Саймон Логан - i-o
Он зарабатывал на своих жертвах недурные деньги — перед тем, как они умирали, разумеется, — и он разделил эти деньги со мной в обмен на разрешение жить у меня.
Время от времени мы натыкались друг на друга, и тогда делились нашими историями, словно семейная пара, которая вечером обменивается впечатлениями о прошедшем рабочем дне. Наши рассказы представляли собой смесь хвастовства и исповеди.
Виктор рассказал мне об Оливио, латиноамериканце лет сорока с лишним, который вышиб себе мозги из охотничьего ружья, и о Нико, ди-джее с дефектом речи, который лег на железнодорожное полотно перед выездом из тоннеля на окраине города. В обмен на это я рассказала ему про парня, которого подобрала в металлическом клубе; он не мог отвести глаз от моих ног, обтянутых, как всегда, полосатыми гольфами выше колен, и как он корчился, словно в оргазме, когда я вонзила иглу в его спину и ввела ему 10 кубов специального препарата, который я приготовила за день до этого. Я рассказала ему о секретном шалаше в лесу неподалеку, который служил мне лабораторией, но он так и не дошел дотуда.
Как-то ночью мы лежали рядом на раскладной кровати. Виктор был явно в плохом настроении, хотя и не мог объяснить его причину. Я завела несколько новых друзей той ночью, и уже приняла решение, что испытаю на паре из них смертельную дозу одного из моих новых препаратов, причем одновременно, чтобы это было максимально похоже на испытания в полевых условиях.
— Ты меня слушаешь? — спросила я. — Это будет что-то вроде LD50.
— Вроде чего?
— Летальная доза 50. Это тест, который обычно проводят на животных. Им вводят постоянно повышающиеся дозы вещества и смотрят, от какой дозы умрет пятьдесят процентов подопытных.
— Что ты собираешься на них испробовать?
— Еще не знаю. Что-нибудь для перорального употребления, но на этот раз я хочу, чтобы они выпили яд по собственному желанию. Может быть, смесь гербицидов.
— Ту самую, зеленую?
Я кивнула и протянула ему сигарету.
— Можно задать вопрос?
— Если хочешь, — ответил он, затянувшись.
— Что ты им говоришь?
— Это зависит…
— От чего?
— От жертвы. От меня. От ситуации. Обычно я импровизирую.
— Но все же что ты им говоришь?
— То, что следует. Обычно не так уж сложно вычислить, какие слова нужны в каждом случае.
— А мне? Мне бы ты что сказал?
— А это секрет, — сказал Виктор и в первый раз за вечер улыбнулся.
— У тебя всегда получается?
Он слегка поджал губы и ответил не сразу.
— В большинстве случаев. Отдельные люди упираются сильнее, чем другие. Но в конце я обычно и с ними справляюсь.
— Обычно?
И снова он ответил не сразу.
— Есть тут один, я уже давно с ним вожусь. С того самого времени, как я сюда приехал. Он… ну, на него почему-то ничего не действует.
— А кто он?
— Обычный парень. Звать Роллинс. Он художник и пользуется определенным успехом в андеграунде. Он пишет картины и сооружает скульптуры из мусора. Я постоянно пытаюсь объяснить ему, как он бездарен, но ему, похоже, на это наплевать. Он обычно зовет меня к себе в гости, как только закончит очередное произведение, словно я — бутылка шампанского или что-то в этом роде. Я всегда тут же поливаю грязью его новый шедевр, но он лишь улыбается в ответ. Столько трудов, столько пота, а тут какой-то проститут приходит и говорит ему, что все это — полное дерьмо. А он в ответ улыбается — и все тут.
— Так ты у него сегодня вечером был? Да? Виктор кивнул и в последний раз затянулся сигаретой.
Перед тем как окончательно покинуть квартиру через пожарную дверь (потому что в коридоре были люди), я окончательно убедилась в том, что кровь свернулась в его венах. Я уже знала по предыдущей ночи, что ему нравится жесткий секс, но в ту ночь ему хотелось еще пожестче, чем всегда. Он прокусил мне кожу на плече, поэтому я не чувствую себя ни капельки виноватой за то, что в ответ одним ударом свернула ему челюсть. Я не собиралась убивать его так быстро, но он испугал меня и сделал мне больно, поэтому я тут же опрыскала препаратом его лицо и грудь.
Он впитался в его кровь прямо через эпидермис — я прочла об этом методе в одном из украденных мною в библиотеке журналов; им пользовались в Южной Африке для того, чтобы вводить биологические яды лидерам движения против апартеида. Яд попал прямиком в его нервную систему и все нервные окончания вдоль его позвоночника вспыхнули одновременно, перегрузив болевые рецепторы, которые не выдержали этого накала, и тело его тотчас же обмякло. Болевой шок, должно быть, и убил его, потому что, когда тело упало на пол, он был уже мертв. Затем свернулась кровь.
