Сергей Снегов - Вторжение в Персей
Увидеть их, услышать их, стать их другом — другой мечты у Главного Мозга на Третьей планете отныне не было. И когда три человеческих звездолета вновь вторглись в лабиринт Персея, Мозг на Третьей, закрыв им дорогу назад, не дал их уничтожить. Он не допустил до неравной битвы одного «Волопаса» против соединенного флота разрушителей, был готов разметать весь этот флот и впоследствии разметал его, когда «Волопаса» влекли на гибель в глубины скопления.
Так первые живые существа — не биологические автоматы, нет, люди и их союзники — ступили на запретную почву безнаказанно. «Неполадки на Третьей планете» — вот как в панике назвали его переход к нам потрясенные разрушители.
— Все мне было открыто в вас, я стал сопричастен каждому, — доносился до нас грустный Голос. — Здесь, на планете, я был каждым из вас в отдельности и всеми вами сразу — и еще никогда я так не тосковал о вещественной оболочке, каждому данной, мне одному недоступной, чтоб навсегда, полностью оставаться с вами, быть одним из вас, все равно кем — человеком, головоглазом, ангелом, пегасом…
Ромеро пишет в своем отчете, что я принимал решения мгновенно и часто они были так неожиданны, что всех поражали. В качестве примера он приводит то, что произошло в конце разговора с Мозгом.
Но неожиданность была лишь для него, ибо он размышлял о другом, чем я, и Андре размышлял не о том, и Лусин, и даже Мэри, — понятно, они удивились. Но я сделал лишь естественные выводы из собственных моих раздумий, неожиданного для меня в моих решениях не было.
Я хочу остановиться на этом.
Ромеро слушал излияния Голоса и думал о том, насколько иными путями, сравнительно с нашими, пошло техническое и социальное развитие разрушителей — так он утверждает сам. Лусина, Андре и Осиму с Петри одолевало возмущение. Если бы нам пришлось создавать аналогичную Станцию Метрики, размышляли они, то мы смонтировали бы на ней МУМ и оснастили ее передаточной и исполнительной аппаратурой. А эти разрушители насадили сложнейшую иерархию рабства и бесчеловечности, чтоб решить не такую уж сложную техническую задачу.
Что, в сущности, эти безмозглые операторы, которых мы убрали вместе с Надсмотрщиком, — именно так: что, а не кто они? Распределительное и командное устройство — простенькие приборы. Разрушители не конструируют аппараты, как люди, они калечат живое существо, низводят его до уровня технического придатка к другому, еще более искалеченному существу, тоже машине, по сути. Жестокость, бессмысленность этого терзали Ромеро, он содрогался от негодования и скорби, слушая Голос. Так же слушали его и другие.
Не могу сказать, что такие же мысли не являлись и мне. Но я издавна так ненавидел разрушителей, что новой пищи для ненависти мне не требовалось. Я думал о том, как помочь Главному Мозгу Третьей планеты. Я обратился к нему:
— Но если бы ты, вдруг обретя телесное вместилище для себя, стал рядовым существом, ты потерял бы многие из нынешних своих преимуществ… Ты и сейчас не бессмертен, но долголетен, а тогда над тобой витал бы призрак скорой смерти. Ты сполна получил бы не только радости, но и горечи жизни. И ты лишен был бы своего могущества над пространством и звездами, своего проникновения в жизнь и мысли каждого существа, сопричастия всему живому, как сам ты говоришь… Всесилие твое неотделимо от твоей слабости. Подумал ли ты обо всем об этом? Пошел бы на все это?
Он ответил с глубокой скорбью:
— Что мне власть, если нет жизни? Что всесилие, если оно лишь иновыражение слабости? И зачем ясновидение, если я даже притронуться не могу к тому, что понимаю так глубоко?
Я повернулся к Лусину:
— Громовержец, кажется, еще жив?
— Умрет, — печально сказал Лусин. — Сегодня. Если не уже. Спасенья нет. Мозг поврежден.
— Отлично! Я хотел сказать — жаль бедного Громовержца. Теперь скажи — ты смог бы пересадить Громовержцу другой мозг, живой, здоровый, могучий — и тем спасти своего питомца от смерти?
— Конечно, — подтвердил он спокойно. — Простая операция. Делали посложней. В ИНФе. Новые формы. Невиданные существа.
— Знаю, — сказал я. — Уродливые боги с головой сокола. — Я опять обратился к Голосу: — Ты слышал наш разговор. Вот тебе превосходная возможность обрести тело. Раньше ты, разумеется, раскроешь нам пространство, поможешь восстановить звездолет и научишь работе с механизмами Станции, но обо всем об этом потом. Сейчас мы решаем в принципе — согласен?
