Ольга Ларионова - Сотворение миров. Авторский сборник
Сейчас у него в корыте лежал только что вынутый экспонат – серебристый овцеволк. На Большой Земле эти несчастные создания по всей вероятности вымерли бы в третьем поколении; здесь же каждую стаю опекали несколько асфальтовых горилл, снабжавших этих горе–хищников различной падалью. К счастью, они не приобрели мерзкой внешности гиен, а по традициям Степухи превратились в очаровательных барашков на сильных собачьих ногах, и только мощные зубы, способные загрызть быка, если бы только здесь водились быки, выдавали в них хищников. Варвара подсунула руки под курчавое мерлушковое брюхо и легко, словно это была плюшевая игрушка, вынула чучело из корыта. Собственно говоря, это было не чучело, а мумия – легкая, совершенно обезвоженная ткань. Это со шкурами всяческая возня – выделка, лепка модели, строительство каркаса… Просто удивительно, сколько сил отнимало все это у таксидермистов, пока не был изобретен метод сублимационной сушки. А теперь, в сущности, и человек не нужен, разве что всякими проволочками да пружинками придать мертвому достаточно правдоподобную позу.
А затем – уже работа для Пегаса: ни шкуры не снимать, ни всякими снадобьями не нашпиговывать, как делали это в прошлые времена. Просто сунуть тушку на пару часов в жидкий азот, а потом на простой морозец градусов под тридцать. И насос включить помощнее. Вода из организма прямо так мельчайшими кристалликами льда и будет уходить. Сублимироваться. Вот и вся процедура. Примерно через триста–четыреста часов – вот такая невесомая игрушка, и правдоподобие полное: зверь как живой.
Настолько все просто, что и делать ей тут нечего.
Она повернулась и пошла наверх, в двухсветную скульптурную мастерскую. Здесь будет посложнее, ведь на кухне нашлось несколько таких шкур, что от этих зверюг жутко становится – приводит в ужас убогость собственной фантазии. А фотографий нет, не говоря уже о голограммах. Как тут изготовишь каркас? Она задвинула овцеволка в уголок, пошла к рабочему столику и сняла с недавно начатой глиняной фигурки мокрую тряпку. Модель в десятую долю натуральной величины должна была изображать сумчатую длинношерстную жабу. Варвара дошла до пределов своего воображения, но кошмарное создание не выглядело живым. Каких–то деталей не хватало. Может, достоверности позы?..
Варвара вздохнула и накинула тряпку на модель. Придется ждать, пока кто–нибудь не запечатлеет этого красавца на пленку. Она засучила рукава и занялась консольной экспозицией «Утро в лесу». Овцеволк очень кстати, без него картина была бы чересчур идиллической. Мха и лишайников маловато, завтра придется сгонять Пегаса к Ящеричному хребту. Ведь со дня на день могут нагрянуть прибывающие гости, с ними предстоит очень серьезный разговор, и для пущей убедительности стоит продемонстрировать несколько готовых работ. И для установления доверия к ее способностям. Не первокурсница же она, в самом деле.
Стены мастерской пожелтели – над Степухой ронял луковичную шелуху закатных облаков традиционный вечер. Спину уже поламывало от усталости, как–никак, а каждый день она не знала отдыха с шести утра и до самой темноты.
Прошаркал Пегас и безмолвно замер за спиной.
Она этого страшно не любила, и Пегас должен был бы об этом помнить. Одернуть его неловко: калека. Да и работа все равно не клеится – вдохновения ни на волос. Жабий. Сумчатый.
– Послушай, Пегасина, – сказала она, стоя на коленках в пересохшем ягеле. – Над моделью – полка, на полке – колпак от эксикатора. Достань, будь другом, только в целом виде.
Она не оборачивалась, торопясь закончить хотя бы нижний ярус экспозиции, но по звукам за спиной догадывалась, что дотянуться до высокой полки Пегасу как–то не удается. Плоховато склеил его Темка. Сюда пришли два корабля, так неужели на них не найдется ни одного приличного робомеханика?
– Ладно, я сама… – начала она и осеклась: Пегас, поднявшийся было на дыбы, неловко покачнулся и всеми опорными копытами и оперативными щупальцами, приданными вычислительным бурдюкам, обрушился на злополучную модель.
– Куда ты, старый осел! – крикнула, не сдержавшись. Варвара и тут же пожалела: на крик мгновенно явилась Пегги.
– Старый осел! — завопила она, повышая тональность на каждом слоге и в результате переходя на ультразвук. – Старыйстарыйстарый–старыистарый осел!!!
