Олег Авраменко - Звёзды в ладонях
Обзор книги Олег Авраменко - Звёзды в ладонях
Олег Авраменко
Звёзды в ладонях
Посвящается Наталочке.
Пролог
Потерянное небо
С раннего детства я любил смотреть в ночное небо, густо усеянное множеством ярких звёзд. Их было свыше восьмидесяти тысяч, видимых невооружённым глазом, и около миллиона – заметных даже в слабенький телескоп. Они сплетались в затейливые узоры и превращали небосвод моей родной планеты в сверкающий ажурный купол, к которому так хотелось дотянуться рукой и зачерпнуть оттуда горсть мерцающих огоньков…
Звёзды казались мне такими близкими, такими доступными. Они завораживали меня, гипнотизировали, влекли к себе с необычайной силой. Глядя на них, я забывал обо всём земном и мыслями устремлялся вверх, к бескрайним космическим просторам. Я не понимал, как люди могут жить под таким потрясающим небом и не думать о звёздах, сияющих в вышине.
Но приходилось.
Приходилось жить, не думая об этом, ибо думать было мучительно больно. Думать – значило страдать, терзать себя напрасными надеждами и тешиться несбыточными мечтами. Думать – это ворошить трагическое прошлое, переживать за унылое настоящее и с тоской смотреть в безрадостное будущее. Гораздо легче было жить бездумно. Просто жить – и не смотреть в небо. Не видеть звёзд, которыми мы когда-то владели и которыми так бездарно распорядились. А в конечном итоге мы их потеряли. Потеряли навсегда, безвозвратно.
Звёзды снова стали чужими, далёкими, недосягаемыми. Они отвергли нас, и мы смирились с их приговором. Не сразу, не безропотно – но смирились. И вернулись к земным делам, стараясь не поднимать взгляд к небу.
Некогда могущественная человеческая цивилизация оказалась расколотой и рассеянной по Галактике. Среди ста миллиардов звёзд, как песчинки в океане, затерялись несколько десятков миров, оставленных в распоряжение людей. Миров, превращённых в огромные космические резервации для умирающего человечества.
К числу таких резерваций принадлежала и планета Махаварша. С санскрита её название переводилось как «Великая Страна», однако на самом деле она была просто большой тюрьмой. А я был одним из её узников…
Глава первая
Рашель
1
Земля неумолимо приближалась. Внизу проплыли продолговатые корпуса гидропонного комплекса, сверкнула на солнце извилистая лента реки и потянулись полосы свежей пашни. А впереди по курсу, у самой кромки горизонта, уже виднелись строения аэропорта.
Не дожидаясь предупреждения диспетчера, я выпустил шасси. С технической точки зрения это было совершенно бессмысленно, однако правила есть правила – их надо выполнять. Чиновникам из Управления по безопасности полётов не втолкуешь, что гружённый под завязку суборбитальный лайнер весом в двадцать тысяч тонн способен лишь стоять на своих колёсах. Ну и ещё – медленно передвигаться по лётному полю. Но уж никак не садиться со скоростью пятисот километров в час. В том невероятном случае, если одновременно откажут антигравы лайнера и взлётно-посадочной полосы, ни одно шасси не спасёт от катастрофы. Слишком уж велика вертикальная составляющая импульса – скорости, умноженной на массу.
– Центр Управления – восемьсот тридцать второму, – послышался из динамика насыщенный женский альт. – Последняя проверка перед касанием. Доложите о состоянии бортовых систем.
– Все бортовые системы функционируют нормально, – отрапортовал я. – Расчётное время до касания – пятьдесят секунд. Подтвердите окончательную готовность полосы.
– Готовность подтверждаю. Мягкой посадки, восемьсот тридцать второй.
– Спасибо, Центр. Приземляюсь.
Достигнув границы лётного поля, лайнер с ощутимым толчком вошёл в область отрицательной гравитации и стремительно заскользил над ровным бетонным покрытием посадочной полосы.
– Есть касание! – произнёс я. – Начинаем торможение.
Заработали на полную мощность бортовые антигравы, отклонив суммарный вектор силы тяжести в противоположную от направления движения сторону. Теперь лайнер как бы взбирался в гору, быстро сбрасывая скорость, а его кинетическая энергия, преобразованная в потенциальную, поглощалась полем искусственного тяготения.
– Скорость четыреста километров в час, – сообщила диспетчер. – Триста… двести… сто пятьдесят… сто… семьдесят… пятьдесят… Последний километр пробега.
Я начал сбавлять мощность антигравов, замедляя торможение, а метров через пятьсот и вовсе отключил их. Инерции хватило ровно настолько, чтобы с черепашьей скоростью доползти до конца полосы и выехать на рулёжную дорожку.
