Дуглас Адамс - Путеводитель хитч-хайкера по Галактике
— Вы ничего не знаете о будущем, — произнес Глубокомысленный, — но в памяти своей, на дисках своих, могу читать в бескрайних показателях истоков будущих возможностей и сроков, и вижу, что придет, настанет день, когда появится тот, с которым не смогу не то что сравниться, но даже приблизительно сказать, какими будут его параметры. И все ж судьба моя — его построить, прежде рассчитав.
Фут тяжело вздохнул, и взглянул на Конкила.
— Может, закончим с этим и зададим вопрос? — сказал он.
Конкил жестом остановил его.
— Что же это за компьютер, о котором ты говоришь? — спросил он.
— Я больше говорить о нем не буду. Достаточно вполне — на первый раз, — ответил Глубокомысленный. — Теперь задайте мне свои вопросы, и я начну работать. Говорите.
Фут и Конкил в замешательстве пожали плечами. Фут собрался с мыслями.
— О Глубокомысленный, — произнес он, — мы создали тебя, чтоб ты ответил… Мы хотим услышать… Ответ!
— Ответ? — спросил Глубокомысленный. — Какой?
— На Вопрос — Жизни! — выкрикнул Фут.
— Вселенной, — сказал Конкил.
— И Всего Такого, — сказали они хором.
Компьютер поразмыслил пару мгновений.
— Круто, — произнес он.
— Но ты можешь ответить?
Снова многозначительная пауза.
— Да, — сказал Глубокомысленный. — Могу.
— На этот Вопрос есть Ответ? — задохнувшись, возбужденно воскликнул Фут.
— Простой Ответ? — добавил Конкил.
— Да, — ответил Глубокомысленный. — Жизнь, Вселенная и Все Такое. Ответ есть. Но, — добавил он, — я должен его обдумать.
Внезапно торжественность момента была нарушена шумом у дверей. Дверь распахнулась, и в комнату ворвались два разъяренных человека в грубо-тканой бледно-голубой форме Круксванского Университета. Охрана безуспешно пыталась их задержать.
— Мы требуем, чтобы нам разрешили присутствовать! — кричал тот, что помоложе, отталкивая локтем хрупкую симпатичную стенографистку.
— Именно, — вторил тот, что постарше. — Вы не можете нас не впустить! — Он выбросил за дверь младшего программиста.
— Мы заявляем, что вы не можете нас не впустить, — рычал молодой, хотя уже давно был внутри, и никто больше не пытался препятствовать ему.
— Кто вы? — раздраженно спросил Конкил, поднимаясь с места. — Чего вы хотите?
— Я Маджиктиз! — гордо произнес старший.
— А я заявляю, что я Врумфундель! — прокричал молодой.
Маджиктиз повернулся к Врумфунделю.
— Ну и что? — сердито сказал он. — Об этом обязательно нужно заявлять?
— Отлично, — проорал Врумфундель, опуская тяжелый кулак на ближайший пульт. — Я Врумфундель, и это не заявление, а точный факт. Мы заявляем: нам нужны точные факты.
— Нет, не нужны! — раздраженно завопил Маджиктиз. — Это как раз то, что нам не нужно.
Едва переведя дыхание, Врумфундель снова закричал: — Нам не нужны точные факты! Нам нужно полное отсутствие точных фактов! Я заявляю, что я могу быть, а могу и не быть Врумфунделем!
— Да кто же, черт побери, вы такие? — разъяренно вопросил Фут.
— Мы — Философы! — ответил Маджиктиз.
— Хотя, возможно, и нет, — добавил Врумфундель, предупреждающе грозя пальцем программистам.
— Нет, мы — Философы! — настаивал Маджиктиз. — Со всей определенностью мы здесь как представители Объединенного Союза Философов, Прозорливых и Просвещенных. Эта машина должна быть выключена, и выключена немедленно!
— А в чем, собственно, дело? — спросил Конкил.
— Я скажу тебе, в чем дело, приятель, — сказал Маджиктиз. — В разделении, вот в чем!
— Мы заявляем, — снова завопил Врумфундель, — что все дело может быть, а может и не быть в разделении!
— Оставьте машинам плюсы и минусы, — говорил Маджиктиз, — а мы займемся вечными проблемами. Ты бы проверил, как там с законами. По закону Поиск Абсолютной Истины — и это изложено абсолютно недвусмысленно — исключительная прерогатива ваших мыслителей. А тут заявляется какой-то арифмометр, и сразу ее находит, а мы без работы — так, что ли? В том смысле, что к чему тогда мы будем засиживаться за полночь, и спорить, есть Бог или нет, если эта машина заявляется и на следующее утро выдает тебе номер его телефона.
— Абсолютно верно, — крикнул Врумфундель, — мы требуем точного определения рамок сомнения и неуверенности!
