Олег Ерохин - Властелин Галактики. Книга 1
– Я не хочу оставлять ее одну. Вы не могли бы положить меня в одну палату с ней?
– Это против правил. Вы можете остановиться в гостинице при институте. Гостиница находится в этом же здании, блок 77.
Позади остались формальности, и мосластая мужиковатая санитарка повела Лолу в палату. Проводив взглядом узкую девичью спину с угловатыми плечами, Джонни отправился в гостиницу.
Он мог бы снять президентские апартаменты, но ограничился однокомнатным номером за пять кредов в месяц. Потребности у Джонни были небольшие, да и иного применения деньгам отца, кроме как на лечение Лолы, он не видел. Оставив свои немногочисленные вещи в номере, он опустился вниз и спросил у портье:
– Скажите пожалуйста, Имперский Институт Бриллологии – единственное место на Арламе, где лечат болезнь Брилла?
– Наш институт – единственное место не только на Арламе, но и во всей галактике, где лечат болезнь Брилла, – произнес лысоватый седой портье тоном, которым мамаши уверяют детишек, что сладкое вредно для зубов. – Все остальные, которые манят, обращайтесь, дескать, к ним, мошенники или неучи.
“Старик портье, видно, крепко держится за свое место, – подумал Джонни. – От него правды не добиться. Ничего, спросим у других”.
Джонни вышел на улицу, и через пять минут он уже знал, что на Арламе кроме Имперского Института Бриллологии действовали еще два крупных центра по изучению и лечению болезни Брилла, Независимый Институт Психологических Исследований доктора Ситроена и Институт народной Медицины Арлама доктора Халимана. Кроме того, на Арламе находилось около сотни частных лабораторий, в которых работало от одного до нескольких десятков человек, обуянных желанием найти эффективный способ лечения болезни Брилла. Такой энтузиазм был понятен, некий фонд Эдварда Райта установил награду в десять миллионов кредов тому, кто смог бы разработать действенный способ лечения болезни Брилла. В многих из этих лабораторий помимо исследовательской работы также занимались и лечебной.
– Только я не слышал, чтобы от кого-то выздоровевшие валили косяком, – сказал уличный торговец сластями. – Иные крутолобые заверещат, мы-де на верном пути, ну к ним и повалят бедолаги в плесени, а на поверку оказывается пшик.
Джонни, хмуро дослушав зубоскала-торговца, отправился в институт Ситроена. Что зря время терять, пока Лолу будут лечить в Имперском Институте Бриллологии, ему надо разведать, чего стоят конкуренты Имперского Института.
У Ситроена дело было поставлено на широкую ногу, о чем говорил солидный вид институтского здания, представлявшего собой пятидесятиэтажный небоскреб. Заплатив за консультацию, Джонни прошел в кабинет, который ему указали. На двери кабинета висела табличка: “Доктор Сайман”.
Доктор Сайман внимательно выслушал рассказ Джонни про плесень, мефенамовую кислоту и Модуль-2, словом, про все их с Долой мытарства. Сайман сказал:
– Наш метод, мистер Голд, заключается в том, что мы стимулируем организм больного, прежде всего – стимулируем психику, с тем, чтобы больной сам справился с болезнью, то есть с плесенью. Вы, наверное, слышали, известно немало случаев выздоровления человека от болезни Брилла без лечения, всегда это происходило на всплеске психической активности, вот этот всплеск мы и пытаемся смоделировать.
– Я слышал, случаи самопроизвольного излечения очень редки.
– Таких случаев пятнадцать-двадцать в год. В процентном отношении к общему количеству больных это, конечно, не очень много, но от пятнадцати-двадцати случаев самопроизвольного выздоровления в год нельзя отмахнуться как от ничего не значащего исключения, что подтверждается нашими работами.
– И каковы шансы моей жены выздороветь, если вы возьметесь ее лечить?
– Из тех, кто начинал лечение у нас, выздо shy;равливают двадцать процентов. Но, оговорюсь сразу, мы далеко не всех беремся лечить.
“Двадцать процентов – неплохой результат, – раздумывал Джонни, летя на таксолете в Инсти shy;тут Народной Медицины Арлама доктора Халимана. – Официальный Х-10 дает только десять процентов выздоровления, а тут – целых двадцать процентов. Не попытаться ли пробиться в эти двадцать процентов?..”
В Институте Халимана Джонни разъяснили, что направление работы института – поиск местных, природных средств лечения болезни Брилла. Туземцы Арлама болеют плесенью Брилла тысячелетия, вот у них-то институт Халимана и заимствовал одни методы лечения и собирался заимствовать другие. Что же касается результативности лечения, то тут Джонни ответили так: “Мы помогаем многим, половина наших пациентов забывает про свои мучения”. Джонни мрачно пошутил: “Эта половина умирает сразу, что ли?” “Нет, зачем же. У нас вообще редко умирают. Умирают, когда уходят от нас”.
