Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 19
Он замолчал и, привалившись к дереву, полностью расслабился, стараясь ни о чем не думать. Десять минут спустя они продолжили марш-бросок.
По обе стороны тропы сплошной стеной высились деревья и кусты, листья смыкались над самой головой, образуя подобие крыши. Наступила полная темнота, лишь колеблющийся луч фонарика на поясе Корса выхватывал из мрака светлый круг земли с то и дело попадающими под ноги камнями. Кроме приглушенного топота сапог, тишину нарушали какие-то шорохи, скрипы, отдаленное чириканье, уханье и кряканье, студеное журчание ручья. Один раз до них донесся пронзительный вскрик какого-то лесного зверя. Чем выше они поднимались в гору, тем становилось прохладнее, но погода была по-прежнему мягкой, а воздух напоен ароматами. Ворону казалось, что он различает запахи земли и трав; когда тропинка пересекла ручей, повеяло сыростью, он узнавал ароматы некоторых цветов, остальные были незнакомы. Запахи, как ничто другое, обладают способностью всплывать в памяти; Ворон узнавал многое из того, что улавливал в воздухе, но вспомнить, что это такое, не мог. Все запахи перебивал отчетливый, пронзительный запах цветущих бэйловых кустов. За последние несколько часов цветы на кустах распустились все до единого.
«Завтра, при дневном свете будет казаться, что земля здесь объята пламенем», — подумал Ворон.
Постепенно ощущение времени стало исчезать. Этому сыновей аристократов обучали с детства полковые бонзы. Это было необходимо для того, чтобы выдержать на войне бесконечно тянущееся ожидание боя и не рехнуться. Ты просто отключаешь сознание, и все. Частично оно возвращалось к Ворону во время привалов на марше. Конечно, нелегко было останавливаться, не дойдя до цели, пить, жевать сухпаек и при этом отгонять мысли об Эльфави. Однако тело требовало своего. Поневоле приходилось поступать именно так.
Над Гранисом взошла луна. Однажды, оказавшись на открытой местности, Ворон на бегу бросил взгляд со склона горы вниз. Кругом, насколько хватал глаз, как пики торчали посеребренные лунным светом верхушки деревьев. Затем его снова поглотил лес.
Через восемь или девять часов пути Коре выругался и остановился. Его фонарик выхватил из темноты нечто на тонких паучьих ножках, в стальном панцире и с руками, кончавшимися острыми клинками.
— Гадство!
Ворон услышал, как щелкнул выхваченный из кобуры пистолет. В свете фонарика блеснули бесстрастные глаза-объективы, и машина исчезла в кустах.
— Сторожевой робот, — объяснил Ворон. — Против хищников. Он не нападает на людей. Мы уже у цели, так что гаси фонарь и заткнись.
И он с кошачьей осторожностью стал пробираться сквозь темноту, размышляя о том, что Тольтека, должно быть, здесь и впрямь его опередил. Хотя, возможно, и ненамного. Может быть, все еще можно исправить. Он преодолел последний крутой подъем и задержался на краю огромного амфитеатра.
На секунду его ослепила яркая Она, близкая к полнолунию. Луна висела прямо над обрывом; ее свет затмевал звезды и окрашивал обрыв в мертвенно-желтый цвет. Затем его глаза начали одну за другой различать более мелкие детали: поросшие мхом ступени амфитеатра, спускавшиеся до самого дна котловины, кольцо башен, окружавшее квадратный лабиринт, даже фонтан в центре — его тонкая струйка сверкала в лунном свете подобно ртути. Он разглядел даже парк, весь заросший бэйловыми кустами — здесь, среди стройных белоснежных башен, они казались черными. С форума доносился гул голосов, но что там происходит, было не понять. Соблюдая особую осторожность, Ворон выбрался на открытое пространство.
— Хи-хи, — сказал ему человек, сидевший на верхней террасе. — Какая пустота, друг мой по Бэйлу.
Ворон остановился как вкопанный. Коре, шедший следом, увидел, как куртка у него на спине влажно потемнела. Ворон медленно повернулся к сидящему лицом. Это был Ллирдин — тот самый, что вместе с ними ходил в горы и рассказывал, как играл в шахматы в водолазном колоколе. Теперь он сидел, обхватив руками колени, и, скаля зубы, дико ухмылялся. На его губах была видна кровь.
— Да, пустота, — сказал он. — Пустота. Бог пустой. Я говорю: пустой, пустой, пустой, пустой.
Ворон заглянул гвидионцу в глаза — в них отражалась луна, и они казались пустыми.
— Откуда на тебе кровь? — как можно спокойнее спросил он.
— Она была пустая, — сказал Ллирдин. — Пустая и такая маленькая. Зачем ей расти большой и быть пустой? Зачем? Так много ничего? — Он потер подбородок, взглянул на мокрые пальцы и печально проговорил: — Машины ее унесли. Это несправедливо. Ей было всего полтора года пустоты.
