Сергей Лукьяненко - Фальшивые зеркала
Почему бы и не поговорить…
— Вроде того.
— А ты неразговорчив.
Киваю.
— Меня зовут Нике.
— А я Стрелок.
— Ты давно играешь?
— Я давно не играю.
— Давай вместе пойдём вначале? Там очень сложно.
Я едва сдерживаю улыбку.
— Нет, извини. Я одиночка по натуре.
Будет неприятно её убивать, когда она направит пистолет мне в спину. Лучше уж не доводить дело до греха.
— Ладно, — легко соглашается девчонка.
— Предложи кому-нибудь другому, — говорю я.
— Найду кого-нибудь настоящего — предложу. — Она сразу утрачивает ко мне интерес и внимательно оглядывает идущих рядом.
Что ж, похоже, и впрямь вокруг в основном компьютерные муляжи. В «Лабиринт» ежесекундно входит один игрок, но никак не два-три десятка…
— Стрелок, тебе никогда не казалось, что и в жизни всё так же? — вдруг спрашивает Нике. — Что вокруг — манекены. С разными лицами, с разными характерами. Где-то свободы воли побольше, где-то поменьше. Но всё равно девяносто процентов — куклы. Кем-то сделанные, чтобы нам веселее жить было.
— С чего бы это? — Я даже немного теряюсь от такого допущения.
— Ну, если верить в переселение душ… Людей-то всё больше и больше становится. Откуда каждому брать душу? Вот и бродят — манекены. С виду нормально, а души нет.
Можно, конечно, сказать, что не верю в переселение душ.
Только это не аргумент.
Портал уже рядом. Гул давит на сознание, воздух пахнет озоном, кое-кто вокруг сбивается с шага, неуверенно оглядывается по сторонам. Да, вход в «Лабиринт» всегда впечатляет и настраивает на своеобразный лад.
— Бывай, Стрелок! — Кричит девчонка, и переходит на бег. Ныряет в клубящийся туман.
Правильно. Нечего тянуть!
Бегу следом, и арка закрывает небо. Туман. Тишина.
Я ожидаю, что сразу же окажусь на чужой планете. В первом «Лабиринте» всё начиналось быстро. Но меня ждёт неожиданность.
Огромный зал. Металлические стены, низкий потолок с холодным светом ламп. Вдоль одной стены — открытые душевые кабины, вдоль другой — низкие, прикрытые стеклянными колпаками ванны.
Толпа людей — кое-кто ещё одет в своё, другие, голые, моются в душевых или растерянно бродят по залу.
И небольшое количество крепких, поджарых мужчин и женщин в форме, с короткими дубинками в руках.
— Чего вылупился! — ко мне подходит, покачивая дубинкой, молодая негритянка. Она жуёт жвачку, на щеке — шрам, на груди — планки незнакомых орденов. — Новобранец хренов… в душевую, быстро!
Спорить не хочется. Устраивать разборки — тоже, тем более что в кобурах уже нет револьверов.
Раздеваюсь, бросаю одежду на пол — в гору чужих тряпок. Вхожу в душевую.
Вода зеленоватая и резко пахнет химией. Как они добились такого чёткого медицинского запаха?
Моюсь долго, тщательно. Происходящее начинает забавлять. Сержанты расхаживают по залу, загоняя «новобранцев» в душевые, а после душевых — в ванны. Колпаки ванн немедленно наполняются белесым туманом.
— Размылся, блин! Не в бане!
Удар дубинкой по рёбрам не слишком болезненный, но обидный. Тем более когда стоишь голый, а бьёт женщина.
— Зря это делаете, сержант, — говорю я.
Негритянка щурится.
— Ты ещё поговори… В анабиозную камеру, живо!
Иду к ближайшей свободной ванне, сзади негритянка, как конвой. Дурацкое ощущение, что сейчас получу пинок под зад.
А к соседней кабинке подходит Нике. Тоже обнажённая. Наши взгляды встречаются.
Пусть мир виртуальный, а тела нарисованы, но всё равно чувствую неловкость. Женщина-сержант не в счёт, она на работе…
Впрочем, и мы теперь тоже.
— Быстро!
Подмигиваю Нике и забираюсь в ванну. На дне — лужица ледяной жидкости, торчат какие-то форсунки и электроды. Гибрид джакузи и электрического стула… точнее, электрической ванны…
В последний миг негритянка ещё раз вытягивает меня дубиной — теперь уж совсем гнусно. Среагировать не успеваю — стеклянный колпак опускается, из форсунок валит туман.
— Ты мне попадёшься! — кричу я, корчась от боли и упираясь коленками в стекло.
Но тут из тупых конусов электродов бьют синие разряды, и наступает темнота…
Времени нет. Темнота.
И далёкий, заунывный вой сирены…
Открываю глаза и тупо смотрю в разбитый колпак. Сквозь дыру в стекле медленно улетучивается белый туман.
