Василий Головачев - Реквием машине времени
– Еще доведется, Вахтанг, – ответил Ивашура. – Докладывайте обо всем, что покажется непонятным. Мы вернемся через два часа.
Через несколько минут Ивашура остановился и поднял руку.
– Извините, дальше мы пойдем одни.
Старостин, отдуваясь, вытер вспотевшее лицо платком и долго рассматривал Башню в бинокль. Наконец опустил бинокль и ворчливо заметил:
– Я дальше и сам не хочу идти, отсюда и так все отлично видно.
Одинцов улыбнулся, но возражать не стал.
– Что ж, будем возвращаться. Однако действительно впечатляет! Чувствуешь себя если не блохой, то уж, во всяком случае, не венцом природы.
– Идемте, идемте, – заторопился Богаев. – Экипированы мы не для рискованных походов, а неприятные сюрпризы могут быть и здесь.
Делегация отправилась назад, часто оглядываясь то на стену Башни, то на оставшихся экспертов.
– Вперед! – бросил остальным Ивашура. – Надо успеть вернуться засветло, не хочу я связываться с «зоной ужасов».
– Может быть, попробуем проникнуть в Башню? – предложил Гаспарян. – На стыке двух точек выхода «призраков»?
– Не сегодня. Придем – обсудим. Неудача может плохо повлиять на приехавшее начальство.
Дальше шагали молча, настороженно всматриваясь в растущую стену Башни и прислушиваясь к нарастающему подземному гулу и клокотанию – звуки эти обычно становились слышны только у самой стены, в пределах одного километра. Подрагивание почвы заметно усилилось, тем более что болото в непосредственной близости от Башни оттаяло и слой торфа начал пружинить и прогибаться под ногами. Из часто встречающихся ям поднимались струйки испарений.
– Граница, – сказал Гаспарян. На лбу его выступили бисеринки пота. Он оглянулся на Рузаева и растянул губы в неопределенной усмешке.
– Что-то сегодня не чувствуется влияния «зоны». Не боишься, Михаил?
– Иногда то, чего мы боимся, менее опасно, чем то, чего мы желаем, – ответил Рузаев изречением Коллинза. – Не стучи зубами, Сурен, за версту слышно.
– Конечно, тебе нечего бояться, ты сам как леший. А я человек интеллигентный, нервный, легко поддающийся соблазну…
– Тише ты, нервный! – негромко сказал Ивашура, останавливаясь. – Ох и надоела мне ваша фасон дэ парле [5]. Вот только теперь мы подошли к границе, чувствуете? Просто сегодня «зона ужасов» чуть уже, чем обычно.
То, что они называли «зоной ужасов», было всего-навсего ощущением нависшей опасности, появлявшимся у человека вблизи Башни. У каждого это ощущение сопровождалось комплексом других негативных эмоций – сообразно типу нервной системы, характеру и восприимчивости. Рузаеву, например, казалось, что из-за слепых окон Башни за ними следят недобрые глаза. Гаспарян переставал узнавать товарищей, становился подозрительным и возбужденным. Ивашура «слышал» чьи-то голоса, и ему очень хотелось проснуться, хотя и сознавал, что все это с ним творится наяву.
– Да! – с чувством сказал Гаспарян и облизнул губы. – До сих пор не могу привыкнуть! Пошли, а то сбегу.
Они двинулись дальше.
Снега здесь, вблизи стены, не оказалось совсем, земля была голой, растрескавшейся, в жесткой шкуре высохшей осоки. Чем ближе они подходили к Башне, тем труднее становилось идти: земля была взломана, разорвана на глыбы, скручена пластами. И наконец перед людьми встал громадный стометровый вал полурасплавленной, спекшейся земли вперемешку с торфом и глиной, исполосованный многометровыми трещинами. Воняло здесь серой, дымом, угольной пылью и порохом. Ощущение опасности усилилось настолько, что каждый шорох отзывался болезненным ударом по нервам.
Они с трудом удерживались, чтобы не побежать назад сломя голову и не позвать на помощь.
– Я пошел вперед, а то закричу «караул»! – быстро проговорил Гаспарян и полез на склон черного вала. Ивашура молча махнул рукой более сдержанному Михаилу и полез следом. Эффект «зоны ужасов» кончался где-то в полусотне метров от подножия стены.
– Ф-фу! – сказал на вершине вала Гаспарян и вытер лоб. – Легче с рогаткой на тигра идти!