Внезапно величественный голос заполнил помещение.
— Могу ли я сделать замечание по этому поводу? — осведомился Глубокомысленный.
— Мы будем бастовать! — вновь заорал Врумфундель.
— Именно, — согласился Маджиктиз. — На вашей совести будет общенациональная забастовка философов!
Гул в комнате внезапно усилился. Включились дополнительные низкочастотные динамики в лакированных, украшенных простой, но элегантной резьбой, колонках, и придали голосу Глубокомысленного еще больше силы.
— Все, что я хочу сказать, — гремел компьютер, — то, что мои мыслительные цепи сейчас полностью посвящены расчету ответа на Главный Вопрос Жизни, Вселенной и Всего Такого, — он остановился, чтобы убедиться, что все его внимательно слушают, прежде, чем продолжать, но уже не так громко. — Однако выполнение этой программы потребует некоторого времени.
Фут нетерпеливо взглянул на часы.
— Сколько? — спросил он.
— Семь с половиной миллионов лет, — ответил Глубокомыслящий.
Конкил и Фут непонимающе уставились друг на друга, затем на компьютер.
— Семь с половиной миллионов лет…! — возопили они хором.
— Да, — заявил Глубокомысленный. — Я же сказал, что должен обдумать ответ. И кажется мне, что пока я занимаюсь этими расчетами, интерес общественности к этому разделу философии значительно возрастет. У каждого будут свои гипотезы по поводу того, какой ответ я в конце концов выдам, а главное место на рынке идей будет, разумеется, занято вами. Пока ваши споры будут достаточно яростными, пока вы будете с прежним пылом поносить друг друга в печати, пока у вас будут достаточно ловкие импресарио, вы сможете удержаться в седле. Ну как, подходит?
У обоих философов отвисли челюсти.
— Тысяча чертей, — сказал Маджиктиз, — вот это, можно сказать, голова. Ему пальца в рот не клади. Слушай, Врумфундель, почему мы сами об этом не подумали?
— Не знаю, — пораженно прошептал Врумфундель, — наверно, наши мозги слишком натренированы, Маджиктиз.
С этими словами они повернулись и вышли за дверь — первый шаг в умопомрачительной карьере.
Глава 26
— Ваш рассказ меня очень успокоил, — сказал Артур, после того, как Слартибартфаст замолчал, но я все-таки не понимаю, при чем тут Земля, мыши и все остальное.
— То, что ты слышал — всего лишь первая половина этой истории, землянин, — ответил старик. — Если ты желаешь узнать, что произошло через семь с половиной миллионов лет, в Великий День Ответа, позволь мне пригласить тебя в мой кабинет, где ты сможешь как бы сам присутствовать при этом благодаря суперсенсорной записи. Если, конечно, тебе не хочется совершить краткую прогулку по новой Земле. Боюсь, правда, что она готова только наполовину — мы еще не заложили в грунт искусственные скелеты динозавров, затем еще надо накрыть их третичным и четвертичным периодом, и…
— Нет, благодарю, — сказал Артур, — все равно это уже не то.
— Уже не то, — сказал Слартибартфаст, — да уже и не будет тем, — и он развернул машину и направил ее к стене.
Глава 27
Кабинет Слартибартфаста был похож на библиотеку после взрыва. Переступив порог, старик нахмурился.
— Вот несчастье, — пробормотал он, — взорвался диод во вспомогательном компьютере. Когда мы попытались оживить наших уборщиков, мы обнаружили, что они мертвы, вот уже почти сто тысяч лет. Хотел бы я знать, кому придется убирать трупы. Тебе лучше сесть где-нибудь там. Сейчас я тебя подключу.
Он указал Артуру на кресло. Оно выглядело так, словно было сделана из позвонка стегозавра.
— Оно сделано из позвонка стегозавра, — объяснил старик, заглядывая под рассыпающиеся груды бумаги, и выуживая из-под них обрывки проводов.
— Вот, держи, — сказал он, и подал Артуру несколько полосатых проводов.
В тот момент, когда Артур взял их, сквозь него пролетела птица.
Он висел в воздухе, абсолютно невидимый, даже для самого себя. Под ним была красивая площадь, обсаженная деревьями, а вокруг, насколько хватало взгляда — белые просторные здания, легкие, но какие-то потертые — в трещинах и пятнах от непогоды. Сегодня, впрочем, сияло солнце, свежий ветерок плясал в листве деревьев, а странное впечатление, что от всех зданий исходил ровный тихий гул, создавалось, возможно, тем, что площадь и все улицы вокруг были заполнены радостно возбужденными толпами. Где-то играл оркестр, яркие флаги трепетали на ветру, и воздух был пронизан праздничным настроением.