Через двадцать минут я уже вернулась в лагерь, и тут услышала звуки драки. Какой-то пришелец из города, очевидно, решил напасть на одного из наших. За остовом сгоревшего грузовика, стоявшего на проколотых покрышках, я увидела, как кто-то добивает поверженного противника. Я вырвала из земли кол и с криком бросилась на нападавшего, и только тут поняла, что он избивает Виктора.
— Проваливай прочь, дерьмо собачье! — крикнул мне в ответ нападавший.
— Отвали от него на хер!
— Тебя это не касается!
И он пнул Виктора по голове с удвоенной силой.
— Мы здесь живем, так что это нас очень даже касается!
С этими словами Ивгений, мой двоюродный брат, появился на пороге дома-фургона с мачете в руках. Его жена Мария, как всегда беременная, маячила у него за спиной, сжимая в руках охотничье ружье.
— Назад! — рявкнул незнакомец, когда мы приблизились к нему, размахивая перед нами ножом.
Но в тот же миг Ивгений, проворный, как и его отец в молодости, навалился сзади на незнакомца, обхватил его шею своими огромными ручищами, и оба, сцепившись, начали кататься по земле рядом с неподвижным телом Виктора. Противник взвыл, когда Ивгению удалось вонзить мачете ему в плечо, и я тут же крикнула, чтобы мой брат отошел подальше. Сжимая в руке распылитель со смертоносным составом, которым мне уже пришлось воспользоваться этой ночью, я прыснула пару раз в лицо нападавшему.
Его крик внезапно оборвался, все его тело сначала страшно напряглось, а затем обмякло.
Ивгений пнул голову мертвеца, а затем вложил мачете обратно в ножны, сказав мне:
— Лучше займись своим дружком. А я позабочусь о теле.
Я кивнула и поспешила к Виктору.
— Прости, Виктор, что так получилось. Он думал, наверное, что ты один из нас.
Глаза Виктора были налиты кровью, и он с трудом мог сфокусировать свой взгляд. Большая рваная рана вспухла у него на левой щеке.
— Пойдем, я тебе все промою, — сказала я.
— Ты ничего не поняла, — пробормотал он. — Это я сам во всем виноват.
Это был его сутенер, объяснял он мне, пока я обрабатывала рану на его лице. Вернее, бывший сутенер.
— Он обнаружил связь между мной и смертью некоторых его бывших клиентов и… мне пришлось убежать от него. Но это случилось несколько месяцев назад, и я думал, что он уже не следит за мной.
— А он следил, — сказала я.
— Что твой друг с ним сделает?
— Таких вопросов у нас задавать не положено, — ответила я, промывая рану марлей, смоченной в растворе антисептика.
— Извини, надо мне было тебе сразу рассказать. Я не думал, что он меня найдет.
— Меня это не касалось.
— И все же лучше бы я тебе сказал.
— Между нами ничего нет. Если хочешь иметь от меня тайны, имей ради бога. Мы друг другу клятв не давали.
— Но я хотел, чтобы ты знала.
И я подумала про себя: если у нас сегодня ночь признаний, не стоит ли мне в ответ поведать ему какую-нибудь из моих тайн.
Хотя бы одну.
Трубочки из прозрачного пластика, повсюду металлические зажимы, удерживающие все на своих местах, мигающие лампочки, следящие за состоянием ее внутренних органов, какой-то нездоровый гул, сопровождающий работу всех этих механизмов, и в центре, на постели — моя сестра.
— Сколько времени она здесь? — спросил Виктор. Он разглядывал ее словно произведение искусства.
— Пять лет, — ответила я. — Ее перевели сюда из отделения интенсивной терапии, после того как она впала в кому.
— Она пыталась повеситься. Наш отец… Тут у меня перехватило дыхание.
— Никакого улучшения?
Ее кожа была одного цвета с простынями, на которых она лежала. Я почти видела, как кровь, насыщенная медикаментами, которые добавляли к ней, течет по ее артериям. Словно топливо по трубкам в машине. Повязка на ее шее скрывала незаживающий рубец.
— Да, — сказала я. — Пока что никакого.
В больнице ему было не по себе, и я задумалась, не было ли это связано с тем, что в ней было полно умирающих людей, на смерть которых он никоим образом не мог повлиять. Еще я подумала, не потому ли он этим занимается, что ему нравится повелевать смертью.