Ворон стал спускаться в амфитеатр.
— Она была ростом мне по пояс, — неслось ему вслед. — Кажется, когда-то давно, давным-давно, до пустоты, я учил ее смеяться. Я даже дал ей когда-то имя, и звали ее Полынь. — Ворон услышал, как Ллирдин заплакал.
Коре вынул пистолет, отстегнул кобуру от пояса и присоединил к пистолету как приклад.
— Не спеши! — сказал ему Ворон; он не оглядывался, но понял, что делает Коре, по звуку. — Тебе он не понадобится.
— Хрена в зубы не понадобится, — ответил Коре.
— Мы не будем стрелять в гвидионцев. А Тольтека, думаю, нам не опасен… теперь уже нет.
12Они спустились на ровный газон и миновали башню. Ворон вспомнил, что на эту самую башню он поднимался вместе с Эльфави. На верхнем этаже у окна стояла маленькая девочка и молча билась о решетку.
Ворон прошел под колоннадой. Сразу же за ней на краю форума стояли, плотно сбившись, примерно пятьдесят жителей Звездара, большей частью мужчины. Одежда на них была разорвана, и даже при лунном свете на расстоянии в несколько метров Ворону бросилась в глаза щетина на небритых подбородках.
К ним обращался Мигель Тольтека.
— Но ведь Ллирдин убил эту девочку! — кричал нуэвамериканец. — Он убил ее своими руками и убежал, вытирая губы. А роботы унесли труп. И вы стоите и смотрите!
Вперед выступил лесничий Беодаг. Его лицо выражало глубокое благоговение.
— При свете Ее! — возопил он; его голос то гремел, то стихал, как в лихорадочном бреду. — А Она — это лишь отражение Иниса, а Инис — это Неопалимая купина, хотя мы пьем реку. Если река дает нам свет, о, взгляните, как танцует моя тень!
— Как Гонбан танцевал для своей матери, — сказал кто-то рядом с ним. — А это означает радость, ибо человек, рождаясь, приходит из тьмы.
— Ночные Лики — это Дневные Лики! Это Бог!
— Танцуй, Бог!
— Стенайте к Богу, Вуи пылает!
Старик повернулся к девушке, преклонил перед ней колени и сказал: «Благослови меня, мать». С необычайной нежностью она прикоснулась к его голове.
— Вы что, с ума все посходили?! — взвыл Тольтека.
В толпе заворчали. Те, кто пустился было в пляс, остановились. От толпы отделился человек со спутанными седеющими волосами и направился к Тольтеке, тот издал какой-то воющий звук и отступил. В этом человеке Ворон узнал Дауида.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Дауид. В его голосе звучал металл.
— Я… я имею в виду… не понимаю.
— Нет! — ответил Дауид. — Что ты хочешь сказать?! Кто ты? Для чего ты? Зачем ты здесь?
— Ч-ч-чтобы помочь…
Толпа начала окружать Тольтеку, отрезая ему путь к отступлению. Он схватился за кобуру, но никак не мог ее нащупать, будто понимал, сколь немногих успеет он застрелить, прежде чем остальные свалят его на землю.
— На тебе худший из Ночных Ликов, — простонал Дауид. — Ибо это вообще не лик. Это безликость. Хаос. Пустота.
— Пустота, — шепотом подхватила толпа. — Пустота, пустота, пустота.
Ворон расправил плечи.
— Держись рядом и помалкивай, — велел он Корсу, вышел из тени колоннады на залитую лунным светом площадь и направился к толпе.
Первым его заметил стоявший на ее краю высокий мужчина; издав рык, похожий на медвежий, он развернулся и неуклюже побрел к пришельцам. Ворон остановился и подпустил гвидионца поближе. Тот замахнулся на него, согнув пальцы и метя в глаза. Ворон увернулся и сделал прием дзюдо, от которого его противник завертелся волчком через весь форум.
— Он танцует! — гаркнул Ворон, набрав полные легкие воздуха. — Танцуйте вместе с ним! — Он схватил женщину и оттолкнул от себя. Стараясь не упасть, она судорожно закрутилась. — Танцуйте на мосту между «инь» и «ян»!
Но гвидионцы не подчинились. Они стояли так тихо, что казалось, живые люди не могут так тихо стоять. У Тольтеки отвалилась челюсть.
— Ворон, — задыхаясь, пробормотал он, — оа, илем, Ворон…
— Заткнись, — прошептал Ворон и подошел к нуэвамериканцу. — Стой рядом. Никаких резких движений, и ни звука.
Дауид весь сжался.
— Я знаю тебя, — сказал он. — Ты моя душа. И поглощен вечной тьмой и вечно нет, нет, нет.
Ворон напряг память. Он слыхал столько мифов, должен же найтись подходящий… да, возможно… Снова его голос заполнил все пространство внутри лабиринта:
