Берли Догерти - Здравствуй, Никто
Обзор книги Берли Догерти - Здравствуй, Никто
Вся Англия не отходила от телеэкранов, когда транслировался сериал, снятый по этой умной, увлекательной, серьезной книге.
Берли Догерти
Здравствуй, Никто
«Безусловно, это достойный лауреат премии Карнеги. Книга просто потрясающая: она в равной мере раскрывает внутреннюю жизнь юношей, девушек и их родителей»
(К. Хардимент)«Здесь вы найдете все, чего можно ожидать от хорошей книги, — прекрасную идею, берущий за душу сюжет, а также простор додумывать то, что не сказано напрямую... Начав читать эту книгу, уже невозможно оторваться до самого конца»
(Т. Гаул).Наверное, каждому из нас когда-нибудь хотелось бросить все и махнуть куда-нибудь далеко-далеко, вырваться из обыденности в неизведанные края и найти в тех дальних краях себя настоящего. Эта книга, по сути, тоже путешествие, и можно только гадать, как оно завершится.
Началось все в январе, темным слякотным вечером. Странно, вроде бы совсем недавно, а каким я еще тогда был ребенком! Сегодня, когда я начинаю записывать эту историю, второе октября. Я осторожно приоткрываю дверь в прошлое. За ней вижу комнату в нашем доме на боковой улочке недалеко от центра города. За окном светятся огнями тысячи домов, повторяя контуры холмов и ложбин Шеффилда. Это моя спальня, чего в ней только нет: разобранная железная дорога в коробках под кроватью, фотографии и постеры на стенах — выцветшие приветы из еще такого близкого детства. Распахнув шкаф, я вижу лишь несколько футболок, джемпер, который больше на меня не лезет, да старые треники. Эта комната для меня уже чужая.
Рюкзак уложен, завтра я уезжаю в Ньюкасл. Я оттащил рюкзак вниз и прислонил к стенке в прихожей. Какое-то беспокойство овладело мной; спать было еще слишком рано, и я не мог найти себе занятия, чтобы заполнить зияющий пробел между «сегодня» и «завтра», между моей прежней жизнью и будущей. Я боялся перемен, боялся оставлять свой привычный мир, потому что знал: так, как раньше, уже не будет. Мне становилось плохо при мысли, что придется сказать «прощай» всем, кого я знал с детства. Насколько легче было бы просто уйти, открыть дверь и сразу оказаться в своей комнате в университете: все мои постеры уже наклеены на стены, гитара привычно валяется на кровати.
Около восьми ко мне поднялся отец, он держал в руках какой-то сверток. С порога он окинул взглядом комнату, вывернутые наизнанку ящики шкафов.
— Ну что, Крис, собрался? — спросил он. Больше всего на свете мне не хотелось расставаться с отцом.
— Похоже, тебе придется еще кое-что сунуть в рюкзак. Кто-то прислал тебе подарок на прощание.
Положив пакет на диван, он коснулся моего плеча. Я знал, что и ему нелегко дается наше расставание. Я слушал, как он спустился по лестнице, слегка опираясь на перила, — отец немного хромал, и перила привычно поскрипывали под его рукой. Взглянув на посылку, я сразу же узнал почерк Элен. Я вспомнил нашу последнюю встречу, ее лицо, свои растрепанные чувства. Я открыл пакет и высыпал содержимое на кровать. Куча писем. Я разглядывал их одно за другим, не вполне понимая, что бы это все могло значить. Все они начинались одинаково: «Здравствуй, Никто». Внутри у меня похолодело. Когда-то в целом свете для нас не было никого важнее друг друга. И что же, теперь я для нее никто? Я стал читать письма одно за другим, пытаясь понять, что же она такое написала. И словно вновь перенесся в минувший январь. Именно отсюда, как я уже сказал, начинается путешествие.
ЯНВАРЬ
Один из тех деньков, которые так и не успевают по-настоящему начаться: дневного света почти не видишь, и с середины дня сумерки укутывают все своей пеленой, словно пытаясь вновь тебя усыпить. Я сидел у Элен, мы были в доме одни. Развалившись на просторной уютной софе, мы читали, слушали музыку и все время целовались. Элен сказала, что ей нужно за чем-то подняться к себе, она встала, высвободила пальцы из моей ладони и с улыбкой поглядела на меня. Я не хотел расставаться с ней ни на секунду. Поднявшись следом, я включил в ее комнате музыку, совсем негромко. Со стен свисали прозрачные голубые и зеленые шелковые шарфы, они вздымались от малейшего дуновения и как птицы парили в воздухе. Не знаю, что случилось с нами тогда. Может быть, дело было в музыке — или в этом странном зыбком свете: шторы были раздвинуты, и шарфы на стенах трепетали, словно ночные бабочки. А может, в том, как она, улыбаясь, полувопросительно смотрела на меня, — не знаю. Но то, о чем мы никак не решались заговорить, то, что копилось неделями, внезапно захлестнуло нас подобно шторму. В одном я уверен: ничего не было просчитано заранее. Ни она, ни я не думали, что это может произойти. Но так уж случилось, что именно в этот вечер мы с Элен прикоснулись друг к другу, как никогда раньше. В доме, кроме нас, не было никого, бледная луна заливала комнату призрачным водянистым светом, звучала наша любимая музыка, и мы любили друг друга.
Я вдруг понял, что уже не могу смотреть на нее, не улыбаясь. Ее мать и отец вернулись из магазина и препирались, выясняя, кто из них забыл купить что-то там на ужин, а потом появился Робби, мокрый и голодный, и сразу же получил втык за то, что шлялся неизвестно где. Мы с Элен сидели на кухне и пили кофе, соприкасаясь руками и стараясь не смотреть друг на друга.
— Думаешь, они что-нибудь почувствовали? — одними губами спросил я. Она отвернулась, блеснув глазами, и встала помочь матери выгружать чистящие порошки и виноградный сок без сахара. Я следил за ней, пока она складывала все это на подставку для сушки посуды. В окне двигалось ее отражение, две Элен встречались и расходились, пока она таскала покупки от стола к раковине, снова вместе и опять врозь. Мне хотелось, чтобы она посмотрела на меня и улыбнулась. Она чувствовала на себе мой взгляд, и я знал, что даже продолжая без умолку болтать с матерью, она не перестает думать обо мне. Именно тогда, наблюдая за ней, я осознал, что фокус моей жизни сместился. Столько лет отец оставался для меня центром вселенной. И вдруг он словно отвернулся, задумавшись о чем-то и теребя губу по своей привычке, и вместо него появилась улыбающаяся Элен.
— Умираю с голоду, — простонал Робби, — что у нас к чаю?
— Ничего, — мрачно ответила миссис Гартон. — Как оказалось, твой папенька думает только о том, чтобы захватить побольше темного Ньюкаслского для репетиции своей ненаглядной группы.
— Туалетная бумага, — комментировал Робби, опустошая хозяйственную сумку. — Отбеливатель. Жидкость для мойки стекол! С ума сойти!
— Ты ответ написала, Элен? — спросил вдруг мистер Гартон. Элен покраснела и прикрыла рот рукой.
— Ой, нет! Забыла!
— Забыла! — он недоуменно повысил голос. — Ты забыла?
— Что там она опять забыла? — вмешалась миссис Гартон.