Уильям Гибсон - Нейромант
"Браун" резво взбежал на груду ковров и постучал одной из своих подбитых лапок по чересчур большой прямоугольной двери из темного потрепанного дерева. Позади, тележка зашипела и выстрелила голубыми искрами из панели с прорезями. Искры ударили в ковер под тележкой, и Кейс почуял запах паленой шерсти.
— Сюда, мон? — Мэлкам поглядел на дверь и щелкнул предохранителем дробовика.
— Эй, — сказал Кейс, больше себе, чем Мэлкаму, — а ты думаешь, я знаю?
"Браун" вращал своим сферическим телом и мигал светодиодом.
— Он хочет, чтобы ты открыл дверь, — сказал Мэлкам, кивая.
Кейс ступил вперед и подергал изукрашенный латунный набалдашник. На уровне глаз в дверь была вмонтирована латунная пластина, такая старая, что надпись, когда-то выгравированная на ней, стерлась до паучьего, нечитаемого кода, название какой-то давно умершей должности или имя чиновника, отполированное до забвения. Он неясно подумал, индивидуально ли подбирали Тессье-Эшпулы каждый кусочек виллы Блуждающий Огонек, или закупали оптом в каком-нибудь гигантском европейском эквиваленте Метро Голографики. Дверные петли жалобно скрипнули, когда он открыл ее, Мэлкам зашел вслед за ним с «Ремингтоном», выступающим вперед от его бока.
— Книги, — сказал Мэлкам.
Библиотека, белые стальные полки со своими ярлыками.
— Я знаю, где мы, — сказал Кейс.
Он посмотрел назад на сервисную тележку. Завиток дыма поднимался от ковра.
— Пошли, — сказал он. — Тележка. Тележка?
Она оставалась неподвижной.
"Браун" дергал его за штанину джинсов, щипая лодыжку. Он подавил сильное желание пнуть его.
— Ну?
Дрон с тиканьем проложил путь за дверь. Кейс последовал за ним. Монитор в библиотеке был другим «Сони», таким же старым, как и первый. «Браун» остановился под ним и исполнил нечто вроде джиги.
— Зимнее Безмолвие?
Знакомые черты заполнили экран. Финн улыбнулся.
— Пора отметиться, Кейс, — сказал Финн, его глаза терялись за сигаретным дымом. — Давай, подключайся.
"Браун" бросился к его лодыжке и начал взбираться по ноге, его манипуляторы щипали плоть сквозь тонкую черную ткань.
— Черт! — Он шлепком отшвырнул дрона, и тот врезался в стену. Две из его лапок начали дергаться, бесцельно молотя воздух. — Что с этой проклятой штукой?
— Перегорел, — сказал Финн, — забудь о нем. Нет проблем. А теперь подключайся.
Под экраном находились четыре разъема, но только к одному из них подошел адаптер «Хитачи». Он подключился.
Ничего. Серая пустота. Ни матрицы, ни решетки. Ни киберпространства. Дека пропала. Его пальцы были… И на дальнем ободе сознания, стремительное, скоротечное ощущение чего-то спешащего к нему, через расстояния черных зеркал.
Он попытался закричать.
Кажется, это был город, за изгибом побережья, но он был очень далеко. Кейс сидел на корточках на сыром песке, плотно обхватив руками колени, и дрожал. Он оставался так, казалось, очень долгое время, даже после того как дрожь прекратилась. Город, если это был город, был низким и серым. Временами его закрывали облака тумана, которые все прибывали вместе с прибоем. В какой-то момент он решил, что то был вовсе не город, а какое-то одинокое здание, возможно, руина; он не мог определить расстояние до него. Песок имел оттенок тусклого серебра, которое еще не полностью почернело. Побережье было из песка, побережье было очень длинным, песок был сырым, низ его джинсов был влажным от песка… Он обнял себя и закачался, напевая песню без слов и мелодии. Небо было другим серебром. Чиба. Как небо Чибы. Токийский залив? Он повернул голову и уставился на море, страстно желая увидеть голограмму Фудзи Электрик, дрон или вертолет, хоть что-нибудь. Позади него закричала чайка. Он задрожал. Поднимался ветер. Песок укусил его в щеку. Он положил лицо на колени и зарыдал, звук его всхлипываний такой же отдаленный и чужой, как крики ищущей чайки. Горячая моча просочилась сквозь его джинсы, сбежала на песок и быстро остыла на морском ветру. Когда прошли слезы, у него заболело горло.
— Зимнее безмолвие, — пробормотал он своим коленям, — Зимнее безмолвие…
Начинало темнеть, и на этот раз он задрожал от холода, который наконец заставил его встать. Болели колени и локти. Нос хлюпал; он подтер его манжетом рукава куртки, и затем обыскал один пустой карман за другим.
— Господи, — сказал он, ссутулив плечи и пряча пальцы под мышками для тепла. — Господи.
Его зубы начали стучать. Отлив оставил побережье причесанным узорами более тонкими, чем работа любого токийского садовника. Когда он сделал дюжину шагов в направлении уже невидимого города, он повернулся и посмотрел назад сквозь собирающиеся сумерки. Отпечатки его ног тянулись к месту его прибытия. Никакие другие следы не потревожили тусклый песок. Он покрыл по крайней мере километр, пока не заметил свет. Он разговаривал с Ратцем, и это Ратц показал ему оранжево-красное сияние справа, в стороне от прибоя. Он знал, что Ратца здесь нет, что бармен был порождением его собственного воображения, не той штуки, в которой он оказался пойман, но это не имело значения. Он вызвал старика для какого-то подобия комфорта, но у Ратца были свои мнения о Кейсе и его затруднительном положении.
