Филипп Палмер - Ничейный космос
За свою жизнь я не раз меняла ход истории. Но так и осталась незамеченной. Таков мой удел — не получать признания. Но в тот момент на признание мне было плевать.
Только через четыре года мне нарастили новую кожу. Я потребовала улучшенные грудные имплантаты и смеховые морщинки в уголках глаз — надоел эффект вечно юного, свежего лица.
Получив новую кожу, я сняла номер для новобрачных в пятизвездочном отеле, напилась шампанского и всю ночь валялась на кровати обнаженная. Не мастурбировала, не спала — просто любовалась на себя в потолочное зеркало. Ведь еще сутки назад я была ходячим освежеванным трупом, от которого дети разбегались с криками и который не мог ни к чему прикоснуться.
Красоту мне вернули, но душу не вылечили. И по сей день бывает, что я ни до чего не могу дотронуться. При виде освежеванного цыпленка у меня случается истерика, а синяк или ссадина запросто могут вызвать панику.
Я приняла эти фобии, живу с ними, стараюсь на них не зацикливаться. Лечу себя сама.
Я до сих пор считаю себя чудовищем, освежеванным зверем. Ничто не убедит меня в обратном. Где-то в глубине моей души есть колодец, сточная яма, там и живет мой кошмар, там кипит и бурлит ненависть.
И там же таятся два греха: я виню себя в том, что мой сын родился из искусственной матки без отца, у матери возрастом почти в двести лет; я виню себя в том, что не была со своим сыном, не кормила его грудью, не баюкала, не стирала пеленок. Питер родился, когда я только начинала работать в «Поможем Африке». Когда я лишилась кожи, ему исполнилось всего четыре годика; переполненная ненавистью, я даже не обращала на него внимания.
Питеру исполнилось восемь, когда мне восстановили кожу. В это время страх чужих прикосновений частенько загонял меня в запои. Я срывалась на Питере, орала, а иногда в спальне облизывала его, рассказывая страшные истории — специально, чтобы ранить мальчика, причинить боль.
Сейчас, конечно, можно покаяться перед Питером, но времени вспять не развернуть.
Подросток из Питера вышел дикий, но я прощала ему все, ведь он моя плоть, моя кровиночка. Он купался в любви и заботе (как думаете, кто оплачивал все счета, развлечения, кто вносил залог, если Питер попадал в тюрьму?). Стремясь быть лучшей для сына, я закрывала глаза абсолютно на все его проступки — снова и снова, снова и снова.
Так я ли виновна в том, что мой прекрасный, мой любимый сыночек стал самым злым и деспотичным человеком за всю историю нашей расы?
Книга 5
ЛЕНА
Я слежу за собственной смертью.
Алби окутывает меня собой — бережно, почти что с любовью — и отпускает.
Падаю на пол, объятая пламенем. Воплю и катаюсь в попытках потушить себя. Бесполезно. Моя кожа плавится, кости обугливаются.
Погибаю в страшнейших мучениях.
Агония прекращается. Перезагрузив CD-ROM, я нажимаю «Воспроизведение» и снова смотрю на свою смерть.
Алби окутывает меня собой — бережно, почти что с любовью — и отпускает.
Падаю на пол, объятая пламенем. Воплю и катаюсь в попытках потушить себя. Бесполезно. Моя кожа плавится, кости обугливаются.
Погибаю в страшнейших мучениях.
Агония прекращается. Перезагрузив CD-ROM, я нажимаю «Воспроизведение» и снова смотрю на свою смерть.
Алби окутывает меня собой — бережно, почти что с любовью — и отпускает.
Падаю на пол, объятая пламенем. Воплю…
* * *Нажимаю на паузу. Смотрю на маску смерти, в которую превратилось мое лицо. Ох, не надо бы, так мне только хуже становится. Но я вновь нажимаю на «Воспроизведение» и смотрю, смотрю, смотрю на свою смерть…
ЛЕНА
— Назовем это праздником в честь воскрешения, — предлагает Флэнаган. В глазах у него — огоньки (как они меня достали!).
— Я не умерла, — строго возражаю я. — И никогда не умирала. Вы убили мой клон.
— Вот только твой дражайший сынок об этом не знает. Флэнаган лыбится, а у меня вот-вот начнется истерика. Но я держусь изо всех сил. Возражаю мрачным тоном:
— Откуда такая уверенность в том, что мой сын знает, а чего не знает?
— Он видел тебя на экране, видел, как ты погибаешь, и позволил тебе умереть.
— Правильно сделал.
— Поступив таким образом с матерью?!
— С террористами и вымогателями — никаких переговоров! Никаких уступок им делать нельзя. Таков основной принцип нашего законодательства.
