Олег Северюхин - Космонавта никто не ждал
— Отец, чего мы здесь стоим на улице? — сказала мама. — Веди сына в дом, стол накрыт и там все, как ты любишь.
Лысый мужчина в косоворотке попрощался со мной и уехал дальше, а я остался с родителями. Дома все было так же. Пятиэтажная "хрущевка", двухкомнатная квартира, смежные комнатки, из "зала" выход на балкончик, маленькая кладовка, кухня, чуть побольше этой кладовки, и совмещенный с ванной санузел, в котором мог размещаться, то есть мыться или отправлять естественные надобности, только один человек. У нас почти весь СССР жил в таких домах или в бараках, неизвестно какого года постройки. Если бы не война, так бы в бараках и жили до первого выхода человека на Луну.
Стол был накрыт так, как во время моего каждого приезда в отпуск: пельмени, соленые грибы со сметаной и с луком, соленое сало, черный хлеб, селедка с маслом и луком. Вроде бы и непритязательный стол, но пища здоровая и экологически чистая, а на столе еще и бутылочка "Московской" водки за два рубля восемьдесят семь копеек. Только что из холодильника. Как это говорят? "Тут и ленивый не мог устоять".
Я знал, что у матушки в холодильнике есть еще и холодец, и маринованный хрен к нему, а у отца на ниточке вялится соленая рыбка, чтобы завтра на второй завтрак сходить попить с ней пивка в пельменную в соседнем доме.
Я сел к столу. Выпили с отцом. Мать, как всегда, пригубила, и я набросился на все то, что было на столе. Ел и не мог наесться. Это не биомасса. Это мясо и рыба, это грибы и овощи. Выпили по второй, сразу по третьей, как говаривал отец, — между второй и третьей пуля не должна пролететь, — закусили и откинулись на спинку стула передохнуть и перекурить.
— Как дома, сын? — спросил отец.
— Без слов, — ответил я, махнув неопределенно рукой. — А это кто? — спросил я, указав на девушку, сидевшую с нами за столом.
— Это? — переспросил отец. — Это Наташа, она живет неподалеку и хочет выйти за тебя замуж.
— То есть, как это замуж? — удивился я.
— Очень просто, — сказал отец, — пойдете в бюро записи актов гражданского состояния, если не забыл, то это называется ЗАГС, вас там распишут, выдадут удостоверение и будете жить-поживать и добра наживать. Сейчас вот и решим, завтра в ЗАГС пойдете или чуть позже.
— С чего бы это? — спросил я. — Меня кто-нибудь спросил?
— Ты пойми, сынок, — извинительно сказал отец, — у нас сейчас вроде как коммунизм, каждый получает то, что он хочет.
— Что это значит, что кто захочет? — возмутился я. — Кто-то захочет на голове ходить, так ему что все должны помогать встать с ног на голову? — засмеялся я.
— Ничего смешного здесь нет, — сказал отец, — каждый должен помочь этому человеку.
— А если он захочет кого-то ограбить или убить? — спросил я.
— Ничего не поделаешь, — сказал отец, — придется идти вместе с ним грабить и убивать.
— Вы что с ума тут посходили? — сказал я, постучав согнутым указательным пальцем себе по лбу.
— Как ты с отцом разговариваешь? — вмешалась в разговор мать. — Если отец откажется это сделать, то ему плохо будет. Власти придут и заберут его на перевоспитание.
— Какое перевоспитание? — удивился я. — С культом личности было покончено на двадцатом съезде партии.
— Сынок, разве можно верить тому, что говорят? — шепотом сказала мама. — Верить нужно только своим глазам. Ты думаешь, отцу твоему легко говорить такое? Ему тяжело, да только он привык подчиняться власти, потому что как только заимеешь свое собственное мнение, так оно сразу начинает идти вразрез с тем, что говорят власти. Вот посмотри. Говорят, что борются с пьянством, а страна запивается. Народ по пьянке гибнет как на самой жестокой войне. Или правила дорожного движения. Они для кого? Да только для самых законопослушных граждан, которых и привлекают по статье нарушения дорожного движения, причем нарушения эти и нарушениями не являются по сравнению с тем, что творят на дорогах те, у кого денег куры не клюют и те, кто при власти и кто себе неприкосновенность в закон ввел. И криминальные авторитеты вместе с ними. О борьбе с коррупцией рапорта победные читают, а коррупция как она была, так она стала не меньше, изощреннее, разве что. Когда вечером или ночью гражданин выйдет погулять без опаски на улицы родного города, то тогда можно судить о том, насколько эффективно работают власти. А так, как в сказке: днем правят светлые силы, а ночью правят темные силы. Зимой наступает господство темных, а летом — светлых. А лето у нас сам знаешь, какое короткое.
