Ковыряла (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич

Я быстро открутил четыре винта, радуясь, что они так и остались укороченными, держащимися на паре витков резьбы. Впрочем, теперь у меня есть электроотвёртка, а не самодельная хрень, выточенная из ложки. Сковырнул колодку сигнального кабеля и быстро поменял его местами с соседним. Теперь картинку даёт другая камера, из коридора этажом ниже, которая обычно отключена, потому что этаж не используется. Визуально коридоры одинаковые, так что для не очень внимательного наблюдателя ничего не изменилось. Впрочем, если я правильно рассчитал, кибы-охранники сейчас выдвинулись на контрольный обход, и в пультовой никого.

Мы прошли через длинный коридор с дверями, по ночному времени они все закрыты. Дверь на лестницу, четыре проёма вниз. Снизу тяжёлые шаги. Как раз успели, значит.

— Сюда, — я втолкнул Козю в техническую нишу и закрыл за нами стенку. — Придётся подождать, пока он поднимется вверх, а потом спустится вниз. Обход занимает примерно полчаса.

Я шепчу это девочке на ухо. Тонкая перегородка отделяет кабели от лестничной площадки, она легко снимается и ставится, если её приподнять так, чтобы предусмотрительно ослабленные крепежи вышли из зацепления с направляющими. Раньше тут не было так тесно… То есть ниша-то осталась той же, это я вырос. Места сесть нет даже одному, придётся полчаса стоять, прижавшись плотно, как две сосиски в бутере.

Киб протопал мимо, поднялся по лестнице, ушёл проверять этаж.

— Ждём, пока вернётся, — предупредил я. — Говорить можно, но тихо.

— Что это за место? — тут же спросила Козя. — Запах странный, и вообще…

— До сих пор не поняла? Это интер.

— Откуда? Я же не была в интере.

— А я тут вырос. Это мой интер.

— Вот почему ты знаешь, как пролезать!

— Ну да, мы с Таришкой сбегали этим путём на крышу, а когда подросли — и на улицу. Смешно…

— Что?

— Вспомнил. Мы впервые поцеловались здесь. Вот на этом самом месте.

— Правда?

— Ну да. Время обхода не меняется, так что надо было торчать тут те же полчаса.

— А кто первый начал?

— Она. Я слегка робел, всё-таки самая красивая девчонка из нашего помёта.

Да, меня тогда чуть не порвало от эмоций. Мы целовались и тискались так самозабвенно, что чуть не пропустили момент, когда надо было вылезать. Увлеклись. Я так точно. Слишком далеко не зашли, но запустить руки под майку мне было позволено. Не знаю, стоят ли эти воспоминания два килотока. Может, и стоят. Тем более, что половину я уже отдал, и мне их при любом раскладе не вернут.

— Клановые хотят что-то скраймить в интере? — отвлекла меня от воспоминаний Козя.

— Именно. Но интеры хорошо охраняются, сюда просто так не влезешь. Это же сфера интересов Владетелей, так что мы вляпались в самый что ни на есть краймовый крайм.

— Круто.

— Ну, можно и так сказать. Главное, не попадаться. Ты не бойся, я всё хорошо продумал и знаю тут каждый уголок. Ни разу за всё время не попался.

— И никто не знал, что ты можешь выбираться наружу?

— Только Таришка. Это она меня и подбила, у неё всегда было шило в заднице. А я и рад стараться для красивой девочки. Постепенно изучил все системы интера, входил и выходил как к себе в модуль, так что, можно сказать, ломщик с детства.

Мы стоим в полной темноте, прижавшись друг к другу, разговариваем шёпотом, это провоцирует на откровенность. Никому не рассказывал об интере. Это на низах не принято, словно жизнь начинается, когда ты оттуда свалил, а раньше ничего не было.

— И как оно, расти здесь?

— Ты же не знаешь… Как тебе объяснить? Более-менее неплохо. Кормёжка получше, чем на соцмине, но хуже, чем на Средке. Чисто. Запах, который тебя так смущает — это дезинфекция. Тут кибов-уборщиц целый штат, ну и детей моют постоянно, кто ещё слишком мелкий, чтобы мыться самому. Дети разбиты на «помёты» — группы рождённых в одной партии и единой генсерии. Это обычно полсотни младенцев, к выпуску остаётся примерно тридцать. От рождения до выпуска вместе, пацанов и девчонок поровну. Учатся, играют, тренируются, развивают мозг и тело, усваивают обязательную начальную программу. После того, как девчонкам ставят имплы, можно жить вдвоём, пацан-девчонка, до того нет, с этим строго. Таришке, помнится, не терпелось попробовать, но честно дождалась. Некоторые помёты после интера селятся на низах вместе, становятся корпами, некоторые нет. Наш распался сразу, половина не захотела уходить, а остальные разбежались кто куда. Только мы с Таришкой держались более-менее вместе, да и то…

— Что?

