Чайна Мьевиль - Вокзал потерянных снов
– Что это был за проект? – прошипел Айзек. – Оружие? Пытки?
– Айзек, Айзек, – спокойно проговорил Вермишенк. – Ты только погляди на себя: кипишь праведным гневом. А ведь если бы ты не украл мотылька, он бы не сбежал и не освободил своих приятелей. Согласись: это факт. Подумай, сколько бы осталось в живых ни в чем не повинных граждан.
– Заткнись, сука! – в бешенстве закричал Айзек и вскочил на ноги. Он бы бросился на Вермишенка с кулаками, но помешал Лемюэль.
– Айзек! – Обернувшись на резкий оклик, Айзек увидел, что пистолет Лемюэля направлен на него. – Вермишенк вполне покладист, а нам еще многое надо узнать.
Айзек пересилил себя, кивнул и сел.
– А почему ты такой покладистый, а, Вермишенк? – спросил Лемюэль, переведя взгляд на старика.
Вермишенк пожал плечами.
– Не очень люблю боль, – ответил он с глуповатой улыбочкой. – Ну а вдобавок, хоть и боюсь разочаровать, проку вам от этих знаний не будет. Мотыльков вы не поймаете. И от милиции не спрячетесь. Какой же прок играть в молчанку? – Улыбочка переросла в издевательскую ухмылку. Но по глазам было видно, что он нервничает. Вспотела верхняя губа. В голосе проскальзывала надрывная нотка.
«Мать честная! – осенило вдруг Айзека, и он резко наклонился вперед, уставился в глаза Вермишенку. – Это же неспроста! Он… он выкладывает, потому что боится! Не верит, что мотыльков выловит правительство, и боится. Хочет, чтобы нам это удалось!»
Айзек уже было собрался поиздеваться над Вермишенком, уличить в трусости, но не рискнул. Если пойти на прямой конфликт, бросить вызов – мол, что же ты, слабак, на себя уже не надеешься, чужими руками хочешь жар загрести, – то этот негодяй может озлобиться и отказаться от своей затеи.
Ладно, если Вермишенк хочет, чтобы его просили о помощи, – быть посему.
– Что такое сонная дурь? – спросил Айзек.
– Сонная дурь? – Вермишенк снова ухмыльнулся, и Айзек вспомнил, что уже задавал этот вопрос. И старик изобразил тогда отвращение, отказался пачкать уста неприличным словечком.
Сейчас оно выскочило легко.
– Хм… Дурь – это детское питание. Мотыльки им кормят свое потомство. Все время его извергают, но особо большими порциями – когда выращивают детенышей. В отличие от обычных мотыльков, они очень заботливы. Усердно питают яйца, выкармливают гусениц. Сами они могут есть только с момента окукливания.
– Ты хочешь сказать, что сонная дурь – это молоко мотылька? – вмешалась Дерхан.
– Совершенно верно. Гусеницы еще не могут переваривать чистую психическую пищу. Она усваивается в квазипсихической форме. Производимая мотыльками жидкость насыщена дистиллированными снами.
– Потому-то и купил этих тварей какой-то сволочной наркобарон. Кто? – скривилась от омерзения Дерхан.
– Понятия не имею. Я всего лишь подбросил идею насчет продажи образцов. А сколько было потенциальных покупателей и кому из них повезло, меня не интересовало. Лишь бы хорошо заботился о мотыльках, вовремя спаривал, доил… как коров. Ими можно управлять – если знаешь как. Добиваться, чтобы давали молоко, не имея потомства. Ну и, понятное дело, молоко нуждается в переработке. В чистом виде ни человек, ни представитель любой другой расы потреблять его не может – мигом взорвется разум. Вещество с некрасивым названием «сонная дурь» должно быть очищено и… разбавлено различными веществами. Между прочим, Айзек, это означает, что твоя особь – полагаю, ты ее кормил сонной дурью – выросла не слишком здоровым мотыльком. С таким же успехом можно человеческого ребенка кормить грудным молоком с щедрой примесью опилок и воды из канавы.
– Откуда ты все это знаешь? – злым шепотом спросила Дерхан.
Вермишенк бесстрастно глянул на нее.
– Откуда ты знаешь, сколько нужно зеркал для защиты, откуда ты знаешь, что мотыльки превращают съеденные умы в это… в молоко? Сколько людей ты им скормил?
Вермишенк пожевал губами. Ненависть Дерхан его все-таки проняла.
– Я ученый, – ответил он. – Какие средства есть в моем распоряжении, теми и пользуюсь. Бывает, преступников приговаривают к смерти, но способ-то казни не уточняют.
– Ах ты, свинья! – взъярилась Дерхан. – А сколько людей им скормили наркодельцы, чтобы зелье свое получить?
Но тут ее перебил Айзек.
– Вермишенк, – произнес он мягко, глядя в зрачки ученого, – как вернуть пострадавшему ум?
– Вернуть? – Растерянность Вермишенка казалась неподдельной. – Ты о чем? А… – Он отрицательно покачал головой и насупился. – Никак.
