Александр Зорич - Пилот особого назначения
– Машина облучается средствами ИНБ. Внешняя связь невозможна. – Новый удар по кнопке сопровождал все тот же безразличный женский голос:
– Повторяю, внешняя связь полностью блокирована.
Камера заднего обзора застилась картинкой атакующей "Фаланги". Раскрытые створки выпустили лапы захватов, которые впились в полированное золотое тело. "Альтаир" качнулся и пополз навстречу разгоняющейся карусели штурмового плазменного резака, нацелившегося прямиком на отсек с пассажирами.
И тогда пилот заорал что было мочи по бортовой трансляции:
– Тревога! Тревога! Тревога!
– Что происходит, Саймон? – спросил лорд Этли, глядя как в иллюминаторе тает реактивный выхлоп покинувшего их эскорта.
Только что оба – господин и тот, кого все считали его дворецким – вывели кресла из противоперегрузочного режима и собрались пообщаться на действительно важные темы. Герметичная створка, отделявшая заднюю часть салона, где расположились телохранители, была поднята, и никто не мог им помешать.
Но вдруг флуггер стал заметно оттормаживать, а потом и вовсе замер, о чем возвестила невесомость, буквально ворвавшаяся в его внутренности.
Саймон пожал плечами.
– Задержка. Полетный коридор занят. Или эскорт меняют.
– Факт замены эскорта я полагаю вполне очевидным, – с англосаксонской обстоятельностью откликнулся лорд Этли.
Помолчали.
Оба не привыкли, когда их прерывают вот так.
Сэр Роберт собрался было попросить дворецкого разобраться, так как не пристало лорду самолично общаться с прислугой по таким незначительным поводам, когда флуггер пошел на разгон, а в иллюминаторе по правому борту замигали огни недалеких маршевых двигателей.
– А вот и эскорт. Теперь все в порядке. И пяти минут не прошло, – прокомментировал Саймон Фицральф.
– В порядке, – подтвердил Этли, барабаня пальцами по подлокотнику.
Его аристократическое лицо очень явственно говорило, что он думает о таком "порядке".
– Позвольте не согласиться, – ответил "слуга", достаточно изучивший мимику своего "хозяина". – Русских можно уважать именно за умение наводить порядок в самых экстремальных ситуациях. Сколько дней прошло после диверсий? А никакого хаоса. Орбита работает в почти штатном режиме. Я, право слово, не ожидал, что они так быстро разберутся.
– Пустое. Нам есть что обсудить, Саймон, ведь мы летим в гнездо ястреба.
– Быть может, распорядиться насчет кофе?
– Что за французские замашки?! Только чай! С молоком! – постановил сэр Роберт. – Чай, раз. Сфера молчания, два.
– А потом разговор, три, – закончил за него Фицральф и лорд Этли согласно кивнул.
Еще через две минуты встроенный барный комбайн выдал из гнезда у каждого подлокотника по вакуумной "поилке", которые заменяли в невесомости стаканы.
Саймон активировал пирамидку сферы молчания и первые слова действительно важного разговора готовы были сотрясти воздух в отсеке, когда "Альтаир" более чем ощутимо тряхнуло.
Саймон замер с поилкой в руках, а лорд Этли раздраженно вонзил ее в гнездо держателя.
– Bloody hell!
Ответом ему стал рев сирены, сквозь который прорывался панический крик:
– Тревога! Тревога!! Тревога!!!
Что, учитывая сирену, тоже было "вполне очевидным фактом".
Выстрел парализатора. Мгновением раньше в кресле обмякла могучая фигура Саймона. Волны темноты. Тошнота. Резкие команды, как сквозь вату. Качает.
"Меня куда-то несут, – понял лорд Этли. – Но куда?"
Риторический вопрос без ответа.
Падение во что-то огромное и мягкое. Резкие перегрузки. Перегрузки сменяются устойчивой силой тяжести. Очень тошнит. Вдоль тела ощущаются ремни.
Темнота, разбавленная неясными световыми пятнами. И голоса, размытые, как свет, и такие же далекие. Опять перегрузка. Она все нарастает, но не сильно. Она не тревожит. Тревожит тошнота и невозможность сконцентрировать мысли.
Такие надежные, тренированные и послушные мысли вышли из-под контроля, сменившись отвратительным калейдоскопом образов, смазанных воспоминаний и полуфраз. Вот это тревожит.
Лорд Этли на секунду вспомнил давнюю попойку в Оксфорде: юный студент Роберт вступает в товарищество Адама. Было много пива, виски, девочек и марихуаны. Это было очень давно, в прошлой жизни. Но и это воспоминание его покинуло.
Потом пришел его дворецкий Саймон. Огромная, молчаливая тень, ходившая за ним долгие годы. Двадцать четыре года назад дворецкий попросил его о разговоре...
Товарищество Адама...
Не обманули! Стоило принести клятву – и жизнь понеслась в гору, будто на хорошем ракетном ускорителе. Казалось бы. Игры нескольких десятков молодых шалопаев и нескольких старых пердунов – преподавателей. Ночь в гробу на кладбище, кровь из вены в каменной чаше и донельзя глупая клятва, а такой эффект!
Двадцать два года – золотой оксфордский диплом. Двадцать пять – доктор юридических наук по специальности "международное право". Назначение в юротдел правительства директории.
Двадцать семь – доктор международной экономики. Двадцать восемь – продажа фамильного имения на Кларе и покупка акций "Авроры". Двадцать девять – партнерство в фирме. Тридцать – член правления фирмы. Тридцать два – практика в правительстве ОН на Фиджи. Тридцать три – первый срок в Европарламенте. Тогда же – Роберт Этли самый молодой президент концерна "Аврора". Тридцать пять – самый молодой спикер европарламента или, как изволят выражаться господа немцы, вице-президент Евростага. И так далее.
И разговор со своим дворецким, чья фигура казалось вечной и незыблемой. Как собственная тень. И такой же неотступной.
– Вынужден просить вас о разговоре, сэр Роберт, – низкий поклон.
– Саймон, друг мой, мне сейчас недосуг...
– Вынужден настаивать, сэр Роберт, – слуга достает сферу молчания.
Тогда он рассказал ему кое-что о реальной политике и реальной власти. Напомнил ему о его успехах, давней, прочно забытой клятве. А также некоторых грешках, которые, если что, могли навсегда похоронить карьеру, честь и даже жизнь. Предложение, от которого нельзя отказаться.
С тех пор на людях они по-прежнему слуга и господин. На деле сэр Роберт теперь – брат Лебедь, а его дворецкий – непостижимо могущественный Бегущий за Солнцем. И власть. Колоссальная, звенящая, непостижимая. Опасная и увлекательная игра. Фишки на ломберном столике.
И вот: столик падает, фишки водопадом низринуты на пол, а сам брат Лебедь оказывается в черном мешке пси-паралича.
Тошнота.
Обморочный сон.
Когда "Альтаир" закачался, подхваченный неведомой силой, буквально через несколько секунд в потолке образовалась дыра с огненной каймой. Еще бы! Штурмовой резак рассчитан на броню звездолетов. Обшивка представительского флуггера для него – промокашка.
В дыру просыпался ливень стопорных пуль. Хитрая дрянь – метательный снаряд из кинетического "бета-геля" в тонкой полимерной оболочке. Оболочка разлетается, а мишень получает страшной силы нокаутирующий удар, которому позавидует боксер-тяжеловес. Бета-гель, по сути, еще и клей: без химического растворителя – не оторвать.
Секунда – и все телохранители обездвижены. Дыра разрождается черными фигурами. Еще секунда – пассажирская перегородка взломана. Импульс пси-парализатора.
Вот такая история.
Нарастает перегрузка, и его сознание тонет в липком киселе, наполненном всеми вещами, лишенном всех вещей. Это может быть только Х-матрица.
Лорд Этли почувствовал себя вернувшимся в тело. Х-прыжок завершен.
Шеи касается игла. Мгновенная резкая боль, рассеивающая дурман.
Он сидит в кресле... медицинском? Да, это оно и есть. Лазарет. Типичный лазарет. Такой бывает... в тюрьмах. При гауптвахтах крупных звездолетов. Тюрьма отпадает, учитывая недавний нырок в подпространство. Значит, звездолет.
Тесный кубрик в обрамлении серых переборок – голая сталь. Не то два, не то четыре кресла-койки. Минимум необходимого медоборудования. Тусклый рассеянный свет – световые панели в режиме ночь. Как-то так.
Пейзаж, непритязательный, давящий пейзаж дополняют три фигуры: двое мужчин, одна женщина. Больше ничего сказать нельзя. У всех на лицах мимикрирующий грим в режиме "маска-ноль". Рот, нос, два глаза, абсолютно ровные и гладкие, без отличий и примет. Голоса, надо полагать, изменены гортанными нановставками, которые дополняют обычно каждый комплект грима.
И тут угадал.
– Вы очнулись, лорд Этли? – электрический голос без модуляций.
Он хочет сказать "да", но тут его, наконец, выворачивает. Блевотина тугой струей бьет по палубе, брызги марают комбинезон говорившего и женщину, стоящую рядом с ним. Женщина отпрыгивает и принимается отряхивать капли руками в перчатках.