По разным мелким лечебницам, чьи рекламные афишки нередко попадались на глаза, Джонни не поехал. Мелкое кажется неосновательным, несерьезным; утопающий хватается за соломинку только если рядом нет бревна. Бревно же было: Имперский Институт Бриллологии, институт Ситроена и инсти shy;тут Халимана выглядели весьма внушительно.
Когда Джонни на таксолете возвращался в гостиницу, из окна машины он увидел высокое здание, охватывавшее полукругом мраморный моно shy;лит. “Фонд Райта” – отозвался водитель на вопрос Джонни.
За день Джонни несколько раз слышал это имя. Фонд Эдварда Райта, как понял он, сам научными исследованиями не занимался, но оказывал мощную финансовую поддержку лечебным и исследовательским организациям, работавшим с плесенью Брилла. От этого имени, как его произносили, веяло такой силой, что Джонни, заметив по мрамору золотую вязь, велел таксисту опуститься у подножия монолита. Любая информация, касавшаяся плесени Брилла, имела для Джонни значение, поэтому фондом Эдварда Райта он не мог не заинтересоваться.
На мраморе золотом было высечено:
“Ныне я говорю: живой или мертвый, я буду душить, рвать, кромсать арламскую плесень, пока она не издохнет.
Ныне я говорю: всякий мне друг, кто станет бороться с плесенью Арлама.
Ныне я говорю: кто найдет способ уничтожить арламскую плесень, получит десять миллионов кредов наличными.
Мэгги, Мэгги, зачем ты полетела со мной?..”
Таксист, кивком головы показав на подпись, сказал Джонни:
– Мэгги – его дочь. Райт взял ее с собой на Арлам, понастроил здесь своих рудников, закрутил дело, а тут девчонка возьми да захворай, плесень на нее села. Она умерла, одни говорят, плесень ее сожрала, другие говорят, ее залечили. Тогда Райт создал свой фонд, а через пару лет сам ноги протянул. Только не от плесени, сердце сдало.
Прошло две недели, как Джонни с Лолой прибыли на Арлам. В институтской клинике за здоровье Лолы взялись всерьез: когда бы Джонни ни заходил к ней, вокруг ее койки постоянно в три ряда стояли какие-то приборы, причем одни вносили, другие выносили, и белые халаты кругом мелькали туда-сюда, туда-сюда. Словом, Лола в клинике Имперского Института Бриллологии получала все, что только можно было получить за деньги.
Однажды вечером к Джонни в гостиничный номер позвонили и попросили его, “если его не затруднит”, немедленно подойти к доктору Ганзеру, лечащему врачу Лолы. Этаж такой-то, комната такая-то.
Доктор Ганзер сказал без предисловий:
– Положение вашей жены осложнилось, мис shy;тер Голд. Только что мы обнаружили зачатки плесени у нее в мозгу.
Джонни, с замирающим сердцем вошедший в кабинет, побледнел.
– Вы… сможете что-нибудь сделать?
– Если мы выявляем плесень в мозгу в самом начале ее развития, как это произошло сейчас, иногда нам удается повернуть процесс вспять. Впрочем, это больше зависит от плесени, чем от нас. Мы просто отменяем все лекарства, все назначения, – и плесень может перейти из мозга в кожу, а может не перейти. Это все, что я хотел вам сказать. По договору мы обязаны предупреждать вас в случае всевозможных осложнений, что я сейчас и сделал.
– Я должен увидеть ее.
– Вы не должны сейчас видеть ее. Она спит, ни к чему ее беспокоить.
– Дайте мне хотя бы посмотреть на нее. Я не стану ее будить.
– Это возможно, только говорю сразу: если она проснется, когда вы будете находиться в палате, знайте, большего вреда ей вы не смогли бы причинить.
Она лежала в белой больничной постели и спала – такая одинокая, такая жалкая. Но она не одинока, нет, он никогда не оставит ее, хотелось вскричать Джонни и взять ее руки в свои, и обнять ее, – но вместо этого он задерживал дыхание, опасаясь ее разбудить.
И все же, как она одинока, она совсем одна, его бедняжка, подумал он, тоскуя сердцем. Разве может он переложить хотя бы часть ее мук на свои плечи? Нет. И все его попытки вылечить ее немногого стоили, раз они оказались безрезультатны. От него проку для нее – как от больничной стены, как же он может уверять себя, что его тепло согревает ее?..