— Мама, а почему ты говоришь совсем не так, как другие люди? — спросил я.
— Я, сынок, ничего не хочу, — сказала мама, — пусть все идет так, как это положено теми, кто нас создал. Как только у людей появляются чрезмерные желания, так для исполнения их требуется насилие над другими людьми, за счет которых эти желания и будут исполняться. Все в мире взаимосвязано. Кто-то жрет в три горла, жиром заплывает, ожирение объявляют национальной катастрофой, а кто-то сквозь ребра смотрит, не получая полноценной пищи и не имея денег на ее покупку. Кто-то экономику развивает, не стесняясь в тратах денег, потому что сам их печатает, а кто-то свое производство закрывает, потому что нет денег на его развитие. Несправедливость всюду, а по справедливости ничего сделать нельзя, потому что не бывает такой справедливости, которая бы всем нравилась. Что справедливо для одного, то несправедливо для другого.
— Откуда ты все это знаешь? — удивился я. — Ты никогда раньше так не рассуждала.
— Знаешь, сынок, — ответила мама, — мне кажется, что я прожила тысячу жизней, и во всех жизнях одно и то же. Везде деление на бедных и богатых, на сильных и слабых. Сильные живут за счет слабых, богатые — за счет бедных. Если бедные объединятся и отберут все у богатых, то они от этого богаче не станут, наоборот, они уничтожат курицу, которая несет золотые яйца. Но если бедные будут держать богатых на коротком чобмуре, ты, вероятно, не знаешь, что такое чомбур? Чомбур — это оголовье у лошади, которое надевают ей во время стоянки в стойле. Кавалеристы стойло станком называют. Чомбур не мешает овес жевать, но и уйти лошадь никуда не может. Чем короче привязь к чомбуру, тем меньше свободы. Так вот, если богатые будут под постоянным контролем, то они станут вкладывать деньги в бедных, чтобы удлинить привязь чомбура. И получается зависимость: чем лучше живут люди, тем легче богатым управлять своим богатством. Когда все ходят в бриллиантах, то размер бриллиантов является делом вкуса, а не богатства.
Я слушал маму и не верил, что это она. Так складно говорить может человек, имеющий хорошее образование и опыт общения с людьми. Откуда это у нее? Я помню своих родителей и не так уж велик срок, за который они могли измениться.
— Мама, ответь мне на вопрос, — наконец решился я выяснить мучившую меня загадку, — как вы стали такими похожими на моих родителей?
— Видишь ли, сынок, — после некоторого раздумья сказала мама, — я, наверное, просто урод, и помню все, что со мною было. Я уже жила несколькими жизнями. Была даже мыслящим животным, а вот сейчас я твоя мама и мне даже приятно быть твоей мамой.
— А для чего все это, — спросил я, — притворяться тем, кто ты не есть на самом деле?
— А я не притворяюсь, я есть на самом деле, — сказала мама, — я мыслю — значит, я существую.
— А как ты выглядишь на самом деле? — спросил я.
— Я не знаю. — сказала мама. — Мы видим мир только тогда, когда существуем в других жизнях. А так мы просто существуем. Обмениваемся мыслями на расстоянии…
— Вы обсуждаете какие-то глобальные проблемы? — поинтересовался я.
— Трудно их назвать глобальными, — улыбнулась мать, — мы сообщаем друг другу, где прохладно и влажно.
— Так кто же вы? — в отчаянии спросил я.
— Сними очки и увидишь, — сказала она.
— Но я обещал не снимать очки, — сообщил я об условии своего пребывания здесь.
— В вашей истории был один мудрец, который надел на осла зеленые очки и тот с аппетитом стал уплетать прошлогоднее сено, — улыбнулась женщина, — неужели человек, которого я называю сыном, будет уподобляться этому ослу?
Я снял очки и увидел себя на пустынной равнине, покрытой мхом, лишайниками, камнями и простирающейся во все стороны. Не было гор, деревьев, городов и селений. Тишина, безмолвие и какой-то сине-фиолетовый цвет то ли дня, то ли ночи. Все было плоским и у меня закралась мысль, что весь этот мир плоский и стоит он четырех китах, которые плавают в океане тьмы. И над головой не было никакого небосвода и не было видно ни одной звездочки. Как будто я находился в коробке из-под обуви.
— Я, правда, вижу то, что я вижу? — спросил я.
— Правда, а что ты видишь? — услышал я какой-то голос внутри себя.
— Почти ничего, — сказал я и надел очки.
— Ну, как, интересно там? — спросила меня мама.
— Нет, не интересно, — сказал я.
