Саймон Логан - i-o
Я подождала, пока он не скрылся из вида, после чего проделала оставшийся путь.
Агония Анатолия раздразнила меня, словно кто-то попытался довести меня до оргазма, а затем остановился за несколько мгновений до того, как я кончила, и теперь я мучительно искала разрядки. Сегодня ночью настала очередь Кристиана: у меня для него был заготовлен особенный препарат, в настоящее время лежавший в моей сумочке.
Увидев, что дверь не закрыта, я насторожилась.
Я подумала, что, возможно, он просто поджидает меня, растянувшись на постели, как это часто случалось, но, хотя простыни были измяты, его там не было. Я позвала его по имени. Еще раз.
Под дверью в ванную виднелась узкая полоска света. Что он задумал на этот раз?
Я повернула ручку. Дверь была не заперта.
Кристиан ждал меня за ней. Он лежал в ванне, нагой и обмякший, свесив одну руку и одну ногу через ее край. Кровь вытекала из его перерезанных запястий.
Вот пидарас!
Зачем, какого черта?!
Я кинулась к нему, но я уже знала, что ему конец. Опасная бритва валялась на полу в увеличивавшейся на глазах луже крови.
Я потрогала его лоб, чтобы сделать хоть что-то.
Он все испортил!
— На хера ты это сделал?! — заорала я, молотя кулаком по его груди. — На хера?…
Я взяла приготовленный для него яд и все равно, в знак пренебрежения к воле покойника, влила его ему в рот. Я трудилась не одну неделю над тем, что должно было случиться этой ночью, а он…
Стоп!
Тот самый парень.
Он спускался по лестнице, а с тех самых пор, как я начала водить дружбу с Кристианом, я ни разу не видела, чтобы кто-нибудь кроме меня пользовался этой лестницей. Насколько я знала, кроме как в пентхауз, с нее никуда нельзя было попасть.
Маленький сучонок!
Я засекла его, когда он, словно в полусне, брел по мостовым частной дороги, серпантином спускавшейся вниз к неуклюжим городским строениям. Он не заметил моей машины, пока я не остановилась рядом с ним, слегка преградив ему путь капотом машины. Я открыла пассажирскую дверь.
— Залазь! — скомандовала я.
Он был действительно очень молод, к тому же нарочито подчеркивал свой возраст обтягивающей футболкой и блестящими джинсами, в которых его худощавая фигура казалась еще более худощавой. На лице его застыло типичное для городской шпаны безучастно-агрессивное выражение.
— Мне ничего не нужно, — ответил он и попытался продолжить свой путь.
Я тронулась с места, снова перегородив ему путь машиной.
— Я подруга Кристиана, — сказала я.
— Не знаю никакого Кристиана. Не знаю вообще, о чем ты говоришь.
— Залазь ко мне, мать твою, или я вызову полицию! Угроза, казалось, слегка сбила с него спесь.
— Я ни в чем не виноват, — сказал он виноватым голосом.
— Тогда залазь.
Сначала он не хотел мне рассказывать, как он это сделал, и тогда я изобразила всем своим видом полное равнодушие, потому что я знала, что на самом деле ему мучительно хочется с кем-нибудь поделиться. Ведь и мне хотелось того же самого.
— Представь себе, что ты стоишь на одном из мостов там, внизу, в заливе. На высоте ста пятидесяти футов над водой. Всего лишь один шаг — и все кончено. Всего один шаг, мгновенный порыв, мгновенное решение. Нет ничего проще.
— Если нет ничего проще, — усомнилась я, — почему мы все до сих пор не покончили самоубийством?
Он пожал плечами.
— Возможно, нам просто нужно, чтобы кто-то нас подтолкнул.
— А если никто не подтолкнет?
Он снова пожал плечами.
— Знаешь, лично я бы предпочла, чтобы ты не подталкивал Кристиана к предельно честным поступкам.
Он ведь был мой.
— Твой бойфренд?
— Да нет же!
— Кто же тогда?
И я рассказала ему — рассказала, потому что подумала: «Черт побери! Да ведь он почти такой же, как я!».
— Ну откуда же мне было знать? — сказал он. — Надо было быстрее поворачиваться.
— Я же не знала, что нужно спешить! — заорала я в ответ и врезала по тормозам, потому что как раз в этот момент какой-то мудак попытался подрезать меня. Машина была похожа на бандитскую, поэтому я решила не связываться. Мне уже хватило приключений на ночь.
— Отравление, — сказал он, и (показалось мне это или нет?) мне послышалась насмешка в его голосе. — Как жестоко!
— Да пошел ты в жопу, что ты знаешь о жестокости! — Я подумала о том, сколько времени я потратила на то, чтобы подготовить правильную смесь и найти правильную дозу. — Нет в этом ничего жестокого.