Варвара поднялась с колен. В свое время она вложила немало труда в то, чтобы запрограммировать своих роботов на дружески–юмористические отношения. Но с юмором у роботов оказалось туговато…
– Пошла вон, – не повышая голоса, велела она Пегги. – А ты, Пегасина, прости нас. Завтра я ее перепрограммирую.
Она села обратно на мох, положила подбородок на коленки. Старый, старый, старый осел…
И еще старый, очень старый управляющий центр.
Теперь стало ясно, что крутилось в подсознании, выбрасывая на поверхность ассоциативного водоворота то стихи Пастернака с седеющим Кавказом и ночными ледниками, то образ Лероя, уходившего к морю, его глубокая старость поменьше контрастировала с кипучестью молодых. Ведь даже перед смертью он говорил совсем не то, что переполняло его душу, – видно, боялся, что слова любви на старческих губах будут просто смешны… Застарелая боль дряхлых Золотых ворот. Даже сам Жан–Филипп, поседевший демон… Старость. Нет, изношенность механизма – этот ключ давно был под рукой, только само слово не приходило на ум, ведь так трудно думать о старости в девятнадцать лет!
Она поднялась одним толчком, побежала в маленький холл, где имелся экран связи. «Теймураз! Теймураз! Темка!» Она стучала кулачком по номерной клавише, но экран не включался, значит, в своем коттедже Теймураза не было. Она вызвала аккумуляторную – тоже нет. Подумав, осторожно нажала клавишу с шифром Кони – и там никого. Трапезная? Пусто. Да что происходит в Пресептории, если и здесь вечером нет ни одного человека?
Она включила Главную (сиречь единственную) улицу. Первый квартал–никого. Второй–никого. Поворот к Майской поляне–бегут. У самого Майского Дуба – столпотворение.
Та–ак. Она выскочила на улицу в халатике, перемазанном глиной. Побежала. Те, кто стоял вокруг дерева, были высоки и плечисты, Варваре не сразу удалось просунуть нос между их локтями. Ничего особенного она не увидела – просто под нижними ветвями стоял автоприцеп со здоровенным экраном, на котором мелькало множество лиц. Все до единого были незнакомы и заполняли пространство так плотно, что не видно было, откуда ведется передача. Хотя вестись она могла только с космодрома.
Итак, они уже приземлились. Оперативно! И сразу же сцепились с первопоселенцами – перед самым экраном, расставив по–боцмански ноги и заложив руки за нагрудник клеенчатого передника, стоял Сусанин. И он, и те, что с экрана, говорили разом.
– Да вы представляете, что значит свернуть работы? – рычал Сусанин. – У нас тут сосунки, их в глубь материка не вывезешь!
– Ничего, ничего, – весело и категорично отвечали с экрана. – Половину завтра отгрузите на корабль, половину начнете готовить к возврату в естественные условия. Людей оставите минимум, остальных – пока на космодром, а площадку для запасного поселка мы вам приглядели километрах в шестидесяти.
– Позвольте, позвольте, – не выдержал такого напора Жан–Филипп и стал плечом к плечу с Сусаниным. – Кто распоряжается на Земле Тамерлана Степанищева?
– Мы, – сказали жизнерадостные диктаторы с экрана. – С момента нашего приземления – мы. И вы это знаете.
Варвара попятилась и выбралась из плотного ряда молчаливых свидетелей перепалки.
Огляделась.
Сзади все комбинезоны были одинаковы, но Теймураза нетрудно было найти по габаритам.
– Тем, Темка! – Она дергала его за хлястик, пока он не вышел из оцепенения (а тут почти все пребывали в оцепенении) и не обернулся. – Это кто еще на нашу голову? Ревизоры?
– Стратегическая разведка. Если подсчитать, то вызвал их сюда наш старик, я имею в виду Жана–Филиппа, немногим более месяца тому назад… Да, сразу после похорон Лероя. С чего бы? Они имеют право занести Степуху в КГК, со всеми вытекающими.
КТК – «Красная галактическая книга». Это был список земель, где необходимы чрезвычайные меры. Инженерное воплощение этих мер сильно смахивало на легенды о титанах.
Варвара ощутила холодок в пищеводе. Вот и дождалась. Рада?
– Что, два корабля – и сплошь разведчики?
– Нет, конечно. Прибыл их Голубой отряд – океанологи. Голубой отряд. Ничего голубого в них не было, кроме васильковых буковок на рукаве. Да еще головы, одинаково бритые до голубизны. Вот почему она не могла сразу сориентироваться, сколько же их на экране, – все они фантастически походили друг на друга, худощавые и неистощимо энергичные. Они все время находились в движении, как ртутные шарики.
