Уильям Гибсон - Периферийные устройства
108. Утро «Сольветры»
Томми пришел и сел на корточки рядом с пенопластом, держа шляпу в руках. От таблетки, которую накануне дала ей Такома, Флинн чувствовала себя немного пришибленной, зато и выспалась по-настоящему впервые за много дней.
– Сядь на пенку, Томми, не порти колени, – сказала она.
– Тебя, что ли, не могли устроить поудобнее? – Томми, повернувшись на пятках, опустился задом на пенопласт.
– На больничной койке чувствуешь себя в больнице. А Бертон и Коннер оба много пердят. Что там с луканами, которые уматывают? Мы точно их не купили?
– Точно, – ответил он. – Почему я и разбудил тебя в такую рань. Чтобы тебе это все сказать.
– Что? – Она приподнялась на локте.
– Думаю, те ребята велели луканам сдать назад, потому что они медиамагнит. Не столько сами по себе, но добавь чего-нибудь до кучи, журналюги слетятся со всех сторон. Или если они делают что-нибудь необычное, например уходят по доброй воле, – это тоже тема для новостей. Ваши пиарщики более или менее успешно выводят вас за скобки, но все равно вокруг ухода луканов шума много.
– Зачем конкурентам нужно, чтобы луканы ушли?
– Чтобы не было лишнего внимания, когда по городу вдарят всерьез, – сказал Томми.
– Это как?
– Безбаши. Вагон и маленькая тележка. Транспорт, личный состав. Информаторы Грифа говорят, сюда направляются два больших конвоя. Колонны белых фургонов. А двоюродный брат Бена Картера сейчас на бывшем участке Пиккета с большим подразделением безбашей. Он сказал Бену, что, по слухам, их сегодня перебросят в город – окончательно разобраться с недобитыми мерзавцами из наркоимперии Корбелла Пиккета. Которую, оказывается, уничтожили они, а не твой бдительный братец, его лучший друг и протез от ветеранской администрации.
– Они едут сюда?
– Вот именно.
– А мы – недобитые мерзавцы?
– Бинго!
– Они настолько продажны?
– В нынешнем мире – да. По крайней мере в последние двое суток. Однако не тебе удивляться – ты владеешь долей в организации, которая первая начала массово скупать госчиновников.
– И что будет, когда они сюда придут?
– Мы окажем сопротивление при аресте. Вне зависимости от того, как поведем себя на самом деле, скажут, что мы сопротивлялись аресту. Штабель из черепицы от умных снарядов не защитит – их создавали именно против таких доморощенных укреплений при уличных боях. Потолок здесь – одно название, да и в любом случае у безбашей есть ударные дроны. В бункере они бы нас точно так же достали. Плюс ребята Бертона по жизни не склонны расходиться миром.
– Почему это происходит именно сейчас?
– Гриф считает, оба кулака на самой верхней части биты, дальше некуда. Конкуренты купили человека, который отдает приказы безбашам, и над ним уже нет никого, кого могли бы купить вы.
– А если Гриф напрямую выйдет на Гонсалес?
– Как я понимаю, уже вышел. Если не напрямую, то сильно близко. Но это политика, и расклад такой, что с безбашами даже президент ничего поделать не может.
– Когда они будут здесь?
– К вечеру, но они обычно начинают операции после полуночи.
– Ты можешь встретить их и помочь им наводить порядок, Томми. Я не понимаю, зачем тебе лезть в петлю вместе с нами.
– Иди в жопу, – добродушно ответил Томми. – Хочешь буррито? Я тебе принес.
– А почему я запаха не чувствую?
– Я попросил упаковать в два пакета, чтобы не испортить форму. – И Томми сунул руку в большой боковой карман куртки.
109. Черные шелковые бабочки
Он пытался спать на гранитной скамье в огромном холодном зале голосовой почты Даэдры, откуда постоянно отправлялись поезда – а может быть, мобили – и гулкие голоса неразборчиво объявляли пункты назначения. Свет пульсировал.
Недертон открыл глаза. Он лежал на кожаных подушках в куполе. Из темноты гаража – новая вспышка света. Он сел, протер глаза.
Следующая арка зажглась над Оссианом и Тлен. У Оссиана в вытянутой руке – темная одежда на плечиках. Тлен, мрачная, впрочем не более обычного, в чем-то вроде шоферской униформы. На жесткой куртке – застежки-клеванты из черного шелкового шнура, словно рельефные бабочки. На голове большая фуражка, как у советского коммодора, блестящий козырек закрывает глаза.
