Ульяна Динова - Я беду от тебя отведу
Я плохо помню этот эпизод из моей жизни. Скорее всего, почти не помню. Словно это вовсе было не со мной. Можно даже сказать, что я знаю о нём по рассказам людей, поэтому не могу поверить до конца, что такое вообще возможно — то, что они наговорили тогда про меня… Но я чувствую: что-то не то произошло тогда в лесу. Неправильное. Противоречащее здравому смыслу. Если верить россказням некоторых, то я убила кабана, едва лишь взглянув на него. Но ведь это же полный абсурд, и быть такого не может!
Осознание неправильности происходящего со мной в полной мере пришло ко мне лет с двенадцати. Я всё чаще с тревогой отмечала: от меня может распространяться тёмная, враждебная энергия на окружающий мир, особенно в те моменты, когда я злюсь или нервничаю. Это нельзя было объяснить простой мнительностью или самовнушением. Наступило время, когда мои подозрения перешли в разряд фактически неоспоримых доказательств. И тогда я поклялась, что буду изо всех сил стараться контролировать все свои мысли и эмоции настолько, насколько это возможно. Мне нельзя позволять проявлениям зла выходить из меня и находить себе живые мишени. Поначалу это показалось трудным и практически невыполнимым. Первые несколько попыток обуздать свои дикие первобытные инстинкты, рвущиеся на волю, закончились полным крахом, что едва не привело меня на грань уныния и не разрушило всю мою решимость, но в конце концов мне всё же удалось проявить чудеса сильной воли и развеять чёрные силы, довлеющие надо мной. Во всяком случае, я была твёрдо в этом уверена до поры до времени… Как показало время, я ошиблась…
Но было что-то ещё… И это «что-то» произошло гораздо раньше, задолго до того, как мне исполнилось девять лет, и чего я никак не могу вспомнить. Однозначно в моей жизни случилось какое-то отдалённое страшное и неестественное событие, отчего порой даже сейчас у меня сильно колотится и замирает сердце, но как я ни стараюсь, не могу вспомнить, что же это было. Мой мозг запрятал это событие в самые потаённые уголки подсознания. В моей памяти сохранилось лишь воспоминание об этом сильном чувстве страха, граничащем с ужасом, которое периодически всплывает словно из ниоткуда и так же внезапно исчезает.
Когда я рассматриваю свои детские фотографии, меня всегда поражает мой совершенно недетский взгляд исподлобья: напряжённый, сканирующий, ищущий, будто бы пытающийся проникнуть в самую глубь души, понять её подлинную суть. И в нём тоже присутствует этот страх, точнее, его фантомное отражение, запечатлённое в моих глазах. Мне трудно узнать себя в этом испуганном ребёнке с подозрительным взглядом на фотографии. На некоторых снимках я сама себе кажусь чужой. Словно что-то раскололо мою жизнь на две половинки — «до» и «после». То, что разделило её и изменило меня, и было тем самым давним устрашающим событием, которое выскользнуло из моей памяти в результате сильного стресса, — видимо, таким образом моё сознание пыталось защититься от безумия.
Время многое стёрло, прошло восемь лет, люди забыли (или сделали вид, что забыли) о моей феноменальной способности «портить им жизнь», и я, казалось бы, научилась хорошо скрывать свои истинные чувства. Что-то дремало во мне все эти годы, никак не проявляя себя, но это было лишь маскировкой, обманчивой видимостью тишины и спокойствия. Потому что на самом деле ОНО вовсе никуда не ушло. Всё вернулось на круги своя в тот день, когда я согласилась пойти с девочками на дискотеку; и, боюсь, сейчас дела мои обстоят гораздо более худшим образом, поскольку теперь ОНО стало намного сильнее, словно, затаившись на время, незаметно выросло вместе со мной. Это какое-то проклятье… ОНО продолжает набирать силу. Мне слишком трудно противостоять его влиянию, с каждым днём — всё труднее…
От списка моих «достижений» за последние три месяца мне становится реально страшно. Перечислю только некоторые из них.
Став случайной свидетельницей того, как продавщица нахамила старушке, я отчего-то сильно разозлилась, и два часа спустя грубиянка, поскользнувшись на обледенелых ступенях магазина, сломала себе лодыжку. Именно в момент своего сильного раздражения я представила её со сломанной ногой — как раз в том месте, где она оказалась травмирована.
У зажиточной семьи Петровых загорелась баня. Несколькими часами ранее эти невыносимые скряги пожалели одолжить чуток дров бедной матери-одиночке, жившей напротив нас. Неожиданно вспыхнувший без какой-либо на то причины огонь буквально за полчаса превратил их баню в тлеющие уголья. Во всём обвинили пришедшую в негодность старую электропроводку. Но в то же время незадолго до пожара я присутствовала при неприятном разговоре вдовы с Петровыми, и подверглась новой атаке своего злополучного «видения»: горящего ярким пламенем имущества жадных хозяев.
