Олег Авраменко - Звёзды в ладонях
Земля медленно поворачивалась перед нами, и наконец из-за горизонта показался глубоко вдающийся в океан дельтовидный полуостров Индостан, иногда ещё называемый Индийским субконтинентом. Рита, её отец и Шанкар смотрели на него горящими глазами – этот маленький клочок суши был родиной их предков, которые более тысячи лет назад переселились на Махаваршу. У Шанкара даже заблестела на реснице слеза.
«Сейчас он опять скажет, что теперь может спокойно умереть, – подумал я, то ли с сочувствием, то ли с иронией, сам не пойму. – Вот только бы ещё ступить на эту землю – и можно смело отправляться в могилу…»
Но Шанкар ничего не сказал. Он просто смотрел на Индию жадным взглядом и молчал. Молчали также и Агаттияр с Ритой.
Что же касается меня, то я не питал отдельной привязанности к какой-то одной части планеты – слишком уж много кровей перемешалось в моих жилах. По одной из линий мои предки были из Центральной Европы, по другой – из Северной Америки и Британии, а предки матери моего отца как раз происходили из Индии. Я одинаково сильно любил всю Землю – от Северного полюса до Южного. И испытывал боль при мысли, что сейчас на ней хозяйничают чужаки…
Лайф Сигурдсон с нетерпением ждал появления Скандинавии, Рашель с Анн-Мари Прэнтан и Мелиссой Гарибальди – Франции, и только Арчибальд Ортега, который, как и я, был родом с Полуденных, полностью разделял мои чувства, равномерно распределённые по всей планете.
Впрочем, восторженно Арчибальд смотрел не только на Землю. Время от времени он украдкой бросал аналогичного содержания взгляды на Анн-Мари, а она отвечала ему благосклонными улыбками. Похоже, между ними намечался служебный роман. Если считать и меня с Ритой, то на нашем корабле было уже две парочки – многовато для такого небольшого экипажа. Но, с другой стороны, меня это радовало. В последние дни Ортега перестал смотреть на меня волком из-за Риты, и между нами наконец воцарились мир и дружба…
И всё-таки Шанкар не удержался. Правда, на этот раз он выразился немного иначе:
– Доживу ли я до того дня, когда смогу войти в священные воды Ганга?..
Вице-адмирал Клод Бриссо, который сопровождал нас в этой экскурсии по станции, отрывисто кивнул:
– Доживёте, сэр, не беспокойтесь. Мы всё-таки заставим этих мартышек освободить Землю. И очень скоро.
– Каким образом? – сразу поинтересовался Агаттияр. – Ведь вашу угрозу они не восприняли всерьёз.
– Следующую воспримут, – уверенно ответил дядя Рашели. – Вот дождёмся окончательного освобождения всех систем, предъявим им доказательства того, насколько мы сильны, а на десерт кое-что сообщим. Кое-что такое, от чего они сразу подожмут свои хвосты и дадут с Земли дёру.
– И что же именно? – не уступал профессор.
Вице-адмирал замялся:
– Пока это тайна. Большая тайна.
Рашель дёрнула его за рукав:
– Ну, дядя, расскажи! Пожалуйста.
Бриссо обвёл нас всех задумчивым взглядом и остановился на Анн-Мари. Та сказала:
– Мне известна эта тайна, вице-адмирал. Разумеется, неофициально, но из вполне надёжных источников.
Клод Бриссо покачал головой:
– Да уж, от вас, «эсбешников», ничего не утаишь… Ну ладно, так тому и быть, – сказал он, обращаясь прежде всего к Шанкару. – Вы полномочные представители наших союзников, так что… В общем, это новейшее бактериологическое оружие.
– Ого!.. – Лицо Агаттияра вытянулось. – Вы осмелитесь применить такую гадость? Заразить ею всю планету? А ведь последствия могут быть ещё почище ядерной бомбардировки.
– Только не в этом случае. Данные бактерии – результат многолетней работы наших ведущих биологов. Они были выведены ещё четверть века назад и с тех пор прошли надёжное тестирование. Они действуют крайне избирательно, только на организм габбаров, для всех других форм жизни, включая человека и даже близких родичей габбаров – земных горилл, они совершенно безвредны. Зато сами габбары мрут от них как мухи. После заражения фактически отсутствует инкубационный период, первые признаки болезни проявляются уже через полчаса, а спустя ещё три часа она поражает все их внутренние органы, после чего, в течение одного-двух часов, они дохнут. Кроме того, в генную структуру бактерий заложен специальный механизм, который в каком-то там тысячном поколении подавляет их репродуктивную способность, и все они гибнут, прекратив размножаться. Проще говоря, через шесть с половиной дней после атаки на Земле не останется ни одного габбара и ни единой «противогаббарской» бактерии.
Мне показалось, что Рашель сейчас запрыгает от восторга и станет хлопать в ладоши. Но ни того, ни другого она не сделала, просто на её лице отразилось глубокое, торжествующее удовлетворение.
«Господи! – подумал я. – Что они делают со своими детьми?!.»
– А как же риск мутаций, – не уступал Агаттияр. – Ведь мутировавшие бактерии могут не потерять репродуктивной способности. А потом приспособятся и к другим формам жизни.