— Но ведь ты мать Гедира, ты дала ему жизнь.
— Не такая уж я и мать.
— И тем не менее он позволил тебе умереть. — А от меня-то ты чего хочешь?! Прошения?
— Поддержки.
— Я все еще пленница — приказывай.
— Что, если мы тебя выпустим? Освободим и позволим уйти? — Ах, не смешите меня, капитан Флэнаган! Твой идиотский план провалился, и теперь все вы беглые преступники. Гедир твою шайку найдет и предаст медленной смерти. Советую хорошенько насладиться этим вечером, он может стать для тебя последним.
— Совсем наоборот. Таков и был мой план, все идет, как задумано.
— Не получить выкупа — таков твой план?!
— На что нам выкуп? Мы крадем только нужное. Деньги Гедира нам ни к чему.
— А пленники?
— Тоже часть плана. Я требовал освободить узников, которых успели казнить. Их что-то около четырехсот десяти тысяч, и они месяц как мертвы. Каждые тридцать дней Гедир казнит полмиллиона человек.
— Опять издеваешься.
— Как ты допускаешь подобное? Как потом спишь по ночам?
— Я тут не при делах.
Флэнаган молчит, сдерживая гнев. Потом произносит:
— Ты свободна. Яхту тебе приготовят. Лети.
— Я… свободна? — Да.
Не может быть.
— На каких условиях?
— Свободна — и все тут. Мало, что ли?
— Яхта заминирована, да?
— Нет, даю слово.
— Так я пошла?
— Пошла-пошла. Ты свободна как ветер.
— Замечательно…
— Только есть одно «но».
— Э? — не успела я обрадоваться… Пригвождаю Флэнагана к месту яростным взглядом. А он смотрит на меня спокойно, с уважением. Благоговейно.
— Ты свободна — это да. Но я бы хотел, чтобы ты задержалась и помогла нам.
— Помочь своим похитителям?!
— Наше дело правое, и ты нам нужна, Лена. Ты наш герой, наша спасительница.
Фи, сколько пафоса… но, с другой стороны, приятно-то как!
— Что значит — я ваша спасительница?
— То и значит! Я отдаю тебе свой корабль и капитанство.
— Серьезно?!
— Серьезней и быть не может.
— С ума сошел.
— Я просто в отчаянии. Без тебя мы пропали. Останься. Голова идет кругом.
— Тогда за каким чертам надо было создавать мою копию и казнить ее?
Флэнаган смотрит на меня тепло, уважительно и самым мягким тоном произносит:
— Хотели доказать, что твоему сыночку все равно, жива ты или мертва. Вас ничто не связывает, даже любовь. Присоединяйся, веди нас. Помоги убить Гедира и низвергнуть его империю зла!
Поразительно. Прямо теряю дар речи. Флэнаган больше не улыбается. Просто смотрит на меня, ждет ответа.
Но ответа я дать не могу — трудно даже слово вымолвить. Кивком отсылаю Флэнагана прочь. В горло мне будто набили пепла.
Оставшись наедине с собой, я тупо смотрю в стену. Сердце бешено колотится.
Что за игру затеял Флэнаган? Чего хочет?
ЛЕНА
Что делать?
Откажись.
Почему?
Тебя просят стать террористом! Пиратом!
Это так плохо?
Сама знаешь.
Однако в этом есть… своя прелесть.
О, Лена!..
У меня появится роль, цель в жизни.
Объявишь войну родному сыну?
Не я первая.
Да. Правда. Могу перечислить…
Не стоит.
Не распускай нюни. Дело пахнет керосином. Это ловушка.
Но какая? Не вижу смысла в обмане. Как Флэнаган может надуть меня, вверив мне свой корабль и команду? У тебя началась паранойя.
Просто откажись, и все.
Я…
Думаю, ты прав. Точно прав. Откажусь.
Но не прочь согласиться.
А то!
Тебе вновь хочется власти.
Еще бы.
Тем не менее ты должна отказаться.
И откажусь. Плюну в харю этому самодовольному хаму.
ФЛЭНАГАН
Сегодня Лена плюнула мне в лицо, назвала самодовольным хамом и прокляла, пожелав вечных мучений.
Я в восторге. Победа за мной. Я обманул эту стерву, обвел вокруг пальца.
Она считает себя умнее меня. Да, это так, но я успел изучить Лену и теперь знаю ее как облупленную. Могу играть ею, как играю на гитаре.
Надеюсь…
ЛЕНА
Вот. Она. Я.
Обрела равновесие! Стою на ногах!
Передо мной открыты такие возможности. Прямо сейчас: захочу — станцую, захочу — спою, а могу и ката отработать, поэму написать или сюжет для картины придумать. Но я щелкаю пальцами, и возникает оркестр…
