Уильям Гибсон - Нулевое досье
– Все отлично, – сказал Гаррет. – Старик дал добро, звонит своему агенту насчет банка, звонит Чарли. – Он развернул кресло-трицикл к Аджаю. – Ты видел этого Милгрима?
– Нет.
– Милгрим и Аджай примерно одного роста?
Хайди подняла брови, задумалась.
– Примерно да, – сказала она.
– Телосложения?
– Милгрим – мозгляк тощий.
– Бигенд сказал, примерно шестьдесят пять килограммов. Но и Аджай не сказать что качок. Жилистый, сухой. Вся мускулатура внутри. Жилистый может сойти за тощего. Играл когда-нибудь на сцене, Аджай?
– В колледже, – радостно ответил Аджай. – Ислингтонский молодежный театр.
– Мне, как и тебе, еще только предстоит увидеть Милгрима. Раз так, можешь показать мне руперта?[44] Как руперт проводит смотр?
Аджай распрямил плечи, опустил большие пальцы по швам тренировочных штанов, принял заносчивое выражение и прошел мимо Хайди, наградив ее быстрым неодобрительным взглядом.
– Хорошо, – кивнул Гаррет.
– Милгрим типичный англосакс, – сказала Хайди. – Белый, как глиста.
– Так на то и актерская магия, – ответил Гаррет.
60
Скат
Милгрим, без ботинок и без пиджака, лежал на белом поролоне, целиком уйдя в новое восхитительное занятие. Над ним, под высоким потолком, освещенным большим итальянским торшером с абажуром-зонтиком, медленно и почти бесшумно кувыркался матово-черный скат – слышалось лишь мягкое шуршание наполненной гелием оболочки. Милгрим смотрел не на него, а на экран айфона, показывавший видео с камеры ската, раз за разом видя себя на белом поролоне и Фиону за столом (она что-то собирала из коробки, которую принес Бенни), потом белую стену, ярко освещенный потолок и снова себя. Ощущение было совершенно гипнотическое еще и потому, что он сам управлял кувырканием ската, водя большим пальцем по экрану айфона.
Скат плыл в воздухе. Созданный по подобию водного существа, черный «морской дьявол» с медленной жутковатой грацией колыхался над головой.
– На улице, наверно, еще лучше, – сказал Милгрим.
– Гораздо интереснее, но нам не разрешают. Если про них узнают, весь смысл пропадет. А они стоят чертову уйму денег, даже в стандартной комплектации. Когда мы только собрались покупать дроны, я предлагала что-нибудь такое. – Фиона имела в виду квадратный предмет, который собирала на столе. – Они быстрее и маневреннее. Но Губерт сказал, мы повторим историю воздухоплавания, начнем с аэростатов.
– Крылатых аэростатов ведь не было? – спросил Милгрим, по-прежнему целиком сосредоточенный на движении большого пальца.
– Не было, но о них мечтали. А эти штуки могут летать только совсем недолго. Аккумуляторы разряжаются.
– Он совсем не похож на вертолет. Скорее на кофейный столик для кукол.
– Восемь винтов, серьезная подъемная сила. И они в раме, так что он не ломается от первого же удара. Оставь пока ската и посмотри на коптер.
Милгрим с внезапной тревогой понял, что не знает, как выключить ската.
– Как его остановить?
– Просто оставь его в покое, программа все сделает сама.
Он глубоко вдохнул, убрал палец с экрана и посмотрел вверх. Скат опустил плавники (по их кончикам прошла странная дрожь) и завис, чуть покачиваясь, под самым потолком.
Милгрим встал и подошел к столу. Никогда ему не было так хорошо, как сейчас с Фионой в лас-вегасовском кубе Бигенда; он вновь и вновь с удивлением ловил себя на этой неожиданной радости. Никаких дел: забавляйся дорогими немецкими игрушками Бигенда и разговаривай, причем и сами игрушки, и управление ими можно было обсуждать бесконечно. Фиона, строго говоря, работала, собирала новый дрон из деталей в двух коробках, но занятие это явно было ей в удовольствие. Она орудовала главным образом маленькими отверточками и разноцветными торцевыми ключиками, по видеоинструкции, которую смотрела на ноутбуке Милгрима через красный модемчик. Мичиганская компания, два брата-близнеца в одинаковых очках и джинсовых рубашках.
Дрон, несмотря на винты, ничуть не походил на вертолет. Он был сделан из черного пенопласта с бампером из какого-то другого черного материала по периметру и четырьмя круглыми отверстиями, в которых вращались винты. Четыре аккумулятора, заряжавшиеся сейчас от розетки, вставлялись по углам, для равновесия. Обтекаемый фюзеляж внизу вмещал камеру и электронику.
– Жалко, на улице не проверить, – сказала Фиона, откладывая отвертку. – А так готово. Но я – труп. Как насчет завалиться?