— В самом деле, мой артист, ты изумляешь меня. Расстояния, которые ты готов пройти, чтобы завершить свое собственное разрушение. Вся его пышность! В Ночном Городе оно было у тебя в руках! Стимуляторы, чтобы сожрать твой рассудок, выпивка, чтобы все было гладко, Линда, чтобы подсластить горечь, и улица, чтобы помахать топором. И как далеко ты забрел, чтобы сделать это сейчас, и с какими гротескными декорациями… Курорты, подвешенные в космосе, герметически запечатанные зАмки, редчайшая труха со всей Европы, мертвые люди, запечатанные в маленькие ящики, магия из Китая…
Ратц засмеялся, ковыляя рядом с ним и беспечно помахивая своим розовым манипулятором. Несмотря на темноту, Кейс мог разглядеть причудливые кружева стали на почерневших зубах бармена.
— Но я думаю, что это путь артиста, нет? Тебе нужен был этот мир, построенный для тебя, этот пляж, это место. Чтобы умереть.
Кейс остановился, покачнулся, повернулся к шуму прибоя и укусам поднятого ветром песка.
— Да, — сказал он. — Черт. Наверно…
Он пошел навстречу шуму.
— Артист, — услышал он зов Ратца. — Свет. Ты видел свет. Вон. Там…
Он остановился снова, пошатнулся, упал на колени в нескольких миллиметрах ледяной морской воды.
— Ратц? Свет? Ратц…
Но теперь темнота была полной, и остался только звук прибоя. Он с трудом встал на ноги и попытался вернуться по своим следам. Время шло. Он продолжал идти. И потом появилось оно, сияние, определяющее себя с каждым шагом. Прямоугольник. Дверь.
— Там огонь, — сказал он, его слова срывались ветром. Это был бункер, из камня или бетона, погребенный под наносами темного песка. Вход без двери был низким, узким и глубоким, в стене по меньшей мере в метр толщиной.
— Эй, — тихо сказал Кейс, — эй…
Его пальцы провели по холодной стене. Там, внутри, был огонь, играющий тенями на боковинах входа. Он присел и прошел внутрь, в три шага. Девушка сидела у ржавого железа, что-то вроде очага, где горел плавник, ветер вытягивал дым вверх по неровному дымоходу. Огонь был единственным источником света, и когда его взгляд встретил ее широко открытые, испуганные глаза, он узнал ее головную повязку, свернутый шарф, пропечатанный узором увеличенной электронной схемы.
Он отверг ее руки, той ночью, отверг еду, что она предложила ему, место рядом с ней в гнезде из одеял и рваного темперлона. В конце концов он присел у двери и смотрел, как она спит, слушая, как ветер рыскает между стен сооружения. Каждый час или около того он вставал и шел к самодельной печке, добавляя нового плавника из кучи рядом с ней. Ничто из происходящего не было реальным, но холод оставался холодом. Она не была реальной, свернувшаяся там в свете огня. Он смотрел на ее рот, губы слегка разошлись. Она была девушкой, которую он помнил из их путешествия по заливу, и это было ужасно.
— Подлый уёбок, — прошептал он ветру. — не будешь испытывать судьбу, да? Не дашь мне даже никакого мусора, а? Я знаю, что это такое… — Он пытался не допустить отчаяния в своем голосе. — Я знаю, понял? Я знаю, кто ты. Ты тот, другой. 3Джейн рассказала Молли. Неопалимая купина. Это был не Зимнее Безмолвие, это был ты. Он пытался предупредить меня через Брауна. А теперь ты меня вырубил, ты заполучил меня сюда. Никуда. С призраком. Как я помнил ее раньше…
Она повернулась во сне, позвала кого-то, натянула лохмотья одеяла на плечо и щеку.
— Ты ничто, — сказал он спящей девушке. — Ты мертва и ты все равно ни хуя для меня не значила. Слышишь, приятель? Я знаю, что ты делаешь. Я расплющен. Все это заняло примерно двадцать секунд, верно? Я сижу на своей заднице в библиотеке и мой мозг мертв. И очень скоро он умрет совсем, если ты хоть немного благоразумен. Ты не хочешь, чтобы Зимнее Безмолвие обжулил всех, и это все, и поэтому ты можешь только держать меня здесь. Дикси запустит Куаня, но его задница мертва и ты можешь предсказывать его действия, конечно. Это дерьмо с Линдой, ага, это был ты, разве нет? Зимнее Безмолвие пытался использовать ее, когда засосал меня в конструкт Чибы, но не смог. Сказал, что это чересчур сложно. Это был ты, кто двигал звезды во Фрисайде, нет? Это ты надел ее лицо на мертвую куклу в комнате Эшпула. Молли не видела этого. Ты просто отредактировал ее симстим-сигнал. Потому что ты думаешь, что можешь уязвить меня. Потому что думаешь, что мне есть дело. Ну, пошел на хуй, как там тебя зовут. Ты победил. Ты побеждаешь. Но это все для меня уже ничего не значит, ясно? Думаешь, мне есть дело? Так зачем ты это со мной сделал именно так?
