Рэй Брэдбери - Отныне и вовек (сборник)
Смолл не выдержал:
– Вы требуете, чтобы мы судили о человеке по его мыслям!
– Не нравится – судите по делам! – ответил Рэдли. – Левиафан приближается. Мы меняем курс, чтобы пойти на столкновение. При этом кто-то влезает в компьютер: только сутки назад результат был один, а сейчас – другой.
Даунс не уступал:
– На то они и машины. Им что одна астрономическая задачка, что другая. Но кровь в жилах – куда лучше. Плоть податливей. А разум и воля – вообще ни с чем не сравнимы. И капитану их не занимать. Разве компьютер знает о моем существовании? А капитан знает. У него все под контролем, он делает выводы, принимает решения. И отдает мне приказы. А поскольку он мой капитан, я пойду туда, куда он прикажет.
– Прямиком в ад, – заключил Рэдли.
– Да хоть бы и в ад, – пожал плечами Даунс. – Комета, между прочим, оттуда родом. Капитан отслеживает эту тварь. Я и сам ее ненавижу. Капитан при мне сказал ей «нет!». А я – его верное эхо.
Смолл поддержал:
– И я!
– А ты, Квелл? – Рэдли повернулся к зеленому инопланетянину.
– Я и так слишком много сказал, – ответил Квелл. – И все это были слова капитана.
– Измаил? – спросил Рэдли.
– Мне… – начал я, – мне страшно.
Даунс и Смолл отступили назад:
– Мы можем идти, мистер Рэдли?
– Нет! – вскричал Рэдли. – Господи прости, он и вас ослепил. Как мне открыть вам глаза?
– День-то прошел, Рэдли, глаза скоро закрывать пора, – сказал Смолл.
– Но я вас заставлю видеть, черт побери! Я иду к капитану. Прямо сейчас. Не хотите стоять рядом со мной – стойте позади. И услышите все из его собственных уст.
– Это приказ, сэр?
– Да.
– Раз так, – ответил Смолл, – есть, сэр.
– Есть, сэр, – повторил за ним Даунс.
Эти трое зашагали к трапу, и нам с Квеллом ничего не оставалось, как пойти следом, прислушиваясь к странным электронным ритмам капитана, таким близким и таким далеким.
Глава 8
– Подстрекаете к бунту, мистер Рэдли.
Впустив нас к себе в каюту, капитан остановился лицом к нам; даже не верилось, что его жуткие белые глаза ничего не видят.
– Сэр, – отозвался Рэдли, – для меня самоочевидно…
Капитан не дал ему закончить:
– Самоочевидно? Температура Солнца равна двадцати тысячам градусов. Самоочевидно, что оно спалит Землю. Так? Я не доверяю людям, которые приходят с самоочевидными фактами, а потом пророчат беду. А теперь, Рэдли, слушай внимательно. Я передаю тебе командование этим космическим кораблем.
– Капитан! – Рэдли не поверил своим ушам.
– Уже не капитан. Грядущие великие свершения будут твоей заслугой.
– Я не стремлюсь к великим свершениям, – ответил Рэдли.
– Раз ты сам это признаешь, значит, стремишься. Пришел с фактами в руках? Унесешь с собой нечто большее, чем факты. Кто из вас хоть раз видел комету вблизи?
– Никто, сэр, только вы.
– Кто дотрагивался до ее тела?
– Опять же никто, насколько нам известно.
– Что же в ней такого, что мы спешим ей навстречу с распростертыми объятиями?
– Вот вопрос, капитан.
– Вопрос! Мы забрасываем невод, как рыбаки. Мы спускаемся, подобно горнякам, в богатые, неистощимые, бездонные копи. Левиафан плывет сквозь космос, как стая рыб, сверкает, как ценнейшее сокровище всех времен. Забросим же наши сети и вытащим великое множество рыбы[27], незамутненные слитки энергии – перед этим уловом померкнут все богатства Галилеи[28]. Отомкнем необъятную сокровищницу и возьмем, что пожелаем. У нас будет десять миллиардов алмазных жил, слепящих взгляд своим блеском. Таких черных алмазов должно хватить на всю нашу жизнь: они еженощно сыплются из космоса, но сгорают дотла. А мы станем ловить этот дождь. Сбережем самые яркие слезинки, чтобы с выгодой продать на обычных рынках самым необычным способом. Кто от такого откажется?
– Как сейчас – я бы не отказался, – осторожно сказал Рэдли.
– Тогда выкачаем каждый вздох из этого огромного чудовища. Его дыхание – это водород и смеси горючих паров, которых хватит всем цивилизациям, на всю жизнь наших детей и внуков. Такая энергия, взнузданная, контролируемая, накапливаемая, хранимая, высвобождаемая, будет творить атомные чудеса для рода человеческого и принесет еще более сказочные прибыли. Едва ли банковский счет раньше времени столкнет кого-нибудь из нас в пучину безумия.
– Безумия?