На изуродованном ямами и буграми гребне вспученной чудовищной силой земли было жарко, воздух дрожал знойным маревом, источая ароматы паровозной топки и котельной. Стена Башни была рядом, голубая, пористая, как губка, вернее, как вспененный бетон, но Ивашура знал, что материал стены бетоном никогда не был – то же кремнийорганическое соединение, входившее в состав псевдопаутины. Здесь влияние «зоны ужасов» почти не сказывалось, что тоже было одной из нерешенных загадок. Ученые предполагали, что ощущение ужаса возникает у людей в зоне под воздействием какого-то излучения, но какого – было трудно разобраться, потому что все параметры среды у стены намного отличались от естественных в любом другом уголке Земли. Башня была чудовищной аномалией сама по себе, и вторичные эффекты, рожденные ею, еще не все были отмечены и зарегистрированы, не говоря уже об изучении и истолковании.
– Расставляйте датчики полей цепочкой, – сказал Ивашура. – Анализаторы поставим прямо под стеной, им все равно, где стоять.
Они быстро установили приборы, включили, проверили настройку и собрались у трещины, расколовшей вал почти на всю глубину. Стенки трещины отблескивали металлом. Ивашура проследил направление трещины и увидел цепочку тусклых стальных пятен на поверхности парившего кое-где торфяного слоя.
– Вот это удача! – сказал он. – Здесь недавно произошел «капельный мертвый выброс»! А ну-ка поищем выход.
«Мертвые выбросы» – струи черной субстанции, превращавшей любые вещества и материалы в полиметаллический сплав, обычно извергались струями длиной в сто-двести метров, реже – в километр, и точки извержения в стене Башни тут же затягивались, исчезали. Точки выхода «капельных выбросов», когда на землю ложилась очередь черных капель, зарастали медленно, в течение нескольких часов, но и встречались они несравненно реже.
Рузаев первым отыскал на стене неровное темно-серое пятно, края которого заметно отливали металлом. Пятно диаметром в пять метров располагалось на высоте человеческого роста почти у истока трещины, и веяло от него жаром, как от сталеразливочного ковша.
Михаил быстро измерил температуру пятна.
– Триста девять градусов!
– Регистраторы РФВ сюда, – приказал Ивашура. – Пару штук. Для граничных передач останутся еще два, этого достаточно. Что еще мы забыли?
– Вроде бы все сделали.
– Образцы, – подсказал Рузаев, устанавливая у стены под пятном регистраторы физических величин.
– Правильно, собираем образцы и мотаем отсюда, у меня предчувствие дурацкое…
Не мешкая, взяли образцы почвы в разных местах. Рузаев с большим трудом отколупнул пробоотборником крошку металлизированной трещины, попытался взять соскоб темно-серого пятна, но инструмент соскальзывал, а стоять долго у пятна было невозможно – начинали тлеть воротник полушубка и рукавицы.
– Назад! – приказал Ивашура, засняв всю панораму на пленку. – Бегом! Попрошу только не ломать ноги и головы.
– Ну, меня подгонять не надо, – пробормотал Гаспарян. – Я и так побью все рекорды по бегу.
Они спустились с вала вывернутого пласта болотной почвы и припустили к лесу и белой снежной полосе в двух километрах.
Пробежав «зону ужасов», остановились отдышаться, запаренные, хватая чистый и холодный зимний воздух открытыми ртами, глядя на отодвинувшуюся гору Башни.
– Ничего, – сказал Гаспарян. – Зря напугал.
– Не зря, – возразил Рузаев, доставая бинокль. – По-моему, начинается «флаттер».
Ивашура вскинул к глазам свой бинокль и увидел, как поверхность стены зарябила, как по ней побежали волны – сначала редко и слабо, затем все чаще и сильнее. Потом и невооруженным глазом стала заметна вибрация стены: словно мертвое озеро, потрясаемое крупной зыбью, поднялось вертикально. Донесся низкий стонущий гул, задрожала земля.
Они стояли с полчаса, смотрели на непонятное, противоречащее здравому смыслу явление и молчали. Ивашура закончил киносъемку Башни и опустил бинокль.
– Пошли, Миша, дай отбой границе, чтобы не беспокоились. Кстати, мои часы остановились. Сколько на твоих электронных?
Рузаев поднес руку к глазам и хмыкнул.
– Невероятно, но факт! Не видно цифр!
– Сдохли батарейки, – прокомментировал Гаспарян и лизнул с ладони снег.
– Да ведь я только полтора месяца назад их поменял!
Ивашура спохватился и махнул рукой вперед:
– Дома разберемся.
Они побрели по снегу назад, к лесу, где располагался координационный центр экспедиции, или, как говорили все, штаб.
Глава 2
Ивашура не любил частых и длинных совещаний, на которых выступающие долго и нудно переливали из пустого в порожнее, поэтому старался как можно реже их созывать, зная, что время выявления истины путем мозгового штурма еще не пришло, до объяснения феномена Башни было неблизко… Но Старостин попросил собрать «пятиминутку», чтобы, как он выразился, ученые обменялись мнениями, высказали свои гипотезы и отношение к происходящему.