Недертону вспомнились слова Флинн про Грифа и Лоубир. Ум за разум заходит, подумал он, дивясь и самому выражению, и тому, как редко с ним такое случалось, если случалось вообще. Вот и сейчас у него ум не заходил за разум от мысли, что Гриф и Лоубир в каком-то смысле один и тот же человек. И все же он радовался, что не родился раньше и у него нет второго «я» во времени Флинн.
Вспышка.
110. Ничего экстравагантного
До прибытия Флинн перифераль сводили в душ, сделали ей прическу и макияж. Еще никакая одежда не сидела на Флинн так, как платье, которое выбрала Тлен. Ничего экстравагантного, поскольку Анни Курреж небогата, объяснила Тлен. Отсутствие экстравагантности в ее понимании выглядело так: маленькое черное платье из материала, который на ощупь как велюр, на вид – как свежая наждачка и скользит, как шелк. Украшения включали круглый браслет из древних зубных протезов, скрепленных чем-то вроде лакрицы, и колье из черной титановой проволоки, обвешанной «собачками» от молний, разного цвета и размера, но одинаково облезлыми, как будто их выкопали на свалке. И то и другое, сказала Тлен, настоящее неопримитивистское – браслет из Ирландии, колье из Детройта. Туфли, из того же материала, что платье, были на каблуке-платформе и удобнее кроссовок. Флинн жалела, что перифераль нарядили, не дождавшись ее: так приятно было бы надеть это самой. И опять тот же привычный укол в сердце при взгляде в высокое зеркало. Кто она? Флинн уже казалось, что перифераль похожа на кого-то знакомого, хоть она и понимала, что это не так.
В зеркале появилась бляшка с золотой короной, и Флинн на мгновение подумала про красного быка в «Джиммис», но это звонила Лоубир.
– Томми думает, безбаши собрались по нашу душу.
– Я так и предполагала.
– Неужели Гриф ничего не силах сделать?
– Пока – нет. Хоть и может доказать при необходимости, что глава Управления частного сектора продался китайцам. Ситуация патовая. Нам нужна возможность отменить приказ об атаке, а у нас ее нет.
– А если Гриф скажет президенту, что ее убьют, но он сумеет это предотвратить, если она остановит безбашей?
– Все не так просто, – ответила Лоубир. – Необходимый уровень доверия еще не установлен. Ее аппарат кишит людьми, связанными с будущими заговорщиками. А все остальное – просто политика.
– То есть мы ничего не можем поделать?
– Кловис, – сказала Лоубир, – моя Кловис здесь позволила тетушкам порыться в ее документах. Перед бегством в Англию она ухитрилась собрать невероятное количество материалов; я в свое время и не подозревала какое. Не шпион, а барахольщица. Если там есть что-нибудь пригодное в нашей ситуации, тетушки это найдут. А пока главная наша надежда – твой сегодняшний успех. Он изменит все, хотя невозможно предсказать, как именно.
Флинн закусила было губу, но вовремя вспомнила, что нельзя портить периферали макияж.
– Ты выглядишь потрясающе, – сказала Лоубир, и Флинн вспомнила: инспектор видит то же, что перифераль. – С Бертоном уже поздоровалась?
– Нет.
– Пойди поздоровайся. Он здесь рядом, с Коннером. По дороге в Фаррингдон ты его не увидишь: он будет в багажнике. Я очень рада, что он может поехать, несмотря на ранение.
– В багажнике?
– В сложенном виде он совершенно плоский, как древняя шведская машинка для чистки канализационных труб. Кланяйся от меня брату. – Корона исчезла.
Флинн подошла к выходу, открыла дверь.
Они спарринговали. Флинн помнила, как это бывало, пока Коннер не стал калекой, еще прежде, чем они пошли служить. У них были свои правила. Они почти не двигались, только переступали с ноги на ногу и наблюдали друг за другом, а когда наносили удар, это происходило так быстро, что не заметишь. И вот уже они снова переминаются с ноги на ногу, но один из них победил. То же Флинн наблюдала и сейчас, только Коннер был в своей периферали, а Бертон – в белом экзоскелете для фитнеса, со стеклянной банкой вместо головы и до жути человеческими руками на месте бывших механических. Под банкой стоял маленький роботик, который делал все то же, что экзоскелет, хотя, конечно, наоборот, поскольку Бертон был в роботике. Гомункул, вот как это называется. Новые руки экзоскелета были загорелые, как у Пиккета.
Тут они обменялись ударами. Флинн не видела точно, но ей показалось, что Коннер был быстрее.
– Если я сломаю палец об твоего Железного Дровосека, тебе не поздоровится, – сказал Коннер. Его перифераль была в черном костюме, сковывающем движения не больше, чем кимоно для карате.
Фигурка под стеклянным колпаком повернулась, а с нею и весь экзоскелет.
– Флинн, – произнес он. Голос был как у диктора в рекламном ролике. – Привет.