— Тебе лучше знать.
— А ты выбираешь жертву послабее, повнушаемее — разве это не жестоко? — парировала я.
— Во-первых, они — не жертвы, — отрезал он. — А во-вторых, они ничуть не более внушаемы, чем кто угодно. И я могу это доказать тебе.
— Как?
Мы проехали через весь город туда, где стоят эти странные бараки, которые считаются тут за дома, а затем направились к возвышавшимся над ними многоэтажным домам. В этих тридцатиэтажных башнях чем выше поднимаешься, тем больше чувствуется бедность. Те, которые живут на самом верху, наверняка могут рассмотреть шикарное жилище Кристиана на другой стороне долины.
Он отводит меня по лестнице на четвертый этаж, в воздухе пахнет мочой, старой прокисшей мочой.
Он стучит в дверь, оттуда выходит лысеющий парень с грудью колесом и армейскими татуировками повсюду. Виктор знакомит меня со своим другом, и мы заходим внутрь, причем парень практически не замечает моего присутствия. Он гораздо больше рад видеть Виктора, чем меня. Квартира грязновата, но все в ней разложено по полочкам (очевидно, рецидив казарменной дисциплины). На одной стене — гомофобская надпись, и я не знаю, сделал ее сам владелец квартиры или кто-то другой.
Мы сидим на полу, потому что в квартире практически отсутствует мебель, и парень продолжает игнорировать меня. Виктор болтает с ним, смеется вместе с ним, ласкает его, а я просто сижу и молчу. По привычке я не прикоснулась к питью, которое он мне предложил. Они уходят в спальню, и я остаюсь в одиночестве на пару минут, прежде чем Виктор возвращается.
— Почему бы тебе не спуститься в машину? — спрашивает он. — Я приду к тебе через пару минут.
Я киваю, потому что больше мне ничего не остается, заглядываю ему за плечо и вижу, что хозяин квартиры сидит на краю кровати, уронив лицо в ладони.
К тому моменту, когда я уже начинаю чувствовать себя жертвой розыгрыша, Виктор появляется из подъезда с выбитой дверью, взбирается на крышу машины и хлопает по ней ладонью, приглашая меня присоединиться.
— Что происходит? — спрашиваю я его, усевшись рядом.
— А ты подожди, — отзывается он.
Я слежу за его взглядом и замечаю на козырьке, отделяющем последние пять этажей от остальных двадцати пяти, человеческую фигуру.
— Это он?
Виктор удерживает меня, чтобы я не вскочила на ноги, и прижимает палец к губам.
— Не спугни его!
Я вижу, как человек наверху разводит руки в стороны, и в тот миг, когда он прыгает, я мучаюсь вопросом, на кого он пытается сейчас походить — на хищную птицу или на реактивный истребитель? Он летит до земли ужасно долго и в то же время стремительно быстро. Я никогда прежде не слышала звука, похожего на тот, с которым он ударился о землю.
— Блин!
— Давай, нам пора сваливать! — говорит Виктор и забирается в автомобиль.
В течение нескольких секунд я не могу заставить себя сдвинуться с места, я хочу пойти и посмотреть на тело (по крайней мере, так мне кажется), но люди уже высовываются, пытаясь понять, что это был за жуткий звук, и я понимаю, что это опасное желание. Я завожу двигатель, и Виктор говорит:
— Тебе есть куда ехать? А то мне некуда. Пристроишь меня?
Я ничего не отвечаю ему, просто трогаю с места.
То, что мы затеяли, нельзя назвать соревнованием в полном смысле этого слова, но что-то от соревнования в этом есть. Хотя никто из нас в этом не признается, я догадываюсь, что нам нравится делиться с кем-нибудь нашими тайнами.
Я жила в одном из самых маленьких трейлеров в трейлерном парке; колеса с него были сняты и заменены бетонными блоками, которые, как предполагалось, предохраняли днище трейлера от приносящей с собой ржавчину влаги. Все стены трейлера покрывали оскорбительные граффити, но нам было к этому не привыкать — ненависть всегда шла за нами по пятам. Я почувствовала испуг Виктора, когда затащила его на пустошь, которую мы занимаем в течение нескольких последних месяцев, но это была, как я понимаю, естественная реакция. Пройдет несколько недель, и он привыкнет.
Он зарабатывал на своих жертвах недурные деньги — перед тем, как они умирали, разумеется, — и он разделил эти деньги со мной в обмен на разрешение жить у меня.
Время от времени мы натыкались друг на друга, и тогда делились нашими историями, словно семейная пара, которая вечером обменивается впечатлениями о прошедшем рабочем дне. Наши рассказы представляли собой смесь хвастовства и исповеди.
