Сады Дьявола (СИ) - Гагарин Павел Александрович

Извиняюсь, конечно за такие подробности, но за всю первую неделю марша по большому в туалет ни разу не сходил — организм с перепугу перерабатывал все без остатка.

После завтрака за меня берется командир отсека: тренировка на разгерметизацию отсека. В случае разгерметизации переборки автоматически задраиваются, и, пока из отсека в космос не выдуло весь воздух, нужно успеть надеть аварийный скафандр. Норматив — две минуты. До сих пор слышу голос командира с характерными оборотами речи:

— Плохо, лейтенант, очень плохо! Вам с таким оскафандриванием надо было в цирковое поступать! На отделение клоунов! Людей смешить!

— Но это же норматив для нормального тяготения! — пытаюсь оправдываться я. — А у нас — военное!

— А вы, лейтенант, на военном корабле. И я эту несложную мысль уже устал доносить до вас в пустоту по несколько раз в день и даже чаще. А на военном корабле все военное: время военное, тяготение военное и даже вы, как это ни странно звучит, тоже военный. Другого тяготения у меня для вас нет! Тренируйтесь, и надейтесь, что при разгерметизации отсека у вас будет две минуты на оскафандривание!

Время от времени на отсек устраивает набег старпом. Он недоволен мной даже больше, чем командир отсека, и тоже не стесняет доносить до меня эту несложную мысль по несколько раз в день. Еще он в образных выражениях намекает мне подумать и, пока не поздно, переметнуться в гражданский флот, а не позорить своим присутствием военный.

Впрочем, командиром отсека старпом тоже недоволен. И это нормально. В космосе нет ничего опаснее довольного старпома. Как только какой-нибудь старпом вдруг делается чем-нибудь доволен, его немедленно списывают на берег.

После ужина снова медосмотр.

— Так, Юсупов, ты начал терять в весе. Это очень плохо. Еще сдохнешь тут на мою голову. Больше ешь!

— Я не могу. Тошнит.

— Вот таблетки от тошноты, вот еще таблетки, попробуем подстегнуть твой обмен веществ.

И я снова начал есть, хотя и нехотя, зато в огромных количествах. И каждый день мечтать, что сдохну на чью-нибудь голову.

Когда мы вернулись из похода, команда отправилась вниз, на Землю, на рекреацию. Я, естественно, тоже. Как вышел из космопорта, так и пошел, пошел куда-то. Солнце, чайки орут, девушки в юбочках, кислород, и, самое главное, ничего не гнет меня к полу со страшной силой. Вышел я к морю, сел на камушек, да и заплакал. Нервы стали ни к черту.

Нет, думаю, господа воспитатели, что-то вы напутали, не создан я для военно-космических сил, а служить, в самом деле, можно и в гражданском флоте. Форма, у них, конечно, не такая пафосная, зато летают без садизма. А я вот как возьму, да прямо сейчас напишу заявление о переводе.

Потом подумал, и решил: мне же за счет Альянса полагается месяц рекреации с сохранением выслуги, так что я лучше напишу заявление за неделю до следующего выхода. За это время замену мне подберут, никого не подведу.

Подошло время. Я написал заявление, в последний раз надел парадное, нацепил саблю и отправился в штаб. Вышел решительно, но чем дальше иду, тем тише шаг. Как же так, думаю? С первого раза сдался. Ведь это же мечта детства была. Да не просто мечта, а я буквально для этого был создан. Лучший кадет курса! Юсуповы всегда служат на военном флоте! И чувство такое, что вот сейчас я заявление отдам, и закончится в моей жизни, толком даже не начавшись, что-то большое и важное. Нижние чины все, поголовно, люди, а я, клон, да еще из такой семьи — не выдержал?

А тут еще навстречу идут две девушки. Обе поглядели на форму и улыбнулись. В общем, не дошел я до штаба. Нет, думаю, может я чего-то не понял, в чем-то не разобрался? Схожу-ка еще раз.

Пошел. Второй раз оказался еще хуже, тем более что ушли по максимуму, сразу на два месяца. И все по новой: давление, бессоница, тошнота, командир отсека, старпом. Снова горсти таблеток. Месяц как-то продержался, на второй — начали навязчиво преследовать кошмары. Со старпомом в главной роли.

Только закрою глаза, и мне сразу начинает сниться, что старпом меня лично душит. Чтобы я, значит, не засорял собой команду. И так, гад, старается, что потом еще полдня его пальцы на своей глотке ощущаю. Начала болеть шея, то ли из-за старпома, то ли из-за отяжелевшей в два с половиной раза головы. Пожаловался врачу. Он добавил еще две таблетки: одну от старпома, другую от шеи, — разные, оказывается, таблетки, кто бы мог подумать. От шеи помогло, от старпома — нет. Против нашего старпома медицина оказалась бессильна.