Алкоголику Пете Симонову «повезло» ещё больше. В один из дней он повстречался мне на улице и своим отвратительным поведением навлёк на себя мой гнев. Для начала Петя с утра избил свою жену. Я видела, как она бежала по дороге босая, вся в синяках и кровоподтёках, рыдая и зовя на помощь. Затем подонок возле магазина пнул ногой ни в чём не повинного бездомного щенка — и всё только потому, что ему не на что было набраться и он был зол на весь белый свет. Щенок плакал как ребёнок, а во мне опять, как ни кстати, поднялась буря эмоций, и я «нажелала» Симонову такой ерунды, что к вечеру у него случился приступ «белой горячки», и из дома его забрала «скорая» в состоянии близком к полному умопомешательству.
Ипатов Константин, новый молодой ветврач, заменивший Михаила Петровича, решил продать ампулы дорогого лекарства хозяйке больного пекинеса, ничуть не стесняясь моего присутствия. Моя реакция последовала незамедлительно: ампула развалилась в его руках, сильно изрезав ему пальцы. Я извлекла стекло и обработала рану, злорадствуя в душе, — о чём он, естественно, не догадался.
Стоя в очереди в сберкассу, я услышала разговор двух родственниц: Кошкиной и её золовки. Из их разговора сразу стало ясно: одна — нахальная стерва, вторая — глупая, тихая старая дева, которая мешает жить Кошкиной и её семейству, но уйти от них ей некуда. Первая внушала второй, какая она дура и никчёмное создание, а та, с глазами на мокром месте, молча выслушивала её оскорбления. Меня откровенно взбесил сам факт того, что один человек может подобным низким способом самоутверждаться за счёт другого, более слабого. Я снова не смогла сдержаться, и на выходе из дверей сберкассы Кошкину с ног до головы окатила снегоуборочная машина смесью из снега и грязи, отбросив её в точно такой же грязный сугроб. Приблизительно так я себе и представила эту картину за пять минут до случившегося. Никто не заметил моей коварной улыбки, кроме стоящей рядом со мной уборщицы, поливавшей цветы на подоконнике. И она почему-то тоже улыбнулась.
Однажды я узнала, что сынок нашего местного «миллионера» Никитина — владельца небольшой сети авторемонтных мастерских, — частенько разъезжавший по городу на своей крутой иномарке, купленной отцом, бросил ради очередной пассии мою одноклассницу, с которой прежде встречался месяца три. Та, не выдержав циничного предательства, вскрыла себе вены. Её успели спасти, но бедняжка навсегда лишилась рассудка. Вскоре на свою беду этот горе-ловелас столкнулся со мной в магазине на окраине города и, недвусмысленно подмигивая и рассыпаясь в неприличных комплиментах, предложил прокатиться с ним на его новом «звере», от чего я, естественно, отказалась. Но я никак не могла не пожелать ему «всего самого хорошего», хотя особенно его шикарной машине. И вот, в машину эту, когда он оставил её на обочине, чтобы купить сигарет в киоске, на скользкой мартовской дороге врезается «КамАЗ», превратив красивое чудо техники в кучку дымящегося металлолома, беспомощно лежащего в кювете колёсами кверху. Восстановлению автомобиль не подлежал. Виновник аварии по странному стечению обстоятельств не пострадал и поспешил скрыться с места происшествия на слегка помятом грузовике.
И это ещё далеко неполный список…
Мои невольные эксперименты однажды плохо закончатся. Меня стал страшить тот факт, что в глубине души мне всё это даже стало нравиться. Какое-то ощущение превосходства и возможность восстанавливать справедливость одной только своею силой мысли. По крайней мере, я так думала. Мне не нужно было убеждать себя в том, что человеческие мысли обладают свойством материализации. Для меня это было слишком очевидным, как то, что человек может есть, пить, говорить…
Я могла бы не обвинять себя ни в чём, если бы знала наверняка, что за всем этим стоит лишь моё больное воображение, но ведь я действительно ВИДЕЛА все эти вещи незадолго до того, как они в реальности происходили с людьми, и не могу полностью откреститься от своего непосредственного участия в тех событиях, более того — прямого инициирования их. Единственное, в чём я не уверена — и до сих пор не могу понять до конца, — что же именно бывает первично: моя мысль, виденье или предвидение? Такая неясность волновала меня и расстраивала, когда я всерьёз задумывалась над этим. Лучше бы, конечно, это было предвиденьем, тогда бы я смогла снять с себя всякую ответственность за происходящее и перестать мучиться угрызениями совести от того, что я не могу не подумать, не причинив кому-то вред.
