Тернистая звезда (СИ) - "Anevka"

***

Во время стыковки корабль ощутимо тряхнуло, и капитан Хэла вместе с креслом развернулась к сосредоточенно тарабанящей по консоли инженеру.

– Так не должно быть, верно?

– Левый электромагнит сдох, – ответила Астер, не поворачивая головы. – Давно уже на честном слове держался.

– Это очень плохо? – осведомилась Хэла, чувствуя, как по позвоночнику пробежал холодок.

– Для нас ерунда, в общем-то, – ответила инженер. – Шлюз штатно закрылся. А магнит заменим на ближайшей станции. Но скорлупку помяло. Пойду посмотрю, в порядке ли криокапсула.

Астер подошла к Нале, штатному врачу.

– Глянь, пожалуйста, наш терминал поймал сигнал его системы жизнеобеспечения?

Нала чуть трясущимися руками запустила поиск новых устройств, и уже через несколько секунд индикатор уверенно засветился синим.

– Его показатели в норме, – сообщила она, быстро пробежав глазами сводку.

– Вот и славненько, – кивнула инженер и направилась к шлюзу рубки. – Амок, идём.

Робот-манипулятор послушно увязался за ней, мягко шурша прорезиненными гусеницами.

– Он за Астой как собачонка бегает, – Хэла с нервным смешком обернулась к Сегою в поисках моральной поддержки. В конце концов, кто, как не белый священник должен оказывать членам экипажа моральную поддержку?

Но Сегой, единственный мужчина на корабле, и единственный, кому во время стыковки по должностной инструкции полагалось сидеть пристёгнутым ремнями в пассажирском кресле, в ответ на замечание своей пассии только хмыкнул что-то себе под нос, продолжая внимательно разглядывать инженерную консоль.

– Вот это электромагнит? – ткнул он пальцем в маленькую красную точку на мнемосхеме.

Хэла подошла к консоли. И уверенно сказала:

– Да, это он.

«Ну или маневровый двигатель, – мысленно добавила про себя капитан. – Хотя нет, точно нет. Если б у нас маневровый отвалился, Аста сразу бы мне мозг ложечкой выела, чтоб я заявку на замену в станционную мастерскую отправила и утвердила. Двигатель подходящий на складе чёрта с два найдёшь без предварительной заявки».

Сегой кивнул и ухмыльнулся собственным мыслям. Он мог бы поклясться, что индикатор мнемосхемы погас аккурат после того, как его задел палец в нейроперчатке инженера. Или Астер случайно ошиблась, и тогда это повод для шуток на ближайший месяц пути, или же… но второй вариант ещё следовало обдумать.

Из коммуникатора раздался голос Астер:

– Стекло криокапсулы дало трещину. Охладитель пока справляется, но надолго его не хватит. Нала, запускай протокол экстренной разморозки.

Нала переключила коммуникатор на обратную связь и выкрикнула с необычной для себя экспрессией:

– Ты с ума сошла! Ты сопроводиловку видела на него? Мы не будем его размораживать! Залей стекло каким-нибудь раствором!

– Для такого сочетания давления и температуры у меня ничего готового нет, – сухо отозвалась инженер. – На станции можно добыть, но до станции он не дотянет – охладитель выйдет из строя по перегрузке часа через два. Три – это потолок. Хэла, что скажешь? В сопроводиловке у этого пассажира максимальный уровень безопасности. К нам на борт он пристыковался живым. Если до станции мы его не довезём, тебе придётся объяснять им…

– Нала, запускай разморозку! Немедленно!

Врач молчала несколько долгих секунд.

– Хорошо, – сказала она, наконец, и поправила несуществующие очки (коррекцию зрения ей сделали перед самым вылетом, нервный жест до сих пор иногда возвращался). – Протокол я запущу. Но отказавший электромагнит – это косяк Астер. Пусть она и стоит у криокапсулы с транквилизатором наготове, как в сопроводиловке указано. Я на такое не подписывалась.

– Справедливо, – отозвалась инженер. Коммуникатор снабдил эту фразу неразборчивым шумом – то ли кашлем, то ли смешком. – Приготовь шприц, я сейчас зайду в медблок.