Вахты, дежурства, материальная часть, учения. Учить отсек. Плохо. Надеть скафандр. Еще хуже, чем было раньше. Вы, лейтенант, похоже, деградируете. Не увлекайтесь, это затягивает. Занятия по абордажу в условиях военного тяготения — вообще отдельная тема. Соседи по каюте ржут: Юсупов, давай, кто больше подтянется?

Снотворные таблетки, похоже, обладали куммулятивным эффектом. Хотя я их давно перестал пить, они вдруг подействовали. И как подействовали — глаз не разлепить. Начал служить не приходя в сознание, не различая, где сон, где явь. Куда-то пошел, что-то понес, где-то прислонился — сразу сморило.

Отстоял вахту, только упал на койку, только старпом поудобнее взялся за мою глотку — будят. Тревога. Возгорание. Учебное. А может быть, фактическое. Без разницы. Только отстояли живучесть, только все потушили, — снова пора на вахту. Поел. Заступил. Прошелся по отсеку, проверил показания приборов. Пока хожу — вроде бодрый. Только притормозил — увидел сон. Сел — немедленно уснул. Как всегда, снится старпом. Почему-то не душит — орет на меня. Лейтенант, вы что, опять спите? Что вы на меня глазками хлопаете? А, нет, это не снится, правда — орет.

Потом старпом орет на командира отсека: Почему он у вас беспробудно спит? Настропаленный командир отсека хаотично меняет мне время вахты, видимо, пытается нащупать время, когда я бодрствую. Наивный. Я сплю всегда, когда могу. Врач сказал — это защитный механизм организма на перегрузку.

Засыпаю и просыпаюсь я с одной мыслью: Все! Сразу по возвращении пишу заявление о переводе! Только благодаря этой мысли я еще как-то функционирую.

Вернулись. Рекреация. Два месяца. Отъелся, отоспался, отдышался. Снова появились силы и злость. Заявление на этот раз донес до двери отдела кадров и вернулся. Заявление мы, конечно, отдадим. Но вначале еще раз сходим. Чтобы точно быть уверенным. Тем более старпом уже две недели как не снится. Вместо него снится корабль. Я по нему уже немного скучаю.

В третий раз, по пути назад, наступил перелом. Заметил, что стала мала форма. Врач одобрительно хмыкнул: организм начал приспосабливаться. Включился мозг, начала увеличиваться мышечная масса. Наконец-то сдал свой отсек командиру. Взамен дали учить систему кислорода высокого давления. Уложился в норматив оскафандривания…

А, вот и Сикорский! Вы только поглядите на него: в белом халате, пробор, на шее стетоскоп, — ни дать ни взять молодой завотделения какой-нибудь клиники. Никогда не догадаешься, что это старший механик на боевом корабле.

Стетоскоп он носит не для красоты. Говорит, с его помощью может диагностировать большинство неполадок. Подойдет к какому-нибудь двигателю, вставит эти пластиковые маслины в уши, приложит блестящий кругляш к кожуху и закатит глазки — слушает. Не знаю, правда ли, или это у него такой электромеханический юмор.

Картье, наш врач, когда у него эту штуку впервые увидела, сразу взревновала, что на корабле у кого-то кроме нее такая есть, назвала ее стетоскопом и началось. Сикорский весь перекосился и объяснил, что стетоскоп это то, что у нее на шее, а он носит фанендоскоп. Нудеть Сикорский, как всякий механик, умеет виртуозно и очень это дело обожает. Картье, правда, ему под стать. Она сообщает, что прибор этот, строго говоря, полностью называется стетофанендоскоп, так как объединяет в себе и стетоскоп и фанендоскоп, в зависимости от того, какой стороной повернуть головку. И в медицине этот объединенный прибор традиционно принято называть стетоскопом. На что Сикорский ей возразил, что он не медик, а механика, в отличие от медицины, — наука точная. А слово «стетоскоп» с древнегреческого (и где он только этого набрался, филолог наш кормовой) переводится как «слушать грудь», а он слушает им механизмы, у которых грудей отродясь ни одной не видел. Поэтому он использует для своего прибора термин «фанендоскоп», что, опять же с древнегреческого переводится как «слушать внутри». К тому же, добавляет он, — и я вижу, что он так вошел в роль, что пытается поправить очки, которых отродясь не носил, — сами термины «стетоскоп» и «фанендоскоп» не имеют никакой привязки к механизму их действия, и их можно было бы назвать наоборот, без малейшего вреда.