Альфред Ван Вогт - Тьма над Диамондианой
Аргумент был веским, и Модиун был вынужден согласиться с такой постановкой вопроса. Впрочем, он бы мог еще порассуждать о том, что такое правда в философском смысле, но лгать о реальных событиях человек не собирался. Прокурор же таким образом добивался от него признания одной детали за другой.
Наконец Модиун признал, что подсудимым было известно о его намерении пробраться на борт экспедиционного космического корабля. Далее ему пришлось признать, что один из обвиняемых предложил ему это, а другие согласились.
Когда Модиун закончил, судья бросил взгляд на адвоката.
— У вас есть вопросы, мэтр?
— Нет, — ответил тот. — Более того, я вообще не вижу смысла продолжать судебное заседание. Это будет просто потерей времени.
— Абсолютно согласен с вами, — кивнул головой судья. — Встаньте, — обратился он к обвиняемым.
Те нерешительно повиновались, а судья продолжил:
— Слушайте внимательно. Ваша вина подтверждена показаниями свидетеля…
— Эй, послушайте! — воскликнул, вздрогнув, Модиун, но судья проигнорировал его восклицание.
— …и я приказываю отправить вас обратно в камеру…
— А как же присяжные? — закричал Модиун. — Это же суд с присяжными!
— …и держать там неделю. За этот срок может быть подана и рассмотрена апелляция. Если она будет отвергнута, ровно через неделю, начиная с сегодняшнего дня, вы будете подвергнуты смертной казни путем расстрела специальной командой с применением энергетического оружия “Н”.
Он подал знак полицейским, окружавшим приговоренных.
— Уведите.
Затем повернулся к Модиуну и вежливо сказал:
— Мне хотелось бы поблагодарить вас за свидетельские показания, после которых не потребовалось иных формальностей, поскольку они позволили прямо установить вину обвиняемых.
— Ну-ну… — с сомнением пробормотал Модиун.
19
Модиуну казалось, что он сделал все, что мог. Ничего не оставалось иного, как позволить событиям идти своим чередом.
Однако весь остаток дня после судебного заседания тело его находилось в постоянном напряжении. Это, конечно, было результатом некоего неконтролируемого действия его внутренних желез, которые в данном случае не мог подчинить своему влиянию даже его великолепно философски отточенный мозг. Самое же странное в привязанности его физического тела к Роозбу и остальным заключалось в том, что всех их он встретил совершенно случайно.
“Ведь я же не выбирал их за какие-то особые качества!”
Просто получилось так, что, выбравшись за барьер, Модиун сразу же остановил первую попавшуюся машину с пассажирами и занял в ней свободное место. Вот и все, что было значимого в этой встрече. А ведь в машине могли оказаться совершенно иные люди-животные.
Так что ничего особенного его с ними не связывало.
Тем не менее тело его так и продолжало оставаться разгоряченным более, чем обычно.
Спустя четыре дня после процесса утром в его дверь раздался звонок. Открыв, Модиун увидел вежливого офицера-гиену, который сказал:
— Апелляция приговоренных отклонена. Суд поручил мне сообщить вам об этом, как главному свидетелю.
Модиун уже хотел поблагодарить за информацию и закрыть дверь, как вдруг почувствовал, что кровь бросилась ему в лицо. Возможное ли дело?
— Я хочу посетить приговоренных перед казнью. Это возможно?
— Буду счастлив выяснить для вас это, — почти пропел офицер, — и немедленно сообщу о принятом решении.
Такое действительно оказалось возможным. Ему разрешили посетить осужденных накануне казни, то есть вечером, на шестой день после окончания процесса.
Модиун вынужден был признать, что люди-гиены ведут себя любезно и в рамках закона. У него даже стало рассеиваться прежнее предубеждение против них и мысль, что за всем этим кроется какая-то хитрость, направленная лично против него.
Снаружи тюремная камера напоминала обычную спальню, но дверь в нее была заперта, а напротив находился охранник.
Он внимательно ознакомился с письменным разрешением на свидание, отпер дверь, подождал, пока человек войдет, и снова тщательно ее запер.
В первый момент помещение показалось Модиуну пустым, потом с кровати свесилась пара ног… и появился Нэррл, который, усевшись, воскликнул:
— Боже мой! Посмотрите-ка, кто к нам явился!
Это вызвало появление еще трех пар ног, и три знакомых силуэта людей-животных поднялись с кроватей. Все четверо подошли к нему и пожали руку.
