Генри Каттнер - Долина Пламени (Сборник)
ПЯТЬ
Думаю, что я умираю.
Я уже долго лежу здесь. Иногда я прихожу в сознание, но не часто. Двигаться я совсем не могу.
Я хотел перерезать артерию на запястье, чтобы умереть, но теперь я даже этого не могу сделать, да и незачем. Пальцы мои онемели. Я не могу двигаться, и я больше не чувствую холода. Свет и тепло пульсируют и слабеют, понемножку слабеют с каждым разом. Думаю, это приближение смерти. Я знаю, что это так.
Надо мной повис вертолет. Опоздали. Он растет, но я проваливаюсь в небытие быстрее, чем вертолет опускается в эту расщелину между горными пиками. Они нашли меня, но слишком поздно.
Жизнь и смерть не имеют значения.
Мои мысли затягивает в черный водоворот. Меня затянет на глубину в одиночестве, и это будет конец.
Есть одна вещь, одна мысль, о которой я не могу перестать думать. Весьма странная мысль для человека, который умирает.
Шалтай-Болтай сидел на стене.
Это была мысль Джефа Коуди, не так ли?
Если б только я мог думать о Джефе Коуди, возможно, я…
Теперь слишком поздно.
Коуди и операция «Апокалипсис», там, в Пещерах… вспоминаю… вспоминаю..
…умираю в одиночестве…
Шалтай-БолтайИ сказал Бог Ною: конец всякой плоти пришел пред лице Мое; ибо земля наполнилась от них злодеяниями…
Джеф Коуди стоял под каменным сводом, сцепив руки за спиной. Он пытался прочитать мысли электронно-вычислительной машины, стараясь, чтобы не были прочитаны его собственные мысли со всей их ожесточенностью. Всеми возможными барьерами и экранами он окружил свое отчаяние, настойчиво подавляя ту мысль, с которой он сам боялся столкнуться лицом к лицу. Он загнал ее вниз, пытаясь утопить под поверхностной сумятицей своего разума. На широком, спокойном, зеркальном лбу компьютера мигали огоньки и их отблески. Где-то внутри вычислительной машины находилась тонкая кристальная пластинка, с помощью которой можно уничтожить всю человеческую популяцию на планете. Не жизнь Джефа Коуди, и не жизнь его народа. Нет. Жизнь всех обычных людей, нетелепатов. И ответственность за кристалл лежала на одном человеке — на Джефе Коуди.
Позади него Элленби переступал с ноги на ногу; на блестящей поверхности центральной панели электронно-вычислительной машины виднелось его расплывчатое отражение. Коуди заговорил, не оборачиваясь:
«Но если с индуктором вышла неудача, нам придется…» — Его мысли, словно тучей, заволокло образом смерти, умирания.
Он произнес это не вслух. Элленби сразу же прервал его; он тоже не говорил вслух — его мысль врезалась в мысль Коуди, остановив ее прежде, чем образ разрушения успел целиком оформиться в разуме Коуди.
«Нет. Произошла очередная осечка. Мы попробуем снова. Мы будем продолжать работу. Надеюсь, нам никогда не придется применить… это». — Его мозг нарисовал тонкий кристалл, спрятанный в машине, пластину, заключающую в себе смерть большей части человеческой расы.
«Как ни назови, это просто неудача, — прозвучали слова Коуди в тишине его разума. — Цель слишком высоко. Никто не знает, что делает человека телепатом. Никому никогда не удастся пробудить телепатию механическим путем. Индуктор никогда не сработает. Ты это знаешь».
«Я этого не знаю, — ответил спокойной мыслью Элленби. — Думаю, что это возможна Джеф, это сказывается сильное перенапряжение».
Коуди коротко расемеялся.
«Мериам оставался на этой работе три месяца, — сказал он. — Брустер выдержал дольше всех — восемь месяцев. У меня идет шестой месяц. В чем же дело? Боишься, что я все брошу, как Брустер?»
«Нет, — сказал Элленби. — Но…»
«Ладно, — раздраженно прервал его Коуди. — Забудь об этом». — Он ощутил, как мысли Элленби касаются его мозга быстрыми и легкими, беспокойными движениями. Элленби был психологом. И Коуди, само собой, побаивался его. В настоящий момент ему не хотелось возбуждать излишнее внимание к себе опытного специалиста. Под его мыслями, находящимися на поверхности, пряталось нечто, внушающее ужас и тем не менее влекущее, и он не желал, чтобы об этом кто-то знал. Усилием воли он вызвал приятные мерцающие мысленные образы, чтобы отгородиться ими, как дымовой завесой, от прощупывания Элленби. Сосны, купающиеся в теплом дожде, — в четверти мили над их головами, над известняковым небосводом. Тишина и покой чистого неба, нарушаемые лишь жужжанием вертолета и свистом рассекающих воздух лопастей. Лицо жены, ее нежный смех в минуты хорошего настроения.
Он почувствовал, как беспокойство Элленби улеглось, услышал, как тот переступил с ноги на ногу, но не обернулся.
«В таком случае я ухожу, — мысленно сообщил Элленби. — Я просто хотел видеть тебя после сообщения о том, что мы снова зашли в тупик. Все в порядке, Джеф?»
«Отлично, — ответил Коуди. — Не буду тебя задерживать».
Элленби вышел.
Коуди прислушивался к удаляющемуся звуку шагов, потом услышал, как закрылась дверь и щелкнул замок. Он остался один — в физическом смысле, хотя в пещере в непрерывном движении находился изменчивый узор переплетенных между собой мыслей телепатов, касающихся его мозга и устремляющихся дальше. Даже Элленби, уходя, послал назад смутное ощущение беспокойства. Поэтому Коуди оставил на поверхности сознания образы соснового леса, и безоблачного неба, и смеющейся женщины. Не поворачивая головы, он покосился в сторону, и на краю рабочего стола, до которого он мог дотянуться рукой, увидел ту вещь, мысль о которой не допускал в свой разум вплоть до этой минуты. За ним следило слишком много других разумов.
Он смотрел на нож с массивным, узким лезвием и острым концом, забытый каким-то рассеянным работником, и думал о человеке, который был на этой должности до него, и о том, как Брустер оставил ее через восемь месяцев. Брустер воспользовался револьвером. Но и нож тоже годится. За ключицей, у шеи, есть такое место… стоит всадить в него нож, сознание, словно задутая свеча, угаснет почти мгновенно. Когда ноша, взваленная на плечи, оказывается слишком тяжелой, непосильной — как у Мериама, и у Брустера… И у него, Джефа Коуди.
В окружающем его пространстве, словно взгляды невидимых глаз, кружились мысли обеспокоенных телепатов. По пещере пробегала незримая рябь паники. Где-то что-то было не в порядке. Однако Коуди умело контролировал свои внешние мысли. До этого момента он не позволял себе по-настоящему увидеть нож, по-настоящему отчетливо подумать о том месте за ключицей.
Теперь же он глубоко вздохнул и, с чувством огромного облегчения, дал своей мысли ярко и ясно сверкнуть в сознании. Его не смогут остановить. Поблизости нет никого, кто бы мог сделать это. Он был свободен.
— Итак, индуктор работать не хочет, — произнес он вслух. — Так что стимулировать развитие телепатии в человеческом мозге невозможно. Но зато есть способ избавиться от телепатии!
Он сделал шаг, и нож оказался у него в руке. Двумя пальцами Коуди нащупал ключичный гребень, определяя место, куда вонзить нож.
«Пусть ничего не выходит с индуктором, — подумал он. — Пусть начинается погром. Пусть вымрет раса. Пусть наступит конец света. Меня это теперь не касается!»
Много поколений назад эту проблему создал Взрыв, путем мутации породивший подвид телепатов. Было время, когда лыски надеялись, что евгеника сможет справиться с этой проблемой. Но теперь надежда угасла. Слишком мало было времени.
Хотя носителем телепатической функции был доминантный ген, лысок было слишком мало. При наличии времени и при достаточном количестве смешанных браков все люди земли могли бы стать телепатами. Но времени прошло слишком мало. Единственным решением к настоящему моменту было создание механического устройства, индуктора, пробуждающего телепатические способности в нетелепате.
Теоретически это было возможно. Умы всех величайших ученых мира были открыты для лысок. И здесь, в пещерах, проблема могла бы быть разрешена электронным компьютером, если предоставить ему все необходимые данные. Но машина не смогла разрешить проблему, поскольку данных было недостаточно, несмотря на огромное количество бесценных знаний, позаимствованных из сотен блестящих, пытливых умов нелысок.
И все же, выход был в этом. Если бы любой мужчина и любая женщина в мире могли стать телепатами, просто нося компактное механическое приспособление, чудо могло бы произойти, рухнули бы все преграды. Исчезли бы страх и ненависть к лыскам, испытываемые нетелепатами, — не сразу, но они понемногу растворились бы в огромном океане взаимодействующих разумов. Исчезли бы стены, исчезло бы различие и вместе с ними — ужас, с которым лыски ждали приближение погрома.
![Генри Каттнер - Этот мир-мой! [Авт. сборник]](/uploads/posts/books/75416/75416.jpg)