Прилетели уже?
А что ж так темно — горят только две или три тусклые лампы на весь потолок?
И колпак анабиозной ванны… зачем имущество портить?
Толкаю колпак — не поддаётся. Пытаюсь расширить дыру в стекле — режу руки, но выламываю здоровенный кусок. Теперь можно и протиснуться…
Картина жуткая.
Половина зала смята и сплющена. Там ванны разбиты, из некоторых торчат изуродованные тела, на полу лужицы крови.
Что-то нехорошее случилось с нашим десантным кораблём…
Заглядываю в соседние ванны, но их колпаки открыты, и никого нет.
Значит, меня посчитали мёртвым? И ушли?
Быстро обхожу зал в поисках хоть какого-то оружия. Ничего нет. Зато обнаруживаю мёртвого сержанта, вполне подходящего по габаритам. Парню размозжило голову какой-то циклопической балкой… аккуратно так размозжило, форма не пострадала и даже не испачкалась. Стягиваю с тела одежду, не испытывая ни малейших колебаний. Для того он тут и лежит, страдалец, чтобы я смог одеться.
Но где же оружие, чёрт возьми?!
Какое-то неправильное начало игры.
Лёгкой трусцой выбегаю из зала в какой-то коридор. Свет везде тусклый, нереальный. Обшариваю несколько отсеков, но оружия не нахожу. Только какой-то фонарик, забытый на неработающем пульте.
Мне становится всё интереснее и интереснее. Зря пренебрегал «Лабиринтом», ох зря!
Через четверть часа я наконец-то обнаруживаю выход из корабля. Это не люк, а пробитый участок стены с оплавленными краями. Осторожно касаюсь металла — тот ещё горячий. Пригибаюсь, выглядываю.
Пейзаж великолепен.
Высокое, сиреневое небо, на порядочной высоте плывут облака. Кружат какие-то птицы, временами доносится печальный гортанный клёкот.
Спрыгиваю на землю, слегка отбивая ноги. Отхожу подальше от корабля, окидывая его взглядом. Корабль лежит на грунте, он наполовину раскололся, ударившись о скалу. Жёсткая посадка. Исполинская же была машина, метров триста в длину…
И никого.
Где же мои уцелевшие товарищи по несчастью?
Лишь через пять минут, приближаясь к цепочке скал, я нахожу первого.
Точнее — первую. Это Нике. Частично Нике, частично куски кровавого грунта. Её вдавило в землю и перемешало так, что и Босху бы не приснилось.
Зато её мёртвая рука сжимает пистолет…
— Вот оно как, девочка, — говорю я. — А ты говоришь куклы… марионетки…
Теперь она для меня — такая вот марионетка. Появившаяся и погибшая для того, чтобы снабдить оружием.
Или всё-таки это совпадение?
Осматриваю оружие. Пистолет стреляет разрядами голубого пламени, причём, удерживая спуск нажатым некоторое время, можно добиться более мощного выстрела. Судя по индикатору, заряд оружия практически неисчерпаем.
Да уж… сложное дело. С таким оружием только последний дурак способен проиграть.
Куда в лучшем расположении духа я иду к скалам.
Птицы всё так же тоскливо вопят над головой. Борюсь с искушением пострелять по ним.
— Я — Стрелок! — говорю сам себе. Настраиваюсь на тот прежний, задорный боевой лад, что всегда выручал до момента, когда требуется включать настоящую ярость. — Я — Стрелок!
Пещера в скалах — самое подозрительное место. Беру пистолет на изготовку, включаю фонарик, иду. Пещера почти сразу переходит в какой-то туннель, грубый, но явно искусственного происхождения. Давно пора начаться стрельбе.
И противник не заставляет себя долго ждать.
Вначале я слышу тяжёлое сопящее дыхание, гулкие шаги. Занимаю позицию поудобнее, у поворота, прижимаюсь к стене. Жду.
Существо, появившееся передо мной, напоминает чудовищно раскормленного и слегка побритого медведя, идущего на задних лапах. Существо выше меня на две головы. Нажимаю на спуск, и серия голубых вспышек бьёт в грудь чудовища.
Прямо в тусклые пластины брони.
Чудовище не издаёт ни звука. Не снисходит до этого. Зато с плеча его срывается короткая тупорылая ракета.
Ой…
Больно…
Я умираю секунд пять. По моему предвзятому мнению — излишне много для человека, размазанного по полу. Я ещё успеваю заметить, как существо склоняется надо мной и протягивает лапу к пистолету, вижу, что пластины брони немного потемнели и вмялись от моих выстрелов…
Потом — умираю.
— В душ, мать твою! Что вылупился?!
На этот раз меня обругал молодой парень, но тоже в сержантской форме. И не бьёт дубиной, что уже прогресс.