Дальше от меня уже ничего не зависело. Наземная служба аэропорта перехватила контроль над лайнером и направила его к свободному грузовому терминалу.
– Отличная посадка, восемьсот тридцать второй, – сказала напоследок диспетчер. – Работать с вами одно удовольствие.
– Взаимно, Центр, – ответил я и протянул руку к контрольной панели. – Восемьсот тридцать второй связь закончил.
– Центр Управления связь закончил. Счастливо отдохнуть, Стефан.
– До встречи, Мадри.
Выключив переговорное устройство, я откинулся на спинку пилотского кресла и стал разминать затёкшие мышцы шеи. Мой напарник, Ахмад Раман, достал сигарету, торопливо раскурил её и сделал глубокую затяжку. На его смуглом лице было написано наслаждение. Во время полёта он воздерживался от курения, зато после посадки дымил как паровоз, с лихвой компенсируя полтора – два часа вынужденного «никотинового голодания».
– Знаешь, Стас, – задумчиво произнёс он, – я тебе не завидую. А порой мне тебя искренне жаль.
Я удивлённо взглянул на него:
– С какой стати?
Ахмад заметно смутился. По всему было видно, что эти слова вырвались у него непроизвольно, под влиянием импульса.
– Ты замечательный пилот, дружище, – неохотно ответил он. – Лучший из всех, кого я знаю. Может быть, лучший на всей планете. Другие ребята, с которыми я летал, были просто хорошими, знающими своё дело профессионалами. Ты же – пилот от Бога. Ты не работаешь в небе – ты им дышишь, ты им живёшь. Оно для тебя роднее и ближе земли.
Ахмад умолк и засмотрелся на тонкую, подрагивающую струйку сигаретного дыма. Ему явно не хотелось продолжать этот разговор.
Тем временем лайнер уже доставили на стоянку и теперь состыковывали с терминалом. Пора было собираться на выход.
– Ну и? – спросил я, вставая со своего места. – К чему ты ведёшь?
– Да к тому, что в нашем небе тебе слишком тесно. Ты похож на птицу, замкнутую в просторном вольере. Там вроде бы и летать можно, но всё равно – это неволя. Я же вижу, как жадно ты смотришь на звёзды, когда мы летим над стратосферой. Твои глаза прямо полыхают огнём. Иногда я боюсь… боюсь, что ты совершишь глупость.
Я молча надел лётный китель, старательно избегая встречаться взглядом с напарником. Его слова стали для меня неприятным сюрпризом. Очень неприятным и очень тревожным. Если эти рассуждения достигнут ушей начальства, если оно только заподозрит, какие мысли бродят в моей голове, пока лайнер несётся над планетой по баллистической траектории, то мои дни на суборбитальных маршрутах будут сочтены. Меня немедленно переведут от греха подальше на какую-нибудь тихоходную посудину, не поднимающуюся выше тридцати километров над уровнем моря, и я больше никогда не увижу звёзд во всём их многоцветном великолепии, больше никогда не почувствую себя хоть чуть-чуть, хоть самую малость – но всё же в космическом полёте…
Наверное, мои чувства были явственно написаны у меня на лице, потому что Ахмад добавил:
– Не переживай, Стас, я никому об этом не говорил. И не собираюсь говорить.
– Спасибо, – сказал я, застёгивая сверкающие пуговицы кителя. – Ты тоже можешь успокоиться: я не стану совершать глупостей. Ведь ты это хотел услышать?
– В частности это. Но прежде всего я хочу быть уверенным, что ты осознаёшь свои проблемы.
Я утвердительно кивнул:
– Осознаю, Ахмад. Прекрасно осознаю. – С этими словами я нахлобучил форменную фуражку. – Ну ладно, пойдём. Рейс окончен.
2
Аэропорт города Нью-Калькутты был крупнейшим на Махаварше. Когда-то он назывался космопортом, однако лет девяносто назад его тихо, без лишнего шума переименовали. Такая же судьба постигла и все остальные космопорты планеты, с которых уже более столетия не стартовал ни один космический корабль. Астровокзалы превратились в аэровокзалы, таможни и карантинные сектора были ликвидированы по ненадобности, огромные ангары для межзвёздных судов постепенно демонтировали, и в напоминание об ушедших временах человеческого владычества над космосом остались только длинные взлётно-посадочные полосы с мощными антигравами, рассчитанными на нагрузку до пятисот килотонн. Большинство этих полос давно были выведены из эксплуатации, а те немногие, что ещё продолжали функционировать, использовались едва ли на пять процентов своей рабочей мощности, обслуживая полёты трансконтинентальных сверхтяжеловозов вроде моего лайнера.
