Андрей Лазарчук - Сироты небесные
И прожил Кароль на краю болота до сильных холодов, пока лёд не сковал даже самые коварные зыбуны да окна, и не сделал дорогу в сердце болота безопасной.
И вот тогда выломил себе храбрый мальчик посох и отправился искать волшебный колодец. Долго ли, коротко бродил он меж кривых кустов, облепленных мёрзлыми гнилушками, да меж островков, населённых всякой болотной нечистью, да меж дрожащих гиблых огоньков, что в другое время наверняка завели бы его туда, откуда ещё никто не возвращался…
Но нашёл.
Стоял тот колодец не на островке, как ожидал Кароль, а в подозрительно гладкой, сухой и теплой низинке. Ни костей человечьих, ни одежды истлевшей, ни оружия брошенного, ни даже следов звериных – ничего, только жёлтый мелкий песок. Посередине сложен был из больших замшелых камней круг в рост человека.
Перехватил Кароль посох поудобнее, быстро пересёк страшное место, вскарабкался на каменное кольцо и заглянул вниз. Увидел он винтовую лестницу, уходящую в темноту, и не колеблясь стал спускаться. Трудновато ему пришлось – ведь ступени каждая была ему по пояс и гладкая, как стекло, а перила шаткие и неверные. Но не испугался храбрый мальчик, стал цепляться руками и ногами, упираться посохом и изловчился не упасть и не соскользнуть, а мужественно спускался, пока не упёрлась лестница в дно колодца. Было оно выложено черепаховыми панцирями, и некоторые казались словно бы слегка сбитыми. Понял храбрый мальчик, что это и есть дорога к страшной жабе.
Перехватил он посох покрепче и двинулся своей судьбе навстречу. Шагнул раз, другой, третий, глядь – сидит перед ним страшная жаба. Огромная, как овчарка. Шкура у неё чёрная, глаза красные, бородавок не сосчитать, под широким ртом с зубами зоб рогатый висит.
Поднял храбрый мальчик свой посох над головой и громко воскликнул:
– Не боюсь я тебя, самая страшная жаба на свете!
Засмеялась в ответ жаба хриплым хохотом и так ему говорит:
– Ты, гляжу, и вправду храбрый мальчик. Только ведь я не самая страшная жаба. Сестра моя пострашней будет. Если смелости хватит – к ней ступай.
И чёрной своей лапой показывает на дыру вдвое шире прежнего.
Не заставил храбрый мальчик себя упрашивать и тут же полез вниз. Много трудней ему пришлось, ведь ступени у этой лестницы каждая ему по грудь приходились, гладкие, словно лёд, а перильца крохотные, редкие да поломанные. Но принялся Кароль цепляться руками и ногами, опираться о верный посох и вскоре спустился до самого дна.
Глядит – а дно всё ракушками перламутровыми выложено, и некоторые как бы примяты. Понял он, что это и есть дорога к страшной жабе. Одёрнул свою потрёпанную одежонку, взял поухватистей посох, шагнул раз, другой, третий, глядь – сидит перед ним страшная жаба. Огромная, как лошадь. Шкура у неё жёлтая, синим гноем сочится, глаза лиловые и горят, а под широким зубастым ртом два зоба рогатые висят.
Захолонуло у храброго мальчика сердце, но сдюжил он и закричал громким голосом:
– Не боюсь я тебя, самая страшная жаба на свете!
Засмеялась в ответ жаба ужасным хохотом и так ему говорит:
– Ты, видать, и впрямь очень храбрый мальчик, если сюда добрался, только ведь я не самая страшная жаба. Братец-то мой старший куда пострашней будет. Если хватит у тебя духу – ступай к нему.
И лапой своей жёлтой на дыру в полу показывает – втрое шире первой.
Но, не дрогнув, принялся храбрый мальчик спускаться по винтовой лестнице. Ох и тяжко ему пришлось! Ступени у этой лестницы каждая – в рост самого Кароля, гладкие, как масло, а перил и вовсе не было. Да только не поддался храбрый мальчик панике, стал цепляться руками и ногами, посохом в стену упираться, поясом привязываться и спустился-таки на самое дно.
Смотрит – а дно-то мраморными плитками выложено, и на каждой – большая жемчужина, а некоторые жемчужины как бы поцарапаны. Понял Кароль, что это и есть дорога к самой страшной жабе. Одернул он одёжку, пригладил волосы, прижал к груди верный посох, шагнул раз, другой, третий…
И увидел страшную жабу. Была она огромная, как дом. Шкура у неё пятнистая, глаза угольные и мерцают, гнойные бородавки в три слоя, а под зубастым ртом три рогатые зоба висят.
Но, хоть и увидел всё это храбрый мальчик, только закричал он громко:
– Не боюсь я тебя, самая страшная жаба на свете.
И ждёт: засмеётся ли жаба ужасным хохотом и пошлёт его дальше – или закончилось его испытание и не испугался он самой страшной жабы на свете.
Но молчала страшная жаба, и ничего не говорила, и не хохотала, и лапой своей пятнистой никуда не указывала, а только смотрела на храброго мальчика угольными глазами, и покачивала уродливой головой, и покачивались под зубастым широким ртом три рогатые зоба, и капала на мраморные плиты ядовитая жабья слюна, и постукивал мерно по мрамору длинный пятнистый жабий хвост…
И не выдержало сердце храброго мальчика, замирало оно, замирало – и остановилось наконец, и упал он прямо на свой верный посох, переломив его пополам.
А страшный пятнистый жаб прыгнул в широкую дыру в полу и отправился к своей матери – рассказать о том, что приходил к нему сегодня очень храбрый мальчик, жалко только, что совсем-совсем глупый…»
Несколько секунд Вовочка слушал тишину и перекатывал в ладони тяжёлый шарик. Потом встал и принялся застёгиваться. Пришлось выдернуть ремень из штанов и переделать страховку – да ещё Михель свернул из травы что-то вроде подушки и сунул за пояс, чтобы защитить многострадальный Вовкин живот.
Артём перехватил младшего у самого Жерла, протянул ему горячую булькающую флягу и осторожно стукнул кулаками по плечам:
– Удачи!
Вовочка дёрнул головой, хмыкнул и полез вниз.
Глава четвёртая. ТАИНСТВЕННЫЙ ОСТРОВ
Это было не честно, отсылать Петьку из комнаты, и вообще надо было хотя бы кинуть на спичках, но батяня сказал «нет» и ничего не захотел слушать. Он так решил.
– Всем заткнуться! Ещё раз услышу слово «честно»… Повторить приказ, гардемарин Валюшенко.
– Последний или предыдущий? – на всякий случай уточнил Антон.
– Последний.
– "Всем заткнуться", господин капитан первого ранга… Прошу прощения.
Геловани кашлянул.
– Так… А предыдущий?
– При выполнении операции действовать исключительно в рамках полученных инструкций. При радикальном изменении обстановки – запросить новые. При невозможности сделать это немедленно – руководствоваться в своих действиях только неопровержимыми фактами, логикой и здравым смыслом, при этом максимально оттягивая момент решения до получения новых инструкций. Руководствоваться информацией, полученной из сторонних источников, а также домыслами, интуицией и этическими принципами запрещается категорически.
– Валюшенко, ангел ты мой шизокрылый, ты хоть сам-то понимаешь, почему именно тебя вторым пускают, а Петра – первым?
– Так точно… – Антон сглотнул. – Так точно, господин капитан первого ранга! Вот только…
– Отставить.
– Есть "отставить"…
– И как вы в таком шуме работаете? – съехидничал клетчатый.
– Шли бы вы по своим делам, господин Мартынов, – попросил батяня. – Неужели мало их?
– Выше крыши. Вот, можно сказать, отдохнуть выбрался. Подсказать что полезное… Данте Автандилович, дорогой, давайте же всё-таки разделимся и проведём полноценный индивидуальный инструктаж. С каждым – сначала вы, потом я, потом Некрон. Забирайте пока Ивана с Петром. А ты, Антон, батяню уже послушал, так теперь слушай, что тебе скажет дядька Мартын…
* * *И Антон тогда долго слушал, а теперь вот высоко, километрах в тридцати, плавно разворачивался над Кергеленом, который называют то островом, то архипелагом – короче, жменей больших и маленьких скал посреди океана, – и гадал, что его ждёт внизу. И кто его встретит – Петька или зомбяк с Петькиной физиономией. Но гадай не гадай – отстучали разрешение, и Антуан Валю-шенко (он уже знал: его фамилию франки произносят почти правильно, только делят надвое и перекраивают ударениями) пошёл на посадку.
Если смотреть на карту, то Кергелен похож на старую очумевшую черепаху, у которой сорвало панцирь – или он сам откинулся, этакий черепахо-кабриолет с откидывающимся верхом, – и оттуда полезла прорва мелких безмозглых зверюшек. Купаться в океане. Потому что лето. Лето – это такое время года, когда надо купаться. Хотя бы один раз, пусть даже на пляже абсурда у бастионов Петропавловки, если не успеваешь выбраться за город, к озёрам. Сам Антон тоже влип однажды в такое безобразие, мать привела, ещё кремом от загара намазала, не открутиться было, хотя ведь – здоровый балбес, семь лет почти, ну, шесть с половиной, а пришлось, как последнему ясельнику, в трусиках с синими чебурашками, в самом центре города, только что не с совочком… В общем, когда в полдень шарахнула пушка, он чуть со стыда не помер.
