Майкл Флинн - Река Джима
Человек может залиться краской и от злости.
— Мне его привезла мать! — крикнула арфистка и потянулась к медальону.
Но Грейстрок отстранился и еще раз провел по украшению пальцами. Почувствовал ли он надписи на обратной стороне? Донован предположил, что они произошли от древнего тантамижского письма, хотя алфавит он не узнал. Но Гончий лишь фыркнул.
— Он надколот. Красный камень должен тянуться за край диска. Так было всегда?
— Я не заметила, — вспыхнув, ответила Мéарана.
— Немного похоже на торнадо.
Грейстрок поднял медальон. На него упал свет, и Мéарана увидела слова.
— Мастер огранил драгоценный камень так, чтобы казалось, будто он крутится.
Гончий вернул украшение, и Мéарана торопливо спрятала его в карман.
— Красное торнадо в черном диске, — задумался Грейстрок. — В моем родном мире, Кринте, торнадо иногда закрывали небеса. И еще я слышал о белых торнадо в мире Огил-ви — воронки из снега и льда приходили из приполярных зон и могли за пару секунд заморозить человека. Может, красный торнадо — горячий, вулканический?
Он рассмеялся, хотя и безрадостно.
— Никогда не думала, что он может что-то означать, — сказала Мéарана. — Я считала его просто символом.
Грейстрок пожал плечами.
— Каждый символ что-то означает. Последний подарок твоей матери… Понимаю, почему ты хотела выяснить о нем все, что можно.
— Нет, — сказала Мéарана, — ты ошибаешься. Это ее крайний подарок, не последний.
Грейстрок открыл было рот, но передумал. Он пришел сюда не для того, чтобы развеивать иллюзии девушки. Кроме того, рано или поздно до Зорбы дойдут записи разговора и он увидит, как обходились с дочерью его протеже.
— На все воля Дружественных, — сказал он. — Но пока мы не узнаем, что Шедингер отсек ее нить, возможно все.
«Холодная кринтская поддержка» стала притчей во языцех во всем Спиральном Рукаве. Но он хотел утешить ее, даже по-своему подбодрить, и из троицы он сильнее всех любил бан Бриджит, а это чего-то да стоило.
— Спасибо, — сказала арфистка.
Грейстрок поднялся, но остановился и оглянулся.
— О, — произнес он, — чуть не забыл. Один ювхарри был убит. Я подумал, может, ты захочешь знать.
Сердце Мéараны стиснула ледяная рука.
— Кто?..
Грейстрок поднес руку к уху, совещаясь со своим чипом.
— Мы перехватили сообщение по новостному каналу, пока ползли из системы… А, вот оно. Женщина по имени — о, во имя Совы! — Эн… вел… ум.
— Энвелумокву Тоттенхайм, — закончила Мéарана, обмирая. — Энвии.
— Да, она. Кондефер-парк. Судя по всему, очередное нападение ‘лунов. Похоже на то, что чуть не случилось с бедным дьяволенком Чинсом. Они выцарапали свои слоганы на стенах магазина. Маршал Пришдада сказал, что недавно по городу прокатилась волна подобных инцидентов. Мне жаль. — Он достал из рукава платок. — Не думал, что ты это так воспримешь.
— Нет, дело не в этом, — сквозь слезы произнесла Мéарана. — Мы разговаривали всего пару минут, но она была такой милой и дружелюбной.
«Дела Гончих? — сказала Энвии. — Это магнит для неприятностей. Не хочу быть замешанной».
Разбой был обычным делом в Пришдаде, и ювелирные магазины казались соблазнительной целью… Нападение могло быть не связано с поисками арфистки. Но Мéарана отшатнулась от Грейстрока, внезапно осознав, кем он был и на что мог пойти в погоне за призом для Ардри. Она не верила в случайности.
Как не поверил и Донован, когда она рассказала ему. Он прошел к монитору в каюте Мéараны и обнаружил, что доступ к рапорту маршала Пришдада открыт.
— Хитрюга, — сказал он. — Грейстрок хочет, чтобы мы знали об этом.
— Почему? Это предупреждение? Мог ли он или Маленький Хью?..
— Что? Нет. Грейстрок может быть виноватым во множестве грязных дел — некоторые из них ты сочла бы ужасными, — но он никогда не дослужится до Символа Ночи.
Мéарана села и положила подбородок на сложенные руки.
— Никто не хочет, чтобы я нашла мать. Ты то и дело вставляешь палки в колеса. Пытаешься отбить у меня охоту. Ты, Грейстрок, Маленький Хью. Они сомневаются в тебе. Ты сомневаешься в них. Ты утаиваешь от меня информацию.
— Какую информацию я утаиваю от тебя?
— Орам, — отчетливо произнесла арфистка. — Эхку. Эньрун.
Донован закрыл глаза. Грейстрок действительно умел подкрасться незаметно.
— Вот мерзавец! — сказал он. — Шлюхин сын!
— Полагаю, я не должна была узнать о тех местах.
Донован огляделся.
— Может, стоит пригласить сюда Грейстрока и Хью или достаточно того, что при желании они и так подслушают наш разговор?
— По крайней мере, Грейстрок…
— Будь Серый действительно заинтересован в том, чтобы найти бан Бриджит, он бы искал сам, а не пытался узнать, что известно нам. Во имя богов, надеюсь, он слышал это!
Он тяжело стукнул кулаками о столешницу. Монитор подскочил, а рожок смерти с Мира Фрисинга слетел с крючка и упал на пол. Из общей комнаты торопливо прибежал встревоженный Билли Чинс.
— Что за крики-вопли? Хозяин хотеть Билли?
Человек со шрамами почесал щеку, и на мгновение воцарилась тишина. Он рывком поднялся на ноги и прошел к двери, подобрал упавший инструмент. Фудир сыграл несколько нот из мелодии с гор Кельк-Барра с ужасными, неестественно длинными интервалами, повесил рожок на крючок, но он снова свалился. Билли Чинс подобрал его и прижал к груди, словно защищая.
Фудир повернулся к Мéаране:
— У Грейстрока есть причины пытаться запугать тебя. Нет, останься, Билли. Ты имеешь право знать.
Фудир вернулся в кресло и постучал по экрану.
— По словам маршала Пришдада, эту Тоттенхайм зверски избили. Но я смотрел фотографии из морга, загруженные в рапорт, и не заметил в увечьях ничего зверского. Это было тщательное и методичное избиение, чтобы добыть максимум информации. Это называется каовён.
— Каовён? Максимум информации? Энвии ничего не знала! У нее была…
Донован приложил палец к ее губам.
— А теперь Названные знают, что она ничего не знала.
— Названные?
Донован словно погрузился в себя.
— Что-то идет за нами.
VI
ЗМЕЯ В ТРАВЕ
Великий сакенский философ Честер Демидов, известный как Акобунду, однажды описал Объединенную Лигу как «изюм в тарелке с овсянкой». Многие читатели восприняли его слова как очередную заумь, но люди, действительно бросавшие в овсянку изюм, — а такие все же были — поняли, что он имел в виду. Лучшая философия рождается из опыта восприятия, а тарелка с овсянкой — вполне осязаемый объект Изюм — крупные сгустки цивилизованных миров: Старые Планеты, Йеньйень, Гарпунный Трос, Рамаж, Валентность и иные подобные места. В таких сгустках великие и могучие миры разделяют считаные дни пути, между ними кипят войны и торговля, там растут большие города, а в них развивается творчество, которое делает жизнь чем-то большим, нежели просто существование. Именно здесь можно найти «великий континуум культуры» Акобунду: выдающуюся литературу, музыку, высокое искусство, туризм, наслаждение живописной природой, спорт, моду, светские рауты, чувственное опьянение. По его словам, качество цивилизации можно измерить до определенной точки в том континууме, в котором люди проводят черту и говорят: «За ней лежит вульгарность».
Все остальное — овсянка. Она состоит из рассеянных миров-одиночек вроде Узла Павлина или Уродца либо варварских регионов наподобие Цинтианского Хадрамоо. Там случаются великие свершения, но основное действие происходит в других местах.
Большая Ганза — одна из таких изюминок, и притом сочная. Здесь сколачивают состояния — и многие младшие отпрыски прибывают сюда в простодушной надежде добыть его. Ганза их безжалостно пережевывает и выплевывает. Она обгладывает их, будто очищая от шелухи, и получает в итоге машину для зарабатывания денег.
Согласно теории континуума Акобунду, ганзарды создали разветвленную социальную сеть, состязаясь с соперниками не только на рынках и распродажах, но и на балах, в моде, в орденах знати, в клубах и организациях, на обедах и вечеринках. Но они избегают переизбытка чувств. «Выпивка растворяет выгоду, — говорят они, — и смывает мечты». Человек, охваченный чувствами, редко способен думать трезво, поэтому женщины стали своего рода оружием для опьянения соперников. Они перекидываются не ракетами, но дамами. Одурмань противника парфюмами и ласковьш обхождением — и ты сможешь вертеть им любым способом.
Танцующую Даму заселили выходцы с Агадара и Гладиолы. Говорят, когда приземлился первый корабль, после тяжелого путешествия по тогда еще не исследованной дороге, офицер десантной группы разделась догола и в чистой исступленной радости помчалась сквозь высокую, по пояс, траву посадочного поля. Впоследствии эмблема в виде темнокожей нагой танцовщицы появилась на флагах всех, кроме одного, государств Дамы и на гербах большинства торговых домов.