— Ничего. Неважно. Тихо, киб на лестницу вышел!

Киб закончил обход одного этажа и перешёл на следующий. Всё это время мы молчали. Козя напряжённо сопела мне в ключицу, явно собираясь спросить что-то ещё. Как только дверь за кибом закрылась, не выдержала:

— Ты сказал, помёт — полсотни, а выпуск — тридцать. Как так?

— Отбор же, — удивился я. — Детей в интере постоянно обследуют, отбраковывают тех, кто с гендефектами, у кого задержки в развитии, девиации поведения, нарушен эмоциональный контроль и так далее. Слишком пассивный. Слишком агрессивный. Слишком тупой. Слишком умный. Недостаточно здоровый. Все критерии не раскрывались. Не обязательно тридцать, может, и сорок выпуститься, и двадцать пять — как повезёт. Геноматериал тщательно отбирают, но бывают неудачные комбинации. Нам никогда не объясняли причины, почему тот или другой ребёнок не перешёл на следующий этап. Мы это не обсуждали, не принято. Я вот постоянно искал пути выхода, боялся, что попаду в отбраковку.

— Почему?

— Да без особых причин, на самом деле. Все этого боялись. Просто у меня характер такой, что ли, — не люблю ждать, ищу обходные пути заранее. Если бы спалили, небось сразу в отсев ушёл бы.

— А куда девались те, кого отсеяли?

— Без понятия. Такие вопросы сами по себе могли привести тебя в брак. Во всяком случае, так считалось.

— Странно, наверное, вот так расти, не зная, что тобой будет…

— Не с чем сравнивать. Мне кажется странным расти как ты, одна, с мамой. У нас постоянно движуха была: сходились, расходились, ругались, мирились, меняли партнёров, обсуждали, уходить ли из интера, спорили, какой выбрать ренд…

— Ну да, — вздохнула Козя, — я даже не целовалась никогда.

— Серьёзно?

— А с кем?

— Да ладно, в школе полно пацанов и почти нет девчонок. Чуть-чуть инициативы…

— Я боялась.

— Чего?

— Что если с кем-то поцеловаться, то он захочет большего. Пацаны же хотят этого?

— Всегда! — фыркнул я.

— А мне нельзя, у меня контрацепт-импла нет. И объяснить это никак, сразу всплывёт, что я без айдишки и всё такое.

— Риск есть, — согласился я.

— Тиган… — Козя напряглась даже, — а ты не мог бы, ну… меня поцеловать?

— Чего? — удивился я.

— Да, у тебя эта, как её… Таришка, она красивая, я всё понимаю, — горячо зашептала она, — просто поцеловать, ничего такого, мне ничего больше и нельзя. Вдруг мы спалимся, нас схватят, а я даже не попробовала, как это! Обидно же!

— Ну… как-то…

— Да, я некрасивая, но тут же темно, можешь себе представить кого угодно!

— Да нет, ничего такого. Просто как-то…

— Ну пожалуйста!

Козя встала на цыпочки и потянулась к моему лицу. Я наклонился, и наши губы встретились. Сначала было неловко и странно, она слишком старалась, но потом ничего, приятно даже. Не самый плохой способ скоротать время.

— Киб прошёл, — отстранил я девчонку. — Нам пора.

— Было совсем плохо? — спросила она.

— Нет, у тебя хорошо получается, не комплексуй.

— Тебе правда понравилось?

— Да.

— И мне.

— Рад за тебя, а теперь пора. Мы сюда не целоваться пришли так-то.

Интеры строили уже после Чёрного Тумана, когда потребовалось быстро восстановить численность населения, так что следящее оборудование дешёвое и паршивое. Камеры имеют мёртвые зоны, а ещё… Ну да, традиции неизменны — залеплены жвачкой. Мы постоянно так развлекались — зная мёртвую зону камеры, подбирались туда парой: пацан покрепче и девчонка полегче. Девчонка залезает парню на плечи и, вытянув руку, лепит комок жвачки на объектив. Их периодически чистят, но редко, и дети залепляют снова. Смысла в этом большого нет, просто прикольно.