
– Почему не чай? – удивился Пётр Ильич. – Я же иду на Ученый совет. Кофе возбуждает, а мне нельзя ошибаться. Вдруг правда в рассуждениях профессора Мельничука что-то такое есть? Ньютон никуда не денется, а вот мне никак нельзя ошибаться.
– Ну, Петя, Петя! – заволновалась жена, красивая, дородная женщина. – Я сейчас заварю. Хочешь зеленый? Значит, зеленый заварю. А ты на Ученом совете требуй лабораторию. Выступи против этого дерзкого Мишина, все равно его сокращают. Поддержи профессора Мельничука. Он умница… Он дерзает… Он всегда за новое… И память у него крепкая.
– Обещаю, милая, – все-таки Пётр Ильич нервничал. – Ты, конечно, права. Как всегда, права. Мельничук или Ньютон… Да какая разница, если чашка все равно разбивается? Главное – получить лабораторию. А там мы не только Ньютона, там мы и Мельничука пересидим!
– Ой, Петя…
– Ну что еще?
– У нас есть еще немного времени…
– Нет, нет, я лучше погуляю, – оборвал Пётр Ильич нежные притязания жены. – А по дороге забегу к этому Мишину. Он там совсем обалдел. Подслушивать Небо! Этак мы далеко зайдем!