Оглядевшись по сторонам, Модиун понял, что помещение все же отличается от других спален, поскольку за рядами коек была ниша, а в ней обычное столовское оборудование.
— Я решил прийти попрощаться с вами, — несколько нерешительно проговорил Модиун.
Крупная слеза покатилась по щеке Роозба. Он был бледен, и щеки ввалились.
— У тебя что-нибудь случилось? — спросил Модиун. — Ведь рано или поздно все покидают этот мир. Так почему же не теперь? То есть я хотел сказать — не завтра?
После этих слов наступила какая-то тревожная тишина. Потом вперед выступил Доолдн. На его лице вспыхнул пятнами румянец, и, явно сдерживая себя, он проговорил, сглотнув слюну:
— Знаешь, старина, у тебя какой-то странный взгляд на вещи. — Затем добавил, нахмурясь: — Скажу тебе прямо, Модиунн, что я никогда не встречал обезьян, подобных тебе. Находясь в свидетельском кресле, ты просто спокойно предавал нас.
— Правда есть правда, — защищался Модиун.
До него наконец дошло, что замечание человека-ягуара никак нельзя было назвать дружеским.
— Ведь ты не сердишься на меня, а? — спросил он.
Красные пятна на лице человека-ягуара увяли. Доолдн глубоко вздохнул.
— Я действительно приходил в бешенство от твоего поведения. Но потом я сказал себе: “Ладно. Что поделаешь, если мой друг обезьяна — совсем безмозглый. Он из тех, кто сдуру кусает себя самого за пятку”. После этого мой гнев прошел, и я просто беспомощен перед твоей глупостью и наивностью… Правда, парни?
— Чистейшая правда, — мрачно подтвердили Нэррл и Айчдохз, а Роозб опустил глаза и вытер их рукавом.
Их точка зрения была столь мрачно-бесперспективна, что Модиун даже попытался как-то переубедить их.
— Сколько тебе лет? — спросил он каждого.
Выяснилось, что им от двадцати шести до тридцати трех, причем Роозб оказался самым молодым, а человек-бегемот самым старшим.
Считалось, что дожить они могли до шестидесяти.
— Но вы же прожили уже значительную часть своего срока, почти половину, — утешил их Модиун. — Стоит ли цепляться за оставшееся?
Аргумент его был принят без понимания, а человек-лиса выразил общее мнение:
— И надо же нам было попасть в столь дурацкое положение, став твоими друзьями!
Человек был ошеломлен. Он как-то не связывал эти два обстоятельства.
— Ты хочешь сказать, что в этом есть причина и следствие, — взволнованно заговорил он. — Но это же ложная посылка. Это совсем не так. Сначала совершили нужное, с вашей точки зрения, вы, а потом то же самое проделали люди-гиены. С позиций рационального мышления оба эти случая не связаны. И хотя вы думаете наоборот, это — не так.
Он вдруг ощутил, что друзья его совсем не понимают. Вид у них стал какой-то отсутствующий, но было совершенно ясно, что они недовольны своей судьбой. Тут он почувствовал к ним жалость и продолжал:
— Вы же должны понять, что до сих пор еще никто не смог определить, в чем заключается смысл жизни. Поэтому каждый вид должен быть сведен в небольшую группу, в которой каждая личность несет в себе всю совокупность генов, то есть генетическую расовую наследственность, и ждать! А поскольку каждый вид в настоящее время представлен на Земле достаточно большим количеством особей, то нет причины цепляться за столь однообразное существование. Вполне вероятно, что в ходе этой экспедиции, связанной с завоеваниями, вы бы могли погибнуть тем или иным образом.
В этот момент в дверь постучал охранник.
— Свидание окончено! Всем посетителям покинуть помещение! — выкрикнул он в окошечко, прорезанное в металлической двери.
— Одну минуту, — нетерпеливо бросил Модиун и повернулся к друзьям. — Так что же вы об этом думаете?
Совсем уж гигантская слеза скатилась из глаза и потекла по щеке Роозба.
— Прощай, дружище. Не знаю уж, что и сказать тебе, но чувствую одно — намерения твои добрые. — И он протянул ему руку для пожатия.
Модиун глубоко вздохнул, как Доолдн.
— Я начинаю думать, что, если вы так полагаете, вам лучше уйти отсюда вместе со мной. Совершенно ясно, что вам не нравится то, что происходит. Я сообщу властям, что вы считаете наказание неприемлемым. Хорошо?
Вся четверка посмотрела на него с глубоким сожалением, а человек-ягуар жалостливо промолвил:
