Андрей Лазарчук - Сироты небесные
Ему дали попить, и Вовочка несколько раз стукнул себя по зубам горлышком фляги, а потом плеснул в ладонь и неловко обтёр замурзанную физиономию.
– Ну вот, – сказал он наконец. – Взяли?
– Взяли, – сказал Артурчик, уже держа в руках конец верёвки.
Они постарались сделать всё как можно лучше. Приволокли длинный крепкий ствол, перебросили через Жерло и закрепили кольями, вбив их поглубже в землю. Верёвку перекинули через ствол, обмотав в этом месте одеялами – чтобы не перетёрлась и чтобы тащить Олега строго вверх, а не волочить по стене. И верёвку тянули не руками, а корпусом, впрягшись в петли, – сначала аккуратно, экономя силы для подъёма, а потом истошно, изо всех сил, упираясь в корни, в комли деревьев, всем весом…
Хорошего было одно: лямки рюкзака выдержали. Лопнула верёвка.
Олег не сдвинулся ни на сантиметр.
– Ну, холера… – тяжело дыша, Артём опустился на корточки. – Сами не сможем. Спартик, дуй к Ярославу. И вдвоём обратно. Верёвки покрепче. И масла горшка два.
– Давай я побегу, – сказал Артур. – Я быстрее.
– Ты быстрее, – согласился Артём. – Зато он не потеряется. А ты можешь.
– Я не потеряюсь, – возмутился Артур. – Один раз и было-то. Теперь только об этом и помнить?
– Затрём, ладно? – сказал Артём. – Спартак, дуй.
Спартак покрутился на месте, задрав голову – запоминал кроны. Было бы солнце…
– Костёр разведите, – сказал он. – Два часа туда, два – обратно… Как раз на закате.
– Учи учёных… – забормотал Вовочка. – Такой костёр будет – со Станции увидят. Что тут у вас? – сунутся. А мы им…
Спартак повернулся и пошёл, разгоняя шаг, потом побежал. Он с самого детства бегал странно: немного скособочась и наклонясь вперёд, локти прижаты к бокам, руки почти неподвижны. Иногда он разворачивался левым или правым боком и нёсся приставным шагом, почти не снижая скорости. Артурчик был не прав: он, конечно, легко обгонял неуклюжего братца – но зато Портос был неутомим. Если бы они бежали наперегонки, то рано или поздно Артурчик лёг бы и уже не поднялся, и Портос протрусил бы мимо него своим нелепым аллюром. Вот он вернётся после четырёхчасового бега, ничуть не запыхавшийся, и будет помогать остальным…
– Костёр, – напомнил Вовочка. – И кипяток.
– Да, – согласился Артём.
Пока Михель и Артур таскали тонкий хворост, Артём свалил три смолистых деревца с длинными кожистыми листьями и разрубил их на поленья. Потом вырубил две высокие рогатки и перекладину. Кострище устроили поодаль от Жерла – чтобы дым не засасывало в воронку. Котелок был маленький, на три кружки, да и воды, взятой с собой, осталось всего ничего – ну, два раза хорошо попить. Зато чаю и сахару – с большим запасом…
– Вот что, – сказал Артём. – Вы пока тут чай варите, то, сё… Я пойду воду поищу. По запаху, вроде, должна быть то ли речка, то ли болотце. Без меня ничего не делайте, лады? Скоро вернусь.
Он забрал обе опустевшие фляжки и пошёл, следуя едва заметному склону, по пути заламывая зелёные ветки и делая затёсы на стволах каменных деревьев. Вскоре действительно начались мшистые камни, и между ними обнаружился чёрный прерывистый ручеёк, холодный до невозможности терпеть. Артём наполнил фляжки и быстро, почти бегом, одолел обратный путь.
Возле костра никого не было. Истекал паром полупустой котелок.
Артурчик стоял на краю воронки. Правильно стоял, страхуясь верёвочной петлей. И ещё одна верёвка, натянутая и подрагивающая, уходила в Жерло.
– Вовка, – сказал Артур. – Он это… Чаю Олегу понёс. И вообще… посидеть там с ним. Поболтать. Ну, ты понимаешь?
Артём хотел навернуть братишку по тощей шее, но уже не было сил.
…Если спросят – как лучше спускаться в Жерло, головой вперёд или ногами, – ответ предельно ясен: драпать надо – быстро и далеко. Потом передохнуть и снова – подальше и побыстрее… Когда в первый раз спускался смотреть, что с Олегом – больше ведь некому, самый мелкий, самый лёгкий, – думал, живым не достанут, только бы верёвку успеть закрепить, прежде чем сердце лопнет. Обошлось. Считай, второй раз родился…
Теперь сидеть бы ему тихонечко, и он и сидел, сидел, сидел – и думал о том, каково Олегу там внизу одному. Пока не представил. А тогда уже встал и пошёл.
И Артур даже заикнуться не посмел с возражением, едва заглянул в побелевшие, остановившиеся Вовкины глаза. А больше останавливать было некому – Михель ползал по кустам, разыскивая полезные травки.
Второй раз спускаться было страшнее, хотя первый раз было вверх тормашками и вообще непонятно как и куда… Теперь он шёл дюльфером, соорудив беседку из «партизанки» и используя вместо карабина её же крюк – слегка отталкиваясь коленями и ступнями от обманчиво гладкой стены. И смотрел он не вниз, в прыгающий кружок фонарика, а в ту же стену, старательно отсчитывая метки на верёвке. Световое пятно устья Жерла давно исчезло, наплевав на все законы оптики. И чем дальше, тем яснее становилось видно, что в толще стены что-то происходит.
И звуков было больше, чем следовало. Только объяснить, на что они похожи, Вовочка бы не сумел. Они легко проникали сквозь его собственное шумное сопение и казались почти осмысленными. И доносились они отовсюду…
– Олег! – хрипло выкрикнул Вовочка, когда за спиной чуть слышно, но отчётливо зачавкало.
Несколько секунд эха, уходящего не вниз по трубе, а в сторону, как будто за тонкой оболочкой, о которую мальчишка опирался, вытянулось длинное гулкое помещение.
Потом донеслось:
– Здесь!
Получилось и похоже, и не похоже на обычный звонкий – «пионерский» – Олежкин голос, но Вовочка обрадовался до взвизга. Перевесился в петле и, с облегчением включив фонарик, обнаружил, что осталось всего ничего. Несколько движений – и он, снова повиснув в беседке боком, оказался прямо над Олегом, почти касаясь плеч – этаким шарфиком или боа-конструктором, про которого рассказывал дед. Двигаться приходилось очень осторожно – и не без внутренней дрожи.
Всё это время он не умолкал. Пережитый ужас выплёскивался бессвязным потоком слов – вроде бы обращённых к Олегу, но на деле – скорее иллюстрирующих известный опыт с сообщающимися сосудами. Как раз Олег его на уроке и показывал, и потом все, даже девчонки увлеклись домашними фонтанчиками, только девчонки соревновались, у кого сам фонтан красивей, или клумбочка, или что, а парни бились, чтобы вода подольше лилась и поток регулировался.
Короче, когда уровень ужаса внутри Вовочки опустился немного ниже губ, мальчишка сообразил, что Олег ему не отвечает, и растерянно умолк. Потом страшным шёпотом позвал:
– Олег!
Длинная-длинная секунда… вторая… тре…
– Здесь! – сдавленно отрапортовал вожатый.
– А… ты живой?
Уверенности в Вовочкином голосе не было. Если Олег помер и в его тело залез местный Дух, он вполне мог через Олега и разговаривать. А отвечает не сразу, потому что трудно с наскоку разобраться, какие слова подходящие.
– Это юмор такой? – после паузы уточнил вожатый. – Или беспокойство о моём здоровье?
Уф-ф-ф-ф… Похоже, живой.
– Я тебе чаю принёс, сладкого. Давай пей, пока горячий.
И Вовочка принялся отвязывать фляжку, приятно гревшую его сквозь рубаху.
– Я тебя чему учил? – строго спросил Олег. – "Сначала – думай, потом – делай". Как я буду пить?
– Так мы всё придумали, Михель соломин наломал, совсем свежих, так что гнутся хорошо…
Вот тут-то Вовочка и сообразил, что кое-чего они всё-таки недотумкали. Идеально свежую соломку можно даже согнуть в круг, это так – если в ней не меньше метра длины. Всё-таки не трубочка. Но опускать фляжку до уровня Олеговой головы – или выронишь, или прольёшь, оба хуже. Мокрый человек в этой холодине в два счета помрёт. Кстати…
– Олег! А той рукой совсем пошевелить нельзя?
– Надо?
– Ну… – Вовочка вдруг смутился. – Понимаешь… Это Михель сообразил… В общем, пока рука ещё слушается, ты там расстегнись, а? А то помощи ещё несколько часов ждать, а тебя ведь всё время поить надо…
– Мы пока не решили, как именно поить. Впрочем…
Он напрягся, застонал, не то чтобы зашевелился – шевельнуться ему было никак – но что-то всё же сдвинулось там, внизу. Олег обмяк, голова его свесилась на бок и стукнулась о стену. Звука Вовочка не слышал, но мягкую волну толчка ощутил. Стена отозвалась так отчётливо, словно служила звукопроводом.
Минуту спустя Олег пришёл в себя. Осторожно набрал в грудь воздуха и произнёс:
– Сделал.
– Бери ртом соломину, – решился Вовочка.
Подсвечивая фонариком, он подвёл конец соломинки к губам вожатого, подождал, пока тот приладится, и набрал в рот немного чая.