— Да, да, да! — гремело и ликовало вокруг. — Да! Да! Да!
— Тогда поздравляю тебя с превращением из повелителя пространства и звезд в обыкновенного мыслящего дракона по имени Громовержец.
— На это я не согласен! — сказал он вдруг, и никто из нас сразу не понял, чем он недоволен.
— Не согласен? — переспросил я в недоумении. — С чем?
— С именем. В мечтах я давно подобрал себе другое имя! Раньше оно выражало мою тоску, теперь будет выражать мое счастье.
— Мы согласны на любое. Объяви его.
Он выдохнул единым торжествующим звуком:
— Отныне меня зовут Бродяга.
Часть четвертая. Гонимые боги
Господи, отелись!
С.ЕсенинЯ думал — ты всесильный божище, а ты недоучка, крохотный божик.
Видишь, я нагибаюсь, из-за голенища достаю сапожный ножик.
Крылатые прохвосты! Жмитесь в раю!
Ерошьте перышки в испуганной тряске!
Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою отсюда до Аляски!
В.Маяковский1
Я все-таки был осторожен, что бы Ромеро ни говорил впоследствии о моем безрассудстве. Нетерпеливо стремившийся к телесному воплощению Мозг сетовал на мое бессердечие. Но я твердо постановил — раньше распутать тысячи сложных вопросов, а потом лишь осуществить обещание.
— Рассказывай, что натворили с МУМ, — сказал Андре вскоре после захвата Станции. — Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что без надежно работающей машины отпускать Мозг в самостоятельное существование равносильно самоубийству? Или ты сам собираешься занять место Главного Мозга?
Чужие места я занимать не собирался. Но я верил, что Андре удастся восстановить МУМ, и не скрывал своих надежд.
— Воспользуйся помощью Мозга, — посоветовал я. — Но как добраться до звездолета? Проделать обратный путь по этой планетке мне не улыбается.
— Так вот, — сказал Андре. — МУМ мы доставим на авиетке, есть возможность перевести их с ползанья на полет. Но восстановленная МУМ понадобится на звездолете. А на планете ты отпускаешь Мозг. Как быть? Проблема, не правда ли?
— Проблема, — согласился я.
Я не сомневался, что у Андре уже имеется проект ее решения.
— Выход такой: Мозг на планете заменю я, а меня будут дублировать Камагин и Петри. Имеешь возражения?
— Только сомнения. Для роли твоих дублеров Эдуард и Петри, возможно, подойдут. Но подойдешь ли ты сам для роли дублера Мозга?
— Сегодня он обследовал нас троих. Меня принял сразу, а Эдуарду с Петри придется потренироваться. — Андре запальчиво закричал, предваряя новые возражения: — Все знаю, что скажешь! Ты жестоко ошибаешься. Он страшно жаждет воплощения, но не ценою гибели планеты. Если бы ты видел его в работе, ты был бы поражен его добросовестностью. И, между прочим, функции его не сложны.
— Не увлекаешься ли ты?
— И не собираюсь! Ты просто забыл об операторах, тех инженерах, у которых вместо мозгов датчики. Не знаю, какие они организмы, а автоматы — превосходные. Мозг лишь координирует их действия. Пока не сконструируем столь же совершенные механизмы, придется операторов оставить на местах. Теперь последнее: раскрывать Третью планету в мировом пространстве буду я. Не маши руками, это предложил сам Мозг!
Взрыв на Станции принес больше психологических потрясений, чем реальных разрушений. Такие сооружения, как Станция Метрики, вообще невозможно разрушить — разве что полной аннигиляцией. Мы догадывались, что вся Третья планета представляет собою один огромный гравитатор, такой же искусственный механизм, как Ора, только тысячекратно крупнее Оры. Но никто из нас не смел и фантазировать, насколько грандиозны механизмы, составлявшие внутренность этой планеты. Человечеству, я уверен, понадобились бы многие тысячелетия, пока оно научилось бы создавать такие махины. Сейчас, когда я бродил и летал по внутренним помещениям планеты, мне представлялись наивными прежние мои восторги перед совершенством Плутона. Вот где было совершенство — совершенство зла, угрюмая гениальность недоброжелательства, свирепый шедевр тотального угнетения и несвободы!..
И еще я думал о том, на каком непрочном фундаменте зиждилась исполинская Империя разрушителей: мы даже и не ударили по ней, только толкнули — и она стала разваливаться!
