Софья Ролдугина - Зажечь звезду
Как будто она пела в одном ритме с морем.
Жирную точку в выступлении поставил диджей с ненавистной дискотеки, увеличивший громкость на радость толпе.
– Бедная Этна, неужели ей это действительно нравится? – сонно пробормотала я, усаживаясь. Футболка на спине промокла от волн, бьющих из-под низа в пирс. – Мне – точно нет. Да и в номер пора возвращаться, вставать завтра рано…
К моему большому удивлению, Этна и Сианна не отплясывали в летнем театре среди таких же энтузиастов, а вяло ругали вдвоём кого-то третьего, сидя на ступенях нашего корпуса.
– Кого ждём? – весело поинтересовалась я, подходя к злобной парочке. После долгого полусна на пирсе, между морем и музыкой, усталость полностью испарилась. И раздражение – тоже.
– Да так, тупиц опаздывающих, – прошипела Этна и яростно ковырнула ногтями надколотую кафельную плитку. – Не дёргайся так, ты в их число не входишь.
– А кто входит? – осторожно спросила я и присела рядом с ней на ступеньку.
Бездна, здесь даже кафель тёплый! Ну и духотища… Надеюсь, кондиционер в номере работает.
– Сёстры Блиц, – просветила меня Сианна, откидываясь на пол и прикрывая глаза. Волосы у неё на висках намокли от пота и прилипли к коже. На бледном горле билась синеватая жилка. – Они ушли и не оставили нам ключ. А я так пить хочу… и таблеточку от головы, и в душ прохладный…
– Вот дуры! Договорились же, что карточку будем класть за светильник, если уж её выдают одну на номер! – Этна исподлобья глядела на темную аллею, и взгляд этот не сулил забывчивым дамам ничего хорошего. – Мы и ушли спокойно ужинать, а они – загорать. Ну помнишь, вечером уже? Возвращаемся с дискотеки, а здесь ни этих дурищ, ни ключа. И где их искать?
В перспективе провести полночи на улице окружающая темнота уже не казалась такой уютной. Её масляно-чёрные щупальца тянулись к нам из закоулков, и воздух сгущался до консистенции киселя. Дышать становилось всё труднее, как будто здешняя природа игнорировала законы мироустройства – днём жарче, ночью холоднее, а никак не наоборот.
– В холле нам сказали, что дополнительный ключ сделать всё-таки могут, но за деньги. А деньги лежат в номере, – зло скривила губы Этна. – Чтоб этим идиоткам завтра обзагораться. Сгореть с головы до пят!
– Следи за словами, – машинально одернула её я и поёжилась. Уже второе проклятие за день. А всё высказанное с такой экспрессией наверняка сбудется. Вот будем потом перед Орденом оправдываться… – Кстати, а ты не пробовала открыть дверь другим способом?
– Это каким ещё? – равнодушно поинтересовалась Этна, делая страшные глаза, и еле заметным кивком указала на Сианну. – К тому же тут замок электронный, и шпилька здесь не поможет.
Я только хмыкнула. Не шпилька, а телекинетический импульс. Хотя с электроникой и вправду сложнее – может просто перегореть. Да и присутствие Сианны смущало – вдруг она заметит? Однако сидеть на ступенях и дожидаться сестричек Блиц совершенно не хотелось, поэтому оставалось только рискнуть. Тем более у меня промелькнула одна идея…
– Послушайте, – вкрадчиво начала я. – А вы точно дверь проверили? Вдруг она открыта? А? Я заметила, что если её не до конца закрыть, то замок вроде бы щёлкает, но можно потолкать дверь туда-сюда – и вуаля, она открывается.
Этна посмотрела на меня, как на тихую психопатку – облегченный вариант удивления в её теперешнем взвинченном состоянии.
– Ну и? – скептически переспросила она, видимо, догадываясь, к чему я клоню.
– Вы здесь посидите, а я пока попробую ручку дёрнуть.
– Иди, если тебе хочется на смех себя выставить, – великодушно разрешила Этна. – А мы с Сианной как умные люди посидим здесь и дождемся Блиц. Да?
– Вообще-то я бы тоже… – Под грозным взглядом Сианна осеклась: —… посидела здесь. Да. Иди, если хочешь.
Окрылённая идеей, по лестнице я поднималась вприпрыжку. Ключ-то, разумеется, отсутствовал… но вот след от него остался. Невидимые обычному глазу тонкие паутинки оплетали ручку, замок и тянулись куда-то в темноту. Окажись на моем месте любая другая равейна, её прикосновение разорвало бы их в клочья. Но мне под силу было их оживить. Свет и тьма есть везде. Полутени и неясные следы, намёки и связи… Я просто делаю их прочнее.
Дэй-а-Натье – так говорили эстаминиэль в Замке?
Дверь отворилась с тихим щелчком.
– Девочки, а здесь и не заперто вовсе! – с деланым удивлением сообщила я.
Сианна извернулась ящеркой и уставилась на меня снизу вверх, хлопая ресницами:
– Но как? Мы же точно…
– Да, мне тоже показалась, что она была неплотно закрыта. Зря я за ручку не подёргала, – фальшиво огорчилась Этна. И, в два счёта взлетев по ступеням, шепнула: – Как?
– Ладно, идём, главное, что она открыта. – Я втолкнула недоверчиво осматривающую замок Сианну в номер и еле слышно пробормотала: – Этна, вещи ведь тоже помнят. Я просто добавила некоторым воспоминаниям жизни.
– Без серьёзной магии? И когда ты этому научилась? – так же тихо усомнилась она и осторожно, будто боялась, что ручка её укусит, коснулась двери.
– Без силовых заклинаний – это точно. Ну, а магия… Она есть во всем, правда? – заговорщически подмигнула я и, довольная собой, прошла в номер.
Хоть что-то мне удалось лучше, чем гениальным подругам. Этна могла бы открыть дверь по меньшей мере десятью способами, но каждый из них предполагал поломки различной степени тяжести.
В номере царили тишина, темнота и разнеживающая прохлада. Сианна опять первая застолбила за собой ванную, и мы с Этной, ожидая очереди, устроились перед телевизором с миской винограда и апельсинов. Вообще-то еду из столовой по правилам выносить запрещалось, но мы, посмотрев на других отдыхающих, затолкали в пляжную сумку столько сладостей и фруктов, сколько могли.
– Как тебе дискотека?
– Нормально, – сонно отозвалась Этна. Она даже не валялась – сибаритски возлежала на кровати, лениво пощипывая виноград. – Только крутят одно и то же, быстро приедается. И пьяных много, просто жуть. Завтра, наверно, не пойду. А ты где ходила? Мы тебя потеряли.
Я задумчиво ковырнула гроздь в поисках мелких ягод без косточек.
– На пирсе отсиживалась. Знаешь, на пляже действительно был живой концерт. Девушка пела, очень хорошо, на мой вкус. И на гитаре играла – проникновенно так, заслушаешься.
– Ага, ещё и написала тексты сама, наверное. Ну, прямо вечер бардовской песни, – ухмыльнулась Этна, выбирая самый крупный апельсин. Пользуясь отсутствием Сианны и прочих нежелательных свидетелей, она одним заклинанием сдернула с него шкурку – только сок во все стороны и брызнул. По комнате распространился резкий свежий запах.
– Ты не смейся. Мне очень понравилось.
– А чего тогда ушла?
– Дискотека стала пение заглушать, – нехотя призналась я, привычно ожидая насмешек и обвинений в ретроградстве. – А вы почему домой так рано вернулись?
– Устали, – коротко пояснила Этна и потянулась к пульту, чтоб сделать звук потише.
Ванную в итоге я посетила последней. Ждать пришлось долго, но с другой стороны – и меня никто не торопил. После теплого душа навалилась страшная усталость. Я едва добралась до постели и успела прошептать в темноту «Доброй ночи». А потом – всё. Как вырубили.
…сегодня здесь пахнет не ночными цветами, а металлом и солью.
«Здравствуй, Ледышка».
Мне странно. Он говорит – «Ледышка», а от одних интонаций, от одного тона становится так тепло и уютно, что хочется замурлыкать.
«Привет, Тай. Давно не виделись…»
«Слишком давно. Ты меня не звал, и… Ты не сердишься на меня?»
Вопрос неожиданно робкий, заискивающий – а в ответ смех, искренний, чистый и почти физически ощутимый, как плотный ветер. Он слегка покалывает кожу, и я замираю от восторга, ловя ласку, предназначенную не мне. И тоже смеюсь, но беззвучно. А голоса в пропахшей металлом темноте продолжают беседу, не обращая на меня внимания.
Я – невидимка.
«Нет. Не сержусь. Ты прав, ты всегда прав. Ты успел вовремя. Я благодарен тебе, хотя…»
«Что?» – чутко откликается он на запинку. Он встревожен. Неуверенные нотки в голосе собеседника ранят его сильнее, чем обвинения и угрозы.
«Я скучаю по тебе, Тай. Правда. Прости, что от меня было столько неприятностей. Я постараюсь исправить хоть кое-что, пока у меня осталось время. Немного, конечно, но, честно, теперь я не потрачу его так эгоистично. А потом… Ну, что ж, всё к лучшему. Ты ещё вздохнёшь с облегчением, когда… В общем, тогда».
Тот, другой, резко выдыхает. И этот звук – как холодное лезвие, прижатое к горлу.
Остро, страшно.
«Никогда не говори так. Ты самое дорогое, что у меня есть».
«А твой сын?»
И не поймёшь, то ли он любопытствует, то ли насмехается, то ли ревнует… Впрочем, что-что, а ревность шакаи-ар несвойственна.