– Что-что?
– Завалиться на твой поролон. Он широкий, поместимся. Ты ночью спал?
– Да почти нет.
– Тогда давай устроим тихий час.
Милгрим посмотрел на одну белую стену, на другую, на черного ската и на серебристого пингвина.
– Давай, – сказал он наконец.
– Тогда выключи свой ноут.
Фиона встала из-за стола и, пока Милгрим выключал ноутбук, прикрутила яркость торшера.
– Я не могу спать в этих штанах, – сказала она. – Они кевларовые.
– Хорошо, – ответил Милгрим.
Захрустели липучки, затрещала «молния» – судя по звуку, с толстыми зубцами. Что-то зашуршало по полу – наверное, кевлар. Фиона, уже босая, вылезла из бронированных штанов и пошла к поролону, который как будто бы немножко светился в полутьме.
– Давай скорее, – сказала она. – У меня глаза слипаются.
– Хорошо.
– Ты не можешь спать в «Танки и Тодзё», – объявила Фиона.
– Да, конечно.
Милгрим начал снимать рубашку, у которой на каждом рукаве было слишком много пуговиц. Наконец он расстегнул все, повесил рубашку на спинку стула, поверх нового пиджака, и снял брюки.
Фиона, едва различимая в полутьме, вытаскивала спальный мешок. Милгриму хотелось не то запеть, не то разрыдаться. Он подошел к поролону и только сейчас заметил на себе черные носки из «Галери Лафайет». Они были как-то совсем не к месту. Он наклонился и снял их, чуть не упав.
– Забирайся сюда. – Фиона растянула расстегнутый спальный мешок на всю ширину. – Хорошо, что я всегда сплю без подушки.
– Я тоже, – соврал Милгрим.
Он сел, быстро спрятал носки под поролон и лег рядом с Фионой, вытянувшись по струнке.
– Ты и Хайди, – сказала Фиона, – она же не твоя девушка?
– Моя?! Нет, конечно!
Он лежал с широко открытыми глазами, дожидаясь, что Фиона ответит, пока не услышал ее тихое похрапывание.
61
Распознавание лиц
Они приняли душ в компании Герберта Уэллса и Франка, перевязанной ноги Гаррета, засунутой во что-то вроде великанского презерватива. Вытирая Гаррета, Холлис смогла немного разглядеть Франка, «Франкенштейна». Свидетельство экстремальной хирургии, так сказать. Франк походил на лоскутное одеяло, и Холлис подозревала, что его буквально собрали из лоскутков; на другой ляжке остались аккуратные шрамы на тех местах, где брали кусочки кожи для пересадки. И если Гаррет ее не подкалывал, внутри была новенькая ротанговая кость. Мышцы на Франке заметно атрофировались, но Гаррет рассчитывал это наверстать. Холлис верила в его энтузиазм. И в сильные чуткие руки, скользящие по ее телу.
Сейчас он лежал на ложе арктического психоза в небархатном кабинетовском халате. Франк был обернут в какую-то скользкую черную штуку на липучках, через которую аппарат, ностальгически похожий на чехол портативной пишущей машинки, очень быстро прокачивал ледяную воду. Хайди в последнем туре, когда у нее от бешеного драмминга болело запястье, лечилась чем-то в таком духе. Аппарат – подарок от старика – доставил курьер час назад.
Сейчас Гаррет говорил со стариком. Это отчасти напоминало разговор старой супружеской пары, у которой выработался свой жаргон, понятные только двоим шутки с долгой историей, что-то вроде языка близнецов, и незначительные слова наполнены глубоким смыслом. Гаррет был в наушниках и говорил по черному ноутбуку, стоящему рядом на вышитом бархатном покрывале, наверняка через какой-нибудь даркнет. Холлис знала, что есть такие отдельные интернеты, нелицензированные и неконтролируемые. Гаррет как-то сказал, что тут как с темной материей во Вселенной: если бы существовал способ оценить размеры даркнетов, возможно, оказалось бы, что они больше всей официальной сети.
Она не слушала их разговор. Стояла в теплой, наполненной паром ванной, сушила волосы.
Когда Холлис вышла, Гаррет смотрел на круглое дно клетки.
– Еще разговариваешь?
– Нет. – Он снял наушники.
– Все хорошо?
– Он сдался. Выходит из игры.
– В каком смысле? – Холлис подошла ближе.
– У него было нечто, о чем он мне никогда не говорил. Священный Грааль. Который он теперь отдает мне. Для нынешнего дела. А значит, все кончено.
– Что кончено?
– Его безумная карьера. Иначе он бы придержал это для себя.
– А что это вообще, если не секрет?
– Невидимость. Печать.
– Печать?
– Печать забвения.
– Ты себе мозги застудил этим промывальным автоматом.
Гаррет улыбнулся, хотя видно было, что утрата его печалит.