Отключив коммуникатор, Астер убедилась в том, что процесс разморозки запущен, ещё раз осмотрела идеально ровное, без единого дефекта, стекло криокапсулы и отбила ногтями по его поверхности быструю дробь, складывавшуюся в двоичный код, вполне понятный для её робота, но ничего не значащий ни для какого внешнего наблюдателя. Амок нанёс единственный, идеально рассчитанный удар в нужном месте и с нужной силой. Трещина застывшей молнией распорола крышку.

– Дай анализ, – уже голосом обратилась инженер к Амоку.

Робот педантично просканировал криокапсулу и сообщил:

– Нарушение целостности кожуха. Нарушение работоспособности редуктора интубационной трубки.

– А с редуктором уже что не так? – нахмурилась Астер.

– Нарушение работоспособности, – упрямо отрапортовал робот.

– Покажи, хотя бы, где он расположен.

Амок подсветил нужный узел. Инженер сняла защитную крышку и, покопавшись в механизме пару минут, с удивлением сообщила своему механическому собеседнику:

– Представляешь? Тут нарочно кто-то зацепление заклинил. Наглухо.

– Не представляю. У меня отсутствует воображение, — сказал робот, никак не интонируя.

– Да-да, я помню, – отмахнулась Астер. – Но ты сам видишь, пока некогда с этим работать.

Робот просвистел длинную тираду о ценности человеческой жизни. В двоичном коде.

***

Когда рука Рейвза коснулась его лба, Джегг сделал отчаянную попытку всё же начать проповедь, но сразу понял, что проиграл. Его старый приятель обладал сильной волей и уже торжествовал победу, сам же он был слишком захвачен переживаниями о метаморфозах внутреннего мира бывшего товарища, чтобы преуспеть.

После непродолжительной борьбы, фоном которой служил монолог Рейвза, Джегг потонул в череде кошмаров, из которых уже не надеялся когда-нибудь выбраться. С каждым эпизодом он погружался всё глубже в Тёмные Века, и даже дальше – во времена мрачного Средневековья Старого Дома. Его растягивали на дыбе, сдирали кожу, загоняли иголки под ногти. Первое время он ещё помнил – за что. Потом это утратило всякое значение. Пытки, физические и нравственные, перетекали из одной в другую, никогда не повторяясь и не прекращаясь ни на мгновение.

Всё тело ломило и сводило судорогами, но даже поменять позу было невозможно – руки, ноги, грудь и шею что-то жёстко удерживало. Джегг попытался вырваться, но ничего не вышло – только боль обострилась. Пространство вокруг обратилось в вязкий студень. Дышать сделалось очень тяжело. Он, кажется, ослеп – или просто был не в состоянии открыть глаза. Снова попытался освободиться – несмотря на тщетность попыток, это давало ощущение живого физического тела, а в его ситуации и это уже немало. Всё снова походило на ещё один кошмар, пока не раздался адский скрежет и… вдоль его предплечья скользнула чья-то ладонь, тонкие пальцы сплелись в замок с его собственными. Он ощущал биение чужой жизни как тонкую золотистую нить и вцепился в неё, что было сил, с отчаянием утопающего.

Раздался приглушённый крик. Женский. Это женщина… И, кажется, он причиняет ей боль. Джегг попытался немного ослабить хватку. Это было мучительно тяжело.

– Если ты слышишь и понимаешь, что я говорю, отпусти мою руку.

Нет, дорогая, о чём ты? Отпустить тебя? Это невозможно.

Но теперь она замолчала. А ему жизненно необходимо ещё раз услышать человеческий голос.

Один за другим Джегг разжал пальцы. Ему казалось, что он двигает горы.

– Хорошо. Ты находишься в криокапсуле. Повреждён механизм извлечения интубационной трубки, поэтому я приостановила программу.

Несмотря на то, что он её больше не держал, их запястья всё ещё соприкасались. И Джегг был бесконечно благодарен за это незнакомке, чьим звуком голоса он некоторое время наслаждался как музыкой, не слишком вслушиваясь в смысл слов.

– Можно было бы обойтись и без него, но наш врач считает, если достать трубку без редуктора, это повредит тебе гортань и голосовые связки.

Его пальцы принялись исследовать её руку почти без его сознательного участия. Такая маленькая… почти детская ладошка покорно свернулась внутри его собственной. Джегг слушал спокойный, уверенный женский голос и её же бешено бьющийся, как пойманная птичка, пульс.