– Не ври! – закричал Айзек, думая о Лубламае.
– Он же выпит, – прошептал Вермишенк.
И сразу в комнате наступила тишина. Допрашивавшие ждали пояснения.
– Он выпит, – повторил старик. – У него отняли мысли, сны. Сознание и подсознание сгорели в желудках у мотыльков, вернее, превратились в молоко для детенышей… Айзек, ты принимал когда-нибудь сонную дурь? Кто-нибудь из вас принимал? – окинул он взглядом остальных.
Никто не ответил.
– Если было такое, то вам наверняка снилось, что вы – жертвы, добыча. Это метаболизированные умы проскальзывали к вам в желудок. Чужие сны становились вашими. Нет, Айзек. Спасти никого нельзя, потому что ничего не осталось.
Айзека охватило крайнее отчаяние.
«Так заберите и его тело! – подумал он. – Боги, не будьте жестокими, не оставляй на моих руках эту жалкую оболочку, которую нельзя похоронить».
– Как убить мотылька? – спросил он.
Вермишенк очень медленно растянул в улыбке губы:
– Никак.
– Хватит мне мозги пачкать! – рявкнул Айзек. – Кто жив, того можно убить.
– Ты меня не так понял. Если рассуждать абстрактно, то мотыльки, конечно же, смертны. А следовательно, их теоретически можно перебить. Но у тебя никогда не появится такой возможности. Они живут в нескольких измерениях – я уже говорил об этом, – и пули, огонь и тому подобное способны причинить им вред только в одной плоскости. Чтобы добиться успеха, необходимо нанести одновременно удары в нескольких измерениях или в одном причинить обширнейшую, несопоставимую с жизнью травму. Но ведь мотылек никогда не даст тебе такого шанса. Теперь ясно?
– Давай лучше рассуждать буквально. – Айзек с силой постучал по вискам пястями. – Как насчет биологического контроля? Хищники?
– Не существует таковых. Мотылек – вершина своей пищевой пирамиды. Мы почти не сомневаемся, что на его родине водятся животные, способные убивать мотыльков, но в радиусе нескольких тысяч миль от своего склада ты такого зверя не найдешь. Да к тому же, если приманить сюда этакое чудище, Нью-Кробюзону уже точно несдобровать.
– Проклятье! – выругался Айзек. – Ни хищников, ни конкурентов, еды – прорва… Неисчерпаемый запас свежатинки… Их не остановить!
– Не остановить, – кивнул Вермишенк и, помедлив, добавил: – А ведь мы обсуждаем ситуацию, когда они… когда они молоды. То есть не достигли половой зрелости. Но скоро ночи станут жаркими, и тогда… Стоит подумать, что может случиться, когда они дадут потомство.
Казалось, все застыло в комнате, воцарился холод. Снова Вермишенк попытался совладать с мимикой, и снова Айзек разглядел на его лице страх. Вермишенк уже давно все понял и с тех пор боится.
В сторонке кружила конструкция, шипела и лязгала. Она теряла пыль и прочий мусор и двигалась хаотично, оставляя за собой сорный след.
«Опять сломалась», – подумал Айзек и вновь сосредоточился на допросе.
– Когда они дадут потомство? – спросил он.
Вермишенк слизнул пот с верхней губы.
– Слышал я, что они гермафродиты. Мы ни разу не видели, чтобы мотыльки совокуплялись или откладывали яйца. Знаем только с чужих слов, что во второй половине лета у них гон. В стае один становится несушкой… По срокам это будет примерно шин, в октуарии. Да, примерно в это время.
– Давай, выкладывай! – закричал Айзек. – Ведь можно что-то предпринять, и ты знаешь что! У Рудгуттера наверняка есть какие-то планы.
– Планы у него точно есть, но я в них не посвящен. Я… – Вермишенк замялся.
– Что?! – рявкнул Айзек.
– Я слышал, мэр и его помощники обращались к демонам.
Не дождавшись отклика ни от кого, Вермишенк сглотнул и добавил:
– Но те отказали в помощи. Даже за огромную взятку.
– Почему? – спросила Дерхан.
– Потому что демоны струсили. – Опять Вермишенк облизал губы, опять на лице отразился страх, который он так старался спрятать. – Вы понимаете? Демоны струсили. Как бы они ни выглядели, каким бы могуществом ни обладали… рассуждают они так же, как и мы. Демоны разумны, мыслят логично. Мотыльки им не по зубам, они это хорошо понимают.
В комнате никто не шевелился. Рука Лемюэля устала держать пистолет, но Вермишенк вроде и не собирался бежать, он погрузился в тягостные раздумья.
– Что делать будем? – Голос Айзека прозвучал нетвердо.
Нарастал скрежет конструкции. Машинка закрутилась на центральном колесе, вытягивая руки-манипуляторы и часто стуча по полу. На нее взглянула Дерхан, затем посмотрели Айзек, Дэвид и остальные.