– Безумия наслаждений, сытой жизни и сладкой праздности. Дыхание и тело Левиафана принадлежит вам – это будет ваш банковский вклад под проценты и кредиты. Что до меня – прошу лишь об одном: оставьте мне его душу. По рукам?
– Ну, если такой дождь сам падает с неба, – сказал Даунс, – я не прочь побегать под его струями.
– Да! Как дети бегают под весенними ливнями!
Про себя я подумал: его метафоры меня убеждают, а факты – нет.
Теперь капитан повернулся в сторону Квелла:
– Любезный Квелл, ты читаешь мои мысли. Видишь ли ты в них мягкую погодку, ласковый дождик и чеканные серебряные монеты, разбросанные среди свежей, высокой травы?
Квелл не нашелся с ответом.
– А ты, Рэдли?
– Да провалитесь вы, сэр.
– Как провалюсь, так и снова появлюсь, – парировал капитан. – Колокол спасения меня не оставит. Внимайте его звону. Смолл? Даунс? Слышите?
– Так точно, сэр! – выпалили оба.
– Квелл? Измаил? – Пауза. – Ваше молчание – знак согласия. – Капитан повернулся к Рэдли. – Ну и где теперь твои бунтовщики?
– Вы их купили, сэр! – ответил Рэдли.
– А ты поторгуйся да выкупи обратно, – предложил капитан.
* * *Поздно вечером, лежа у себя в койке, я сделал такую запись в дневнике:
«Мы бежали от старых радиоголосов, обошли стороной затерянные луны с затерянными городами, отказались разделить доброе вино и душевное веселье с истосковавшимися астронавтами, отмахнулись от достойных священников, что искали своих пропавших сынов. Длинен список грехов наших. О боже! Значит, надо слушать космос, чтобы предвидеть, какие встречи он сулит и какие еще преступления мы можем совершить по неведению».
Отложив тетрадь, я включил местную радиоточку. Вначале слышалось только равнодушное потрескивание, но потом зазвучала музыка – более удивительной симфонии я еще не слышал.
Я сделал погромче и, закрыв глаза, стал слушать.
От звуков музыки Квелл заворочался во сне. Я выключил радио, но до меня донесся настойчивый голос Квелла:
– Включи немедленно.
Еще раз нажав на кнопку, я вернул музыку. Она была невероятна – реквием по живым, которых оплакивают, как мертвых.
Я понял, что Квелл погрузился в эту мелодию с головой, потому что его сознание охватило мое.
– Только не выключай, – шептал он. – Слышишь? Музыка из моего далекого мира.
– Из твоего мира? – переспросил я. – За миллиарды миль отсюда? Уму непостижимо!
– И правда, уму непостижимо, – согласился Квелл. – Музыка, что создавалась в моей галактике, а то и в более далеких пределах. Повесть о страданиях и смерти отца моего отца.
Из динамика лились звуки, торжественные и скорбные.
Почему-то, без всякой причины, у меня защипало в глазах, а Квелл продолжал:
– Это погребальная песнь, которую мой дед сочинил для своих похорон, его великая элегия.
– Что же это получается? – размышлял я вслух. – Выходит, я слушаю и оплакиваю самого себя?
Тут Квелл протянул невидимую руку и коснулся невидимым разумом отсутствующего Даунса.
– Даунс, – позвал он, – можешь отложить на время свои дела и смастерить для меня особый скафандр?
– Всегда пожалуйста, только, боюсь, не справлюсь, – пришел ответ Даунса.
– А я тебе дам набросок, – сказал Квелл, – и чертежи сделаю. Иди сюда.
– Квелл! – встревожился я. – Это еще зачем?
Я приподнялся в койке и увидел, что Квелл сидит за компьютером, а его паучья рука выводит на мониторе замысловатые фигуры.
– Готово, – заговорил Квелл. – То, что надо: скафандр с символикой моего далекого мира.
– В нем тебя и хоронить будем? – спросил Даунс, входя к нам в каюту и глядя на творение Квелла.
– Любое существо, надев скафандр, уже ложится в будущий гроб, подогнанный по размерам и потребностям. Но мне нужен потемнее. Скроенный из ночи, запаянный тенями.
– Но зачем? – не унимался Даунс. – Зачем тебе понадобился костюм смерти?
– Вот послушай, – сказал я.
Я прибавил звук. Даунс слушал музыку других миров; у него дрогнули ресницы, беспокойно дернулись руки.
– Господи, что у меня с пальцами? Будто живут своим умом. Это все ваш реквием. Эх, Квелл, дружище Квелл, как я понимаю, другого выхода нет, придется мне скроить этот жуткий костюм.
– Квелл, – вмешался я, – эта музыка летает из конца в конец Вселенной. Почему она пришла к нам именно сейчас?
– Потому что настало время.
– Квелл!
Но он замер в молчании, уставившись в пустоту.
– Квелл! – Мне захотелось его растормошить. – Оглох, что ли?