– Нет, сэр, это исключено. Бактерии мутагенно устойчивые. Вдобавок в их ДНК привит специальный комплекс, который проверяет всю генную структуру и при малейшем отклонении уничтожает мутировавшую особь. Таких «контролёров» там несколько, и они как бы подстраховывают друг друга. Я же вам сказал, что работа над этим оружием велась четверть столетия, и учёные дают стопроцентную гарантию, что к исходу седьмого дня не останется ни единой бактерии.
Шанкар, который в течение всего этого разговора хранил молчание, наконец произнёс:
– Да, вице-адмирал, это весьма эффективное оружие. Но оно подобно джинну в бутылке – выпустишь его, а потом назад не загонишь. Я имею в виду не заражение Земли, тут я всё-таки склонен доверять вашим учёным, меня заботят социальные последствия такого акта. Боюсь, они будут не слишком положительные.
Клод Бриссо с мрачным видом кивнул:
– Целиком согласен с вами, месье Шанкар. Поэтому от души надеюсь, что до применения этого оружия дело не дойдёт и достаточно будет одной лишь угрозы.
2
Когда через час, осмотрев всю Землю целиком, мы уже собирались уходить, вице-адмирал Бриссо задержал меня:
– Капитан Матусевич, я хотел бы поговорить с вами лично.
Он провёл меня в соседнее со смотровым залом безлюдное помещение и сказал:
– Прежде всего, рад сообщить вам, что Вы представлены к высшей государственной награде нашей планеты – Ордену Наполеона Бонапарта. Его вручают только за самые выдающиеся заслуги перед Террой-Галлией и всем человечеством.
– Но, сэр… – пробормотал я, застигнутый врасплох. – Я же не совершил ничего выдающегося. Я просто воевал как все – не хуже, но и не лучше.
– Ну, тут как сказать. Крейсер под Вашим командованием был одним из лучших не только в бригаде и эскадре, но и во всём Первом Флоте. Впрочем, награждают Вас не за это, а за то, что Вы сделали на Махаварше. Благодаря Вам, Вашим решительным действиям, план верховного командования сработал безукоризненно, и ваша планета была освобождена с наименьшими потерями. По недавно полученным сведениям, ваше правительство тоже собирается наградить Вас, но это уже его внутреннее дело. А мы намерены отметить ваши заслуги своей наградой.
Я был страшно смущён и растерян, однако сумел взять себя в руки и осторожно заметил:
– Профессор Агаттияр и господин Шанкар сделали не меньше меня.
– Мы уже говорили с ними об этом. Намекнули, что хотим наградить их, но оба безапелляционно заявили, что награды заслуживаете именно Вы, что без Вас ничего не получилось бы. Так что этот вопрос закрыт. – Клод Бриссо решительно махнул рукой, как бы подчёркивая, что больше обсуждать нечего. – Но, собственно, я хотел поговорить с Вами о другом. Это чисто личное, семейное дело.
– Да?
– Так вот, при нашей первой встрече, увидев вас на экране, я был по-настоящему потрясён. Вы, наверное, не знаете этого…
– Знаю, сэр, – вежливо перебил его я, хотя старшего по званию, в общем-то, перебивать нельзя. Но сейчас между нами шёл чисто личный разговор. – Я успел увидеть фотографию капитана Леблана, прежде чем Рашель спрятала её.
Он кивнул:
– Ну, тогда мне будет легче рассказать всё остальное. После той первой встречи я был так заинтригован, что совершил небольшую бестактность, которая заключалась как в том, что я стал копаться в личной жизни других людей, так и в том, что использовал для этого своё служебное положение. Словом, я сделал запрос на Терру-Галлию и поручил одному доверенному человеку, кое-что разузнать о семье моего зятя Жофрея. Вчера я получил результаты его неформального расследования. И вкратце история такова. В 3461-ом году, когда началась война с Иными, некий Владимир Матусевич работал в посольстве Вилии на Терре-Галлии. У него был сын Стефан, шестнадцати лет, который учился в обычной галлийской школе, где училась и девушка по имени Жюли Леблан. Ребята дружили уже несколько лет, Стефан был частым гостем в семье Лебланов, а Жюли нередко бывала у Матусевичей. И те и другие родители подозревали, что между их детьми есть нечто гораздо большее, чем просто дружба. Однако с началом войны Владимир Матусевич отправил жену, сына и обеих дочерей на родину, полагая, что там они будут в бо́льшей безопасности, чем на Терре-Галлии. Но он жестоко просчитался – вскоре Вилия подверглась атаке вражеских войск, и в результате долгих и кровопролитных боёв планета была оккупирована. Как теперь выяснилось, из всей семьи Матусевичей уцелел только Стефан, который был депортирован на Махаваршу. Насколько я понимаю, он и был Вашим предком. – Клод Бриссо сделал глубокую паузу, давая мне время осмыслить всё услышанное, после чего продолжил: – А между тем, через восемь с половиной месяцев после отъезда юного Стефана с Терры-Галлии у Жюли Леблан родился мальчик, которого она назвала Владом. Она не скрывала, чей это сын, и Владимир Матусевич принимал активное участие в воспитании внука, но так и не смог убедить Жюли дать малышу фамилию отца. Маленький Влад остался Лебланом, а Жофрей Леблан был внуком его внука. – Вице-адмирал развёл руками. – Вот и вся история, капитан. Ничего сверхъестественного в вашем сходстве с отцом Рашели нет. Это всего лишь ваши общие игрек-хромосомы, которые в пятом поколении выкинули такой конёк, сделав вас, дальних родственников, похожими как братья-близнецы.